гарантии безопасности, данные Польше 31 марта 1939 года, являются важной вехой на пути к пакту Риббентропа-Молотова и первым залпом второй мировой войны»! Это исторический факт. А факты, как когда-то любил говорить товарищ Сталин, упрямая вещь. Правда, находчивые люди тут же добавляли «Тем хуже для фактов».
Поклонник Резуна может сказать: «Германия первой напала на Польшу, а уж потом Англия и Франция…» все это так, однако следует заметить, что сначала Гитлер предъявил Польше некоторые территориальные требования. И если, по словам А. Ланщикова, был возможен Мюнхен-38, то почему бы не могло быть Мюнхена-39? Я понимаю, поляки не чехи, поляки народ гордый и воинственный… Однако помимо особенностей польского [148] национального характера существовала еще франко-польская конвенция от 19 мая 1939 года, согласно которой «Франция предпримет наступательные действия против Германии остальной массой своих войск пятнадцать дней спустя после начала общей французской мобилизации».
Однако 23 августа 1939 года, то есть через 4 месяца после подписания конвенции с Польшей, французский генерал Гамелен вдруг докладывает своему правительству о том, что серьезные наступательные операции армия не сможет проводить ранее чем через два года.
А вот что говорил на Нюрнбергском процессе немецкий фельдмаршал Кейтель:
«Мы, военные, все время ожидали наступления французов во время польской кампании и были очень удивлены, что ничего не произошло… При наступлении французы натолкнулись бы лишь на слабую завесу, а не на реальную немецкую оборону».
«Если мы не потерпели крах в 1939 году, – вторил Кейтелю генераль Йодль, – то только благодаря тому, что во время польской кампании приблизительно 110 французских и английских дивизий, дислоцированных на Западе, не предпринимали ничего против 23 немецких дивизий».
Американский журналист Уильям Ширер – свидетель прихода Гитлера к власти и последующих событий в Европе – в своей книге «Взлет и падение третьего рейха» задастся естественным вопросом:
«Тогда почему французская армия, располагавшая на Западе подавляющим превосходством… не предприняла наступление, как письменно обещали генерал Гамелен и французское правительство?»
И ответит на этот вопрос так:
«Тому было много причин: пораженческое настроение французского [149] высшего командования, правительства и народа; память о том, как была обескровлена Франция в Первую мировую войну, и стремление при малейшей возможности не допустить подобной бойни…»
Я, господин Резун, и далее буду ссылаться на свидетельства этого журналиста из США, ставшего потом историком, так как, не будучи европейцем, то есть лицом заинтересованным, ему было легче оставаться на позициях объективности, чем его европейским коллегам. Главный исторический труд У.Ширера «Взлет и падение третьего рейха» был впервые издан у нас в 1991 году.
А вот как оценивает У. Ширер положение на Востоке:
«Гитлер развязал войну против Польши и выиграл ее, но куда в большем выигрыше оказался Сталин… Советский Союз получил половину Польши и взялся за Прибалтийские государства (по первоначальной договоренности, Литва попадала в сферу германских интересов, но Сталину все же удалось ее отмежевать в свою пользу). Даже польские нефтеносные районы Борислав, Дрогобыч, на которые претендовал Гитлер. Сталин выторговал у него, великодушно пообещав продавать немцам эквивалент годовой добычи нефти в этих районах. Почему Гитлер согласился заплатить русским столь высокую цену? Очевидно, что он пошел на это, чтобы удержать Советский Союз от консолидации с западными союзниками».
Тут следует добавить, что Сталин в дебюте получил очень солидный козырь – западный, то есть второй фронт, пусть и бездействующий. Обманутая союзниками Польша потеряла все, что только можно было потерять. Возникла своего рода пауза, и казалось, что новую мировую войну можно погасить в ее начальной фазе. [150]
«Сегодня пресса открыто говорит о мире, – записал в своем дневнике 20 сентября 1939 года тогда еще молодой журналист У.Ширер. – Все немцы, с кем разговаривал, совершенно уверены, что не пройдет и месяца, как у нас будет мир. У всех приподнятое настроение. За день до этого в парадно украшенном Гильдхалле слушал… речь фюрера. «У меня нет никаких военных целей против Англии и Франции, – заявил он. – Мои симпатии на стороне французского солдата. Он не знает, за что сражается». А затем он призвал Всемогущего, благословившего немецкое оружие, «ниспослать другим народам понимание того, насколько бесполезной будет эта война… и натолкнуть их на размышление о мирном благоденствии».
Пройдет три недели, и У.Ширер сделает такую запись:
«В Берлине «мирные беспорядки». Рано утром берлинская городская радиосеть сообщила, что английское правительство пало и теперь немедленно начнутся переговоры о перемирии. Когда этот слух распространился, в городе началось ликование. На овощном рынке старые торговки на радостях подбрасывали кочаны капусты вверх, ломали стойки и направлялись в ближайшие пивные выпить в честь мира».
Италия по-прежнему продолжала вести свои торговые дела с Францией и Англией, а министр иностранных дел Чиано отметит: «Для Муссолини мысль о том, что Гитлер ведет войну и – что еще хуже – выигрывает ее, просто невыносима».
Но более всех жаждали мира французы (большинство кабинета министров высказалось в пользу мирной конференции). И это понятно. В результате поражения во франко-прусской войне (1870) Франция вынуждена была уплатить Германии контрибуцию в размере 5 миллиардов франков, а вот [151] в результате победы в Первой мировой войне «союзнический долг» Франции Соединенным Штатам и Англии в четыре раза превышал ту пятимиллиардную контрибуцию. Но если во время Первой мировой войны Франция жаждала реванша, то теперь, кроме мира, она ничего жаждать не могла.
Следуя логике Резуна, стоит агрессию назвать упреждением, и агрессор тут же перевоплощается в жертву. Но в этом случае и агрессию Германии против Польши с тем же успехом можно назвать упреждением. А почему нет? В сложившейся вначале 1939 года ситуации Польша под давлением Англии могла пойти на союз со Сталиным, и через неделю Красная Армия появилась бы вблизи германо-польских границ, а Восточная Пруссия вообще оказалась бы окруженной советско-польскими войсками. Фантазия? Ничего подобного.
Еще 3 апреля 1939 года, когда и в помине не было никакого советско-германского пакта, Ллойд Джордж, выступая в палате общин, заявил:
«Если Россию не привлекли только из-за определенных чувств поляков, которые не хотят мириться с
