восьми бриллиантовых заколок. Ее волосы ливнем расплавленного серебра хлынули на грудь Герфегеста.
Герфегест любил ее еще раз. Он не мог иначе. А она не могла не позволить ему. Она металась на ложе, словно израненная лань в силках. Она плакала, и слезы исполненной страсти делали ее лицо еще прекраснее. Герфегест покрывал ее влажные глаза поцелуями. Он был не в силах остановиться. Он знал: пока их тела не вздрогнут на пороге вечности в третий раз, он не скажет Хармане ни слова.
Герфегест не лгал себе. Теперь он уже никогда не сможет убить Хозяйку Дома Гамелинов.
Стагевд, Хозяин Дома Гамелинов, пробудился от легкого укола в чресла.
Он вскочил со своего ложа, отбрасывая прочь шелковое покрывало, и нервно прошелся по каюте. Потом он накинул на плечи длинный угольно-черный плащ и, открыв дверь, оказался на палубе «Черного Лебедя».
Его личная охрана, стоявшая на страже у дверей кормовой надстройки, вытянулась, взяв позолоченные топоры на плечо.
Стагевд небрежно махнул им рукой и прошел на нос гигантского корабля, где находилась наблюдательная башенка. Он быстро взбежал наверх и, выхватив у дозорного дальноглядную трубу, жадно впился в далекие силуэты кораблей Хранящих Верность.
Поверхность моря была спокойна и лишь местами измята легкой рябью, как дремлющая после хмельной ночи красавица. Но что-то в этой безмятежности было не так. Что-то изменилось.
Стагевд не мог отыскать причину своего пробуждения. Он привык крепко спать ночью и отменно сражаться днем. А сейчас он пробудился. Зачем?
Молодая луна выглянула в просвет между тучами. Серебристая дорожка легла между двумя враждебными флотами.
На что они надеются – эта жалкая кучка Хранящих Верность? Эти несчастные, которым осталось жить до рассвета? Они ведь не знают, что уготовил им Стагевд. Они не знают, каковы истинные силы Гамелинов и отчего весь вчерашний день «мятежный» флот провел в показательном бездействии, хотя и превосходил их силы более чем втрое.
Вроде бы все шло, как было задумано. Но странная, неведомая ранее тревога сжимала сердце Стагевда. Ожидание битвы становилось невыносимым. Следует выступать либо сейчас, либо никогда. Они управятся и без Артагевда.
Дозорный, стоявший рядом с ним, затаил дыхание. О чем сейчас думает его суровый господин?
Стагевд молча вернул ему дальноглядную трубу и спустился на палубу.
Через час до всех кораблей Гамелинов был доведен приказ – готовиться к бою. Выступление было назначено с восходом солнца.
– Никто и никогда не любил меня так, как это делал ты, Конгетлар.
Хармана положила голову на грудь Герфегеста и поцеловала его в левый сосок. Герфегест вернул ей ответный поцелуй. Конгетлары не любят лести, но ценят искренность. Хармана говорила искренне – поцелуи не лгут. Его оружие, мешок со снаряжением, пояса, перевязи и шелковые «змеи» лежали в беспорядке на подступах к ложу. Они не нужны ему больше. По крайней мере здесь они ни к чему – как гребное весло у Врат Хуммера.
– А как же Стагевд? – прошептал Герфегест одними губами ей на ухо. – Ты разве не любишь его?
– Нет, Герфегест. Я не люблю его. Я всегда любила только тебя.
Герфегест не знал, что ей ответить. Они не встречались раньше – Дом Гамелинов и Дом Конгетларов никогда не водили дружбы. Хармана не могла знать его. Она не могла видеть его.
Как же она могла любить его «всегда»? Но Герфегест не стал спорить с Харманой. Он сам чувствовал нечто подобное – где, когда, в какой из предыдущих жизней он встречал эту необычную красавицу? Как она выглядела тогда? Кем был он?
Герфегесту не хотелось говорить о Стагевде. В ту ночь он не желал знать ничего, кроме любви.
– Я люблю тебя просто так – за то, что ты есть. Когда ты вошел, я поняла, что моя мечта исполнилась и я обрела того, кого звезды обещали мне всю мою жизнь. Но если ты хочешь объяснений, то скажу: я люблю тебя потому, что ты, Конгетлар, человек из другого мира. Все, что мы считаем твердым, ты разумеешь как мягкое. Все, что мы считаем важным, ты считаешь пустяком. Я люблю тебя таким потому, потому что…
– Я собирался убить тебя, Хармана… – усмехнулся Герфегест.
Теперь его яростное желание отомстить Хармане казалось ему явным помрачением рассудка. Как можно рубить цветущее дерево? Разумно ли пытаться заплевать луну?
– Я знаю. Тебя послал Ганфала, заклятый враг Черных Лебедей.
Герфегест провел ладонью по ее сказочным волосам. Бедная девочка сама не понимает, в какую страшную игру ввязалась при помощи своего матерого братца. Или понимает? Все равно.
– Ганфала не имеет власти посылать меня на убийство, – примиряюще сказал Герфегест. Он не причислял себя к любителям вершить государственные дела в постели. – Рыбий Пастырь мне не хозяин.
– Пусть так, Герфегест. Пусть так… – печально вздохнула Хармана, обвивая шею Герфегеста своими ласковыми руками.
Как вдруг Герфегест подумал о том, что всю жизнь заблуждался в одном весьма важном вопросе. В вопросе любви. То, что он называл любовью, было лишь слабым отголоском ее. То, что он называл страстью, было лишь легким волнением. То, что он называл женской красотой, было лишь жалким подобием. Подобием красоты Харманы.
Она была стройна, словно стебель горного тюльпана. Ее лицо не имело ни единого изъяна. Ее ноги были безукоризненны. Ее движения были плавными и точными, но в них не было ни капли манерности! Когда мягкие волосы ее лобка коснулись живота Герфегеста, он ощутил, как где-то там, у основания его позвоночника, расправляет листья и поднимает голову навстречу солнечному ветру бутон желания. Как где-то там, глубоко внутри него, снова расцветает Золотой Цветок страсти.
Он сжал Харману в объятиях и вошел в нее в четвертый раз. Она застонала и откинула голову на атласные подушки. Ее голос словно звон серебряных бубенцов на ручных горностаях в Наг-Туоле… Наг- Туоль, которого нет больше.
«Наг-Туоль будет всегда», – подумал Герфегест и в изнеможении закрыл глаза.
В ту ночь Рыбий Пастырь не ложился спать. Он вообще спал редко – куда реже, чем обычный смертный. Всю ночь Ганфала простоял, подобный безмолвному изваянию, на носовой площадке «Голубого Полумесяца», проницая тьму сверхчеловеческим взглядом.
На севере, окутанный плотной Завесой Силы, взгромоздился на скалы Наг-Нараон. Даже своим особым зрением Ганфала не видел ничего, кроме расплывчатых очертаний крепостных построек. Что сейчас происходит с Последним Конгетларом, он не знал. Он знал только одно: Герфегест все еще жив. И это позволяло надеяться на успех.
Команды кораблей Хранящих Верность были подняты со своих жестких коек за полтора часа до рассвета. Крикливые надзиратели разогнали гребцов по длинным скамьям, воины облачились в доспехи, лучники рассыпались по стрелковым галереям. Обслуга метательных машин извлекала и растягивала между выгнутыми рогами «скорпионов» снятые на время похода витые в пять веревок тетивы.
По левую руку от «Голубого Полумесяца», занимавшего в построении центральную позицию, стояли файеланты Ганантахониоров. Их было немного – чуть более двадцати. Они должны были выполнить роль приманки, связать боем флот Стагевда и вслед за тем кануть в небытие.
На правом фланге флота Хранящих Верность располагалась главная ударная сила – двадцать семь кораблей Орнумхониоров.
На них, доверенные лучшим мастеровым Наг-Кинниста, были установлены трубы с «темным пламенем». По две на корабль. Они были закреплены на носовых площадках и, завернутые в полотнища запасных парусов, выглядели более чем невинно. Но всеиспепеляющей силе, заключенной в них, предстояло решить судьбу сражения.
На флоте Хранящих Верность горны пропели еще до рассвета. Якоря, залежавшиеся в бесплодных песках пролива Олк, поползли вверх. На верхушках мачт развернулись и затрепетали знамена. Тунцы южан и имперские полумесяцы рядом с ними.
Как только якоря были вытравлены, капитаны ударили в гонги. Это означало, что корабль освобожден
