Вся парашютная упряжка с подвешенным под нею креслом грузно рухнула на плато.
Посадка.
Надо отдать должное Эстерсону: он не забывал о пане Станиславе ни на секунду.
Едва выпроставшись из-под парашютов и выхватив верный «ЗИГ-Зауэр» – о местной фауне справочники сообщали сведения противоречивые и не всегда ободряющие, – он бросился к обрыву.
Огромная луна со странным названием Ухо-1 на четверть диска уже показалась из-за далеких холмов. Шаровое звездное скопление Тремезианский Лев стояло почти в зените и тоже светило будь-будь. Океан серебрился – не то из-за отраженного света, не то от вездесущего планктона.
«Дюрандаль» проглядывал сквозь клубы пара, как отбившийся от стаи собратьев левиафан.
Стандарт космической живучести, подразумевающий расчленение внутреннего пространства истребителя на множество герметичных отсеков, сослужил машине добрую службу: несмотря на повреждения, она не наглоталась воды настолько, чтобы камнем пойти ко дну.
Истребитель мирно покачивался на волнах. Как новенький! Не считая некоторых простительных изъянов в силуэте.
Итак, не все еще было потеряно. Станислав Пес сообразит, что происходит, откроет люк – и без труда выберется на поверхность.
Если же он ранен, если без сознания – не беда. Эстерсон доберется до флуггера, откроет легкодоступный после отстрела пилотского кресла аварийный люк и вытащит Песа прямо на воздух.
Инженер отыскал спуск с обрыва.
Подбежал к воде.
Ему показалось, что возле истребителя что-то плеснуло. И вроде бы даже среди волн возникло нечто, похожее на человеческую голову.
– Эй! Эге-гей! Пан Станислав! Пан Станисл-а-а-ав!
Эстерсон пальнул в воздух. Где-то очень далеко в ответ на выстрел раздались резкие, беспокойные вопли.
Птицы?
Эстерсон выстрелил еще раз. И еще покричал.
Ни малейшего эффекта. И движение прекратилось – если только оно не являлось игрой волн, воображения и призрачного света.
Помедлил – раздеваться или нет?
Все-таки комбинезон лучше не снимать – кто знает, какова токсичность местных медуз или кто у них здесь?
Да и разуваться не очень-то умно – о некоторые коралловые рифы, слыхал Эстерсон, можно порезаться, как о битое стекло.
А пистолет? В кармане у него была припасена пара пластиковых пакетов с герметичной защелкой. Ну-ка, поищем…
Есть!
Он положил «ЗИГ-Зауэр» в пакет, пакет сунул в карман, карман закрыл на зиппер и решительно вошел в воду.
Ах, хорошо… Теплая…
Мелководье здесь, конечно, было условным. Пройдя полдороги до красной (сейчас она казалась темно- коричневой) стены рифа по мягкому, засасывающему ступни при каждом шаге дну, Эстерсон поплыл.
Поверхность рифа на ощупь была не такой уж колкой. И острых режущих ребер нигде не образовывала. Скорее она напоминала один из сортов быстротвердеющей строительной пены. Эстерсон даже вспомнил какой – «Ордофлор».
Выкарабкаться из воды оказалось не так-то легко. Но, пофыркав и поплескавшись минут пять, Эстерсон все-таки преодолел и это препятствие. Вот он на гребне.
Пока он сюда добирался, истребитель развернуло перпендикулярно к рифу и отнесло в сторону открытого океана. Это означало, что спешит он не зря: пан Станислав имел все шансы отправиться на «Дюрандале» в кругосветное плавание. А это не лучшая посудина для магеллановых подвигов в чужом мире.
Эстерсон еще пару раз гаркнул – вдруг пан Станислав все-таки пришел в себя и вылез наружу?
В ответ кто-то ухнул. Или вздохнул.
Но так может вздохнуть и волна, плеснув в узкую промоину между скалами, а затем неохотно подаваясь назад.
И только Эстерсон собрался прыгнуть «щучкой» с рифа, как флюоресценция вокруг «Дюрандаля» усилилась и океан вскипел. В пылающей воде обозначились голубые дельтавидные бугры, овальные сгущения, частая радиальная сеть красных жил.
Эстерсон невольно вскрикнул. В его расширенных от ужаса глазах отразился таинственный и страшный карнавал трансформаций океанской стихии. Проступил обод огромного светящегося колеса, в центре которого находился «Дюрандаль». Этот обод проходил совсем недалеко от рифа, а дальний его край находился в сотне метров от Эстерсона.
Оплетая истребитель, поднялись полупрозрачные отростки. Затем диаметр обода стремительно сократился. Вместе с этим радиальные красные «спицы» поднялись из воды, быстро теряя на воздухе цвет и свечение.
Похоже, исполинский… исполинский кто?.. гад морской!.. намеревался захлопнуться вокруг «Дюрандаля».
Зрелище это – без всяких скидок, самое страшное из виденных когда-либо Эстерсоном – вынести было невозможно.
Даже не подумав о том, что родственники монстра могут поджидать его между рифом и берегом, Эстерсон развернулся и прыгнул в воду.
Лихорадочно работая руками и ногами, поплыл к берегу.
Только когда колени его уткнулись в дно, а руки начали загребать песок, он сообразил, что почти спасен. Выскочив на берег, Эстерсон со всех ног бросился по тропке вверх.
Но даже оказавшись на плато, он не смог заставить себя остановиться. Только когда носок его ботинка зацепился за лавовый порожек и он, увлекаемый инерцией бегства, растянулся на брюхе, Эстерсон снова попытался совершить эволюционное восхождение от перепуганного животного к трезвомыслящему сапиенсу.
Он достал пистолет. Снял с предохранителя. Обернулся. Всмотрелся в зловещие воды океана.
Ничего.
Ни монстра, ни «Дюрандаля», ни Станислава Песа.
Глава 9
«Не за курорты ордена дают…»
Бездельничать.
«Бить байдыки», как говаривал Фрол Кожемякин, забывая, правда, уточнять, что это за «байдыки» такие.
Но как ни скажи, а смысл один: ничего не делать.
За годы учебы в Северной Военно-Космической Академии это стало моей самой заветной мечтой. Такой заветной, что даже себе я старался признаваться в этом пореже.
Уверен, все мои товарищи согласились бы со мной.
В душе.
На словах-то каждый был горазд мечтать о «хорошей заварухе», или больше – о «нестандартной биографии». О возможности отличиться или о славной смерти на поле боя с посмертным представлением к высокой награде.
То есть, прошу понять меня правильно, я не ставлю под сомнение патриотические чаяния товарищей кадетов. И не планирую представлять их, а также и себя, лентяями и лежебоками. Я просто хочу сказать,
