– Сколько времени прошло? – Собственный голос показался Эгину слаще музыки. Так относишься к негаданному возвращению всего, о чем думал, что потерял его безвозвратно.
– Около часа, – бросил Знахарь.
С тяжелым, обыденно тяжелым вздохом он снял шлем с клювообразным забралом. Эгин успел заметить, что железный клюв красен от крови до самого основания. Чья же кровь?.. Эгин поспешно заключил, что его, – едва ли в том могли быть сомнения.
– Так мало? – удивился Эгин.
– Разговаривать запрещено, – чересчур вяло для своей должности напомнил рах-саванн Опоры Единства.
Знахарь бросил на него быстрый взгляд. Эгин подумал, что от таких взглядов несложно и собственный черен позабыть, не то что какие-то Уложения Свода.
– Он прав, эрм-саванн. – Знахарь, показалось Эгину, подмигнул ему.
«Что за чушь? Конечно показалось!»
Эгин уже застегивал ворот рубахи, рах-саванн уже готовил для него глухой шлем, когда до слуха Эгина донеслись слова Знахаря, брошенные ему в спину:
– Успехов тебе, эрм-саванн. Люби и властвуй.
Прежде чем шлем наглухо запечатал его глаза и уши, в сознании Эгина мелькнула мысль, что он нигде не заметил третьего офицера Опоры Единства. Чья же кровь?..
Когда Эгин очнулся, он первым делом осмотрел свое левое предплечье. Там, едва заметные среди волос и здоровой кожи, белели шрамы, образующие разомкнутый прямоугольник.
Очень болела голова, но Эгин чувствовал, что это боль облегчения. Она не будет усиливаться, она скоро сойдет на нет.
– Ф-фух, еле спас тебя, придурка!
Голос – молодой, усталый, но все еще сохранивший искорки жизнелюбия – прозвучал из-под серебристого шлема с клювообразным забралом, сплошь перемазанного кровью и зеленоватым гноем.
– Кто ты? – Эгин уже вполне пришел в себя.
Его не тянуло задавать идиотские вопросы вроде «Кто я?», «Где я?», «Четный ли сегодня день месяца?». Память ему не отшибло. Наряду с прочим он помнил, что Знахарь обладает совсем не таким голосом, как тот, который только что осмелился назвать рах-саванна Свода Равновесия «придурком».
– Я-то? – Его собеседник хохотнул. Он поднял вверх забрало, обнажая совсем молодое безусое лицо с костистым длинным носом и подвижными голубыми глазами. – Я – Знахарь. Если ты сомневаешься в этом, можешь считать, что твоя душа вот уже полтора часа как на пути к Зергведу. Я спас тебя от неистовства Внутренней Секиры, очень необычного неистовства.
Только теперь Эгин заметил, с каким пристальным, ищущим любопытством глаза Знахаря шарят по его лицу, словно бы на нем ведьмачьими иглами начертана некая важная истина.
Эгин ожидал окрика «Разговоры запрещены!», но его не последовало.
Он приподнялся на локте и огляделся. Да, это было то же самое помещение, в котором несколько лет назад Знахарь с походкой змеи вживлял ему Внутреннюю Секиру. Но где же офицеры Опоры Единства?
Эгин хотел спросить, куда подевались его сопровождающие. Но неожиданно понял, что это ему совершенно безынтересно, да и спрашивать смысла никакого не имеет. Все равно правды ему не скажут.
– Ты спас меня? – с вызовом спросил Эгин. – И что ты думаешь по этому поводу? По поводу неистовства Внутренней Секиры?
– У тебя необычные, живые глаза, эрм-саванн, – сказал Знахарь. – И возможно, именно поэтому я тебе отвечу. Я думаю, что аррум Опоры Вещей Норо окс Шин два часа назад подверг тебя молниеносному, но очень жестокому допросу. Он незаметно влиял – а для этого есть много способов, уж поверь мне – на твою Внутреннюю Секиру. Она терзала тебя в десятки раз сильней, чем терзала бы без стараний аррума. Я думаю, что ты должен был выть от боли и пересказывать ему свою ничтожную жизнь в мельчайших подробностях, начиная родовыми схватками своей матушки и заканчивая своими самыми жгучими тайнами, приязнью к семилетним златокудрым девочкам или козочкам-однолеткам, уж я не знаю. И еще я думаю, раз уж ты оказался здесь, значит, аррум Норо окс Шин не услышал от тебя того, что хотел услышать. Почему? Я этого не понимаю и в твоих глазах вижу то же самое непонимание. Кто-то или что-то помогло тебе. Ты знаешь что?
Последние дни принесли Эгину столько загадок, что он почти полностью утратил способность удивляться. Он покачал головой:
– Нет, не знаю.
– Я так и думал, рах-саванн. Возвращайся к своему арруму и помни, что мы еще увидимся. И когда это произойдет, у нас найдется что порассказать друг другу.
– Спасибо, – искренне поблагодарил Эгин. – Но как же я вернусь…
Он осекся. Одно из полноростных зеркал (таких, огромных, в покоях Знахаря было только три) отъехало в сторону, и из-за него вышли офицеры Опоры Единства. Те самые, которые привели его сюда. Или по крайней мере похожие на тех как две капли воды.
– Разговоры запрещены, – сказал возглавляющий группу рах-саванн таким голосом, словно бы это была ключевая фраза из скабрезного анекдота.
Но никто не засмеялся. И только Знахарь, улыбнувшись краешком губ, слегка подтолкнул Эгина к ним. Иди мол, рах-саванн, не бойся. Люби и властвуй!
– Ну как тебе новый Знахарь?
Казалось, в кабинете Норо ничего не изменилось с того момента, как Эгин потерял сознание от борьбы между болью и отводящим ее наваждением.
Мозг Эгина все еще был затянут каким-то отупляющим туманом. Он не сразу сообразил, о чем его спрашивает Норо. А когда сообразил, понял, что в свете странного, мягко говоря, разговора со Знахарем лучше уклониться от болтовни на эту опасную тему.
– Простите, аррум? – переспросил Эгин, хмурясь, словно бы пересиливая неимоверную боль.
– Ладно, ладно… – раздраженно махнул рукой Норо. – Твое мнение по этому вопросу сейчас не играет никакой роли.
«Похоже, его настроение улучшилось, – подумал Эгин мельком. – И это само по себе настораживает».
– Не стану врать, рах-саванн, – взгляд Норо раздробил лицо Эгина на прозрачные чешуйки, – я подверг тебя сегодня очень тяжелому испытанию. Ты должен был либо признаться мне во всем, либо умереть. Ты не признался, и ты не умер. Следовательно, ты действительно чист перед Князем и Истиной.
«О, Шилол Изменчиворукий! – мысленно простонал Эгин. – Прав оказался всеведущий Знахарь- мальчишка!»
– Я горжусь тобой. – Слова Норо вливались в мысли Эгина, как расплавленный свинец в студеную воду. – Горжусь тем, что ты смог оправдать свое новое звание рах-саванна. Ты не лгал мне, мой мальчик. И поэтому тебе будет оказана большая честь – знать истину. Садись.
О, это была великая честь! Два часа назад Норо пригласил Эгина сесть, чтобы тот рассказал ему историю с Овель исс Тамай во всех мыслимых подробностях. А теперь предложил ему свой неуютный жесткий стул, чтобы тот обратился слушателем некоей «истины» (о которой Эгин наперед совершенно определенно знал, что в лучшем случае она будет лишь причудливым сплетением правды и лжи, а в худшем – просто ложью без особых прикрас).
– Благодарю вас, аррум! – рьяно кивнул головой Эгин.
Перед глазами неожиданно вспыхнули и погасли фиолетовые пятна, он с трудом удержал равновесие. Допекла-таки его Внутренняя Секира!
Эгин сидел. А Норо, прохаживаясь взад-вперед по кабинету и часто заходя ему за спину, вещал ровным, деловым голосом:
– Ты, конечно, помнишь того аррума из Опоры Писаний по имени Гастрог, который вытурил тебя из каюты Арда окс Лайна, пользуясь своим двойным должностным превосходством. Он погиб в тот же день.
Норо сделал паузу. Видимо, в надежде насладиться бурной реакцией Эгина. Но тот хранил
