тем же, я понимала и другое: теперь уже всё равно, лишь бы выбраться живой и по возможности здоровой. Я видела, как выносят в чёрных мешках, задним ходом, невесомые тела. И всё это наши дуры. Упаси Бог, такой участи. Хотя белое мне по сценарию этой сделки, должно быть, всё же приготовили. Иначе для чего всё это шоу.
Так и есть. Я перекладывала: белые с резинками чулки, белое красивое бельё, кружевной не из копеечных пеньюар и криво улыбалась. Меня отвели в номер и оставили. На столике, что бросился в глаза, горели в витом канделябре свечи, стояли бокалы, бутылка вина и фрукты. Я осмотрелась. Комната была пуста. Только широкая кровать и кресло у дальней стены составляли её интерьер, да ещё пушистый ковёр на полу в коем утопали мои ноги. От свечей на стене играли тени. Я поймала свою тень и отвела глаза. У каждого есть прошлое, тень. Видеть её можно только, поворачиваясь спиной к свету. Так устроен мир. И прекратить ту пытку тенью можно только при одном условии — повернувшись лицом к свету. Именно свет выбивает у тени почву под ногами лишая власти. Кажется всё так понятно, но продолжаем вопреки здравому смыслу стоять спиной к свету. Я никому никогда не рассказывала, то была только моя боль, хотя с точки зрения психологов, это в корне не верно, но какая уж я есть, другой не буду. И потом мне держать в себе ту злую тайну было легче, чем говорить о ней, стало быть, так правильно. Дело в том, что сторониться мужчин у меня была причина. Я не просто так держалась от ребят всегда подальше. Отец, уехав на заработки, не вернулся, найдя себе другую женщину. Погоревав, мать устроила свою жизнь с другим мужчиной. Мне было лет восемь. Он был моложе мамы. Без проблем мы прожили года три. Всё началось в те дни, когда мать отправили из села в город на курсы месяца на три, и я осталась с ним одна. Вот тут-то я узнала почём фунт лиха. Физически насиловать, он меня видимо побоялся, но стал принуждать к другому. Весьма для меня мерзкому, заставляя облизывать его добро. Я вырывалась и ревела, а потом, сообразив, что он не отстанет и не пожалеет, после школы не вернулась домой, оставшись ночевать у бабушки. Он приходил и пугая разными страшилками угрожал, но то было лишнее. Я и так никому ничего не сказала. Не видела смысла. Пожалуйся я бабушке, та скажет матери, мать не поверит и даже, если поверит, не бросит его, потому что любит и он ей нужен. И останусь я при своей правде и позоре. Народ к тому же наш без тормозов, будут правильные и не очень граждане меня упрекать, судачить и дразнить. Мне оно не надо. А так, ушла и вроде как забыла. Душу ни перед кем раскрывать не собиралась, размякнешь, а в неё и плюнут. По правде сказать, поговорить об этом с кем-нибудь хотелось, хотя бы с бабушкой, но стыдилась. Так и держала в себе. Но так это мне не прошло. Мучили сны. Они мучили меня почти каждую ночь. Это были кошмары. Боже, как я ненавидела этот ухмыляющийся рот, похотливые жадные руки, грубые прикосновения к груди и телу. Грудь он грубо мял, причиняя невыносимую боль, а по телу шарил, застревая то там, то сям… В момент, когда он подводил моё лицо к своему добру, я просыпалась от ужасного крика. Безумно кричала. Ужас! Каждый раз, просыпаясь, после такого сна, я была мокрая от пота и дрожала от омерзения. Как я боялась и ненавидела его! Прожила у бабки до окончания школы, а потом уехала поступать и больше не возвращалась. Вскоре тот мужик нашёл ещё одну молоденькую дуру с дочкой, а моя мать, забрав бабушку к себе, поставила крест на своей личной жизни. С тех пор я боялась мужиков, считая, что от них может идти только неприятное и постыдное. Вот и сейчас представить себе не могла, что буду делать, заставь он меня повторить с ним то же, что и отчим. Да и всё остальное радости мало сулило. От воспоминаний пробежала мелкой изморозью по телу дрожь. Я всё ещё стояла посреди комнаты. Стараясь не настраивать себя с разгона на плохое, и пытаясь не смотреть на кровать, я подошла к зарешечённому окну. 'Чем не каземат. — С горькой иронией подумала я. — Дурная голова куда только не заведёт. Но какой толк рвать на себе волосы и биться об стену. Надо искать дорогу на волю. Правда, пока не знаю как попасть в тот кабинет'. На ярко освещённой улице кипела ночная жизнь. Тоска опять взяла меня в свой оборот и душа вновь застонала. 'Господи, что мне не жилось дома. Крутилась бы понемногу. Нет, захотелось иметь всё и сразу. Вот и заимела. Главное не стонать и не охать, — одёрнула я, опомнившись себя, — надо, чтоб он захотел меня и завтра, и послезавтра'. Думая о своём, я пропустила момент, как он вошёл. А почувствовав горячее дыхание на почти не защищённом тонким кружевом плече, вздрогнула. Но оборачиваться не спешила. Мужские губы коснулись кожи, потом рука, убрав волосы и подняв их, освободила для их дальнейшего действия мою шею. Губы захватили родинку и долго игрались с ней. Потом его щека, затянутая в ткань, скользнула по моей, и я поняла, что на нём атласная маска. 'Уже легче. Значит, тот червяк, мой босс, сдержал слово'. Мои глаза были закрыты, но потому, как действовал мужчина, я поняла, что он высокого роста и совсем не толстый. Движения его были осторожны и нежны. 'Может, обойдётся, и я достанусь не свинье, а происходящее не будет так гадко'. Так уж получилось, в моей жизни не случилось ни мужской дружбы, ни романтических отношений. Не зацепило. Если мужские руки прикасались ко мне, то непременно с какой-нибудь гадостью. Толкнуть, дать тумака, ущипнуть. Моя защитная система, сколько себя я помню, после мерзкого случая с отчимом, всегда была готова к бою. А сейчас я подрастерялась, конечно. С усилием, уговаривая, себя открыть глаза, я их в конечном счёте расплющила. И это произошло, именно в тот момент, когда он повернул меня к себе. Передо мной стоял, высокий, похоже, молодой, совсем не хилый мужчина. Его лицо до губ скрывала маска. Над маской ёжиком щетинилась короткая стрижка. Я облегчённо вздохнула. 'Уже легче. Не старый пень'. Он почувствовал мой этот вздох и улыбнулся. Я тоже поняла эту его улыбку и меня залила краска стыда. Но его такая сентиментальность, похоже, нисколько не смутила и даже наоборот — возбудила. Сбросив с себя пиджак, он провёл ребром ладони по моему хребту, а потом прогладил от шеи и до самого кобчика. По моему телу, словно кто-то сначала рассыпал лёд, а потом раскалённые угли. Я задышала, как паровоз. Пугаясь себя. 'Какого чёрта он со мной делает, неужели нельзя проделать ту процедуру, как-то попроще'. Его руки, поднырнув под мои подмышки, сбросили халатик и прошлись огнём по груди. Я вытаращила глаза и принялась хватать ртом воздух. Чтоб не захлебнулась видно, он припал к нему губами. 'Надо было выторговать у той гниды ещё и такой вариант. Чтоб без поцелуев. Жаль, не догадалась. Но теперь деваться некуда придётся терпеть'. Через какое-то время, я поняла, что это терпение не было таким уж неприятным. Но когда его губы понеслись по телу, я немного напугалась. 'А вдруг сексуальный маньяк?' Почувствовав моё напряжение, он отпустил вожжи и перешёл на тихие ласки, давая мне возможность успокоиться. А потом мы опять безумно целовались. Я говорю мы. Потому что я тоже. Мне вдруг захотелось представить, что это действительно моя первая брачная ночь и рядом со мной именно мой суженый. И я, сойдя с ума, отправилась в романтическое плавание, придуманную себе на ходу сказку. Очнулась я от боли. Произошло то, что и должно было произойти — дефлорация. Я стала взрослой женщиной. Стонала, но в его губы. Он, целуя бесконечным поцелуем, держал всё под контролем. Я почувствовала свои руки у него на спине и опять смутилась. Попыталась убрать, но он вернул их обратно. Тогда я осмелела и погладила по спине. Пальцы нащупали рубец. 'Похоже ранение. А вдруг, это какой-нибудь мафиози и вся эта нежность только игра'. От этой мысли меня с розовых облаков, куда я по собственной инициативе забралась, сорвало и плюхнуло в реальность. После новых фантазий затрусило. Он расценил это по — своему. Прижимая меня к себе и грея в огне своего тела, мужчина старался быть нежным. Я опять растаяла. Ночь прошла в безумстве. Но того чего я боялась, не было. Пили вино, заедая фруктами уже на рассвете. Всё восхитительно Жизнь продолжается! Потом я всё же плакала, выплеснулся коктейль из нервов и вина, а он собирал эти слезинки. Мне страшно как хотелось, чтоб он завернул меня вот в эту самую, со следами девственности, простыню и забрал с собой. Но реальность жестока и в ней он ушёл, а я осталась. Опомнившись, быстро натянула на себя всё, в чём пришла сюда и выглянула в коридор. Охранник спал. Первым было желание бежать, но я переборола себя и пошла в свою комнату, где жили кроме меня ещё трое. 'Я должна расположить к себе этих мерзавцев вызвав у них доверие. И какой толк без документов. Выловят и уничтожат. Весь смысл моего замысла состоял в том, чтоб дать поверить и почувствовать им себя умными, гораздо умнее меня. Поверив в это, они никогда не заподозрят, что я им готовлю сюрприз. Так устроен человек. Ему совсем не нравится чувствовать себя глупее другого'. У охранника, что сторожил двери, выпрыгнули глаза, но он промолчал. 'Ох, получит проспавший!' — позлорадствовала я. И натянув майку с бриджами на себя, моментально уснула. Причём абсолютно счастливая. А думала, после такого, век мне бессонница обеспечена.
Мне дали выспаться. Но, вечером, после того, как отработала свой номер, повели не в комнату, а опять в тот же 'новобрачный', как я его окрестила номер. Сердце бешено забилось. Вырастал вопрос, а что, если это не он и меня просто пустили по клиентам? Шла и желала одного, заорать во всю мочь или биться об стену головой до тех пор, пока не отключусь или не полегчает. За моей спиной захлопнулась дверь, а я прилипла, враз сделавшейся потной спиной, к ней. Во все глаза рассматривая мужчину стоявшего ко мне спиной у окна на том самом месте, что стояла вчера я. 'Толи он, то ли нет?' — ломала я голову. Сегодня
