шальной удар клинка ее дяди вопьется в обожаемую ею плоть Герфегеста Конгетлара. Она была обессилена, бледна. И все-таки она оставалась невыразимо прекрасной.
Матагевд, смежив веки, поцеловал свой меч. То же сделал и Герфегест.
Мысленно сосчитав до десяти, каждый из противников стал в боевую стойку.
Все Сильнейшие были на стороне Матагевда, хотя и не спешили выказывать это из опасения накликать на себя гнев госпожи. И только Хармана смотрела на Герфегеста с мольбой, собрав в кулак все остатки своей магической силы. Герфегест знал, что ее поддержка стоит поддержки сотни улюлюкающих зевак, как молодой иноходец стоит сотни неподкованных водовозных кляч.
За последние месяцы Герфегест получил представление о боевых уловках Гамелинов. Боевое искусство Стали – это искусство прямых рубящих ударов. Так дрались послы, братья Сорнаксы, так дрался Артагевд. И все же этого знания было явно недостаточно для того, чтобы отыскать слабое место у такого опытного бойца, как Матагевд, который, похоже, никогда и ничего, кроме меча, в руках не держал.
Тренируясь, Конгетлары обычно не делали упора на поединках с мечами, и хотя Герфегест владел клинковым оружием в совершенстве, метательным оружием и луком он владел гораздо лучше. Положение осложнялось еще и тем, что меч Герфегеста – совершенное творение его Брата по Крови, Элиена – был вдвое легче, чем кавалерийский тяжеловес в руках Матагевда.
Двуручный меч Матагевда не имел, разумеется, такого грациозного прогиба, каким отличался меч Герфегеста. Он был приспособлен для жестокой сечи, а не для фехтования. Он был не только вдвое тяжелее, чем меч Герфегеста, но и на треть длиннее.
Именно исходя из этого, Герфегесту приходилось строить свою защиту. Он избегал прямых сшибок, закладывал сложные кривые и свободно отступал, заботясь лишь об одном – не подпустить противника достаточно близко. По негласному соглашению Герфегест и Матагевд отказались от оружия левой руки, хотя Герфегесту это было гораздо менее выгодно, чем Матагевду.
«Это и будет моей уступкой», – подумал Рожденный в Наг-Туоле, подаваясь вперед в колющем выпаде.
Матагевд страдал некоторой неповоротливостью. «Подвижность – это первое, что ворует у бойца старость», – говорил Зикра Конгетлар, и это было верно по отношению к Матагевду, который был старше Герфегеста не менее чем на пятнадцать лет.
Герфегест воспользовался нерасторопностью противника дважды – когда после ловкого и легкого отбива он перекатился по полу и ранил Матагевда, не успевшего поднять свое тяжеленное оружие с достаточной быстротой, в правую голень. И второй раз, когда, захватив гардой своего меча острие клинка Матагевда, Герфегест отвел клинок противника кверху, одновременно подступился к нему поближе и нанес Гамелину сокрушительный удар в ключицу рукоятью.
Но Матагевд был далек от того, чтобы признать первенство Герфегеста, которое понемногу становилось очевидным даже его недоброжелателям. Казалось, он скорее предпочитал погибнуть, нежели преклонить колени перед человеком из Павшего Дома, сколь бы умелым воином тот ни был.
«Никогда не пытайся отбить удар, не будучи уверен в том, что враг действительно рассчитывает ударить. В противном случае тебя обманут и твоя доверчивость будет стоить тебе жизни», – учил Герфегеста Зикра Конгетлар.
Герфегест за время своего ученичества успел затвердить это нехитрое правило настолько крепко, что без всякого участия рассудка определял замыслы противника. Иное дело – Матагевд. Он, похоже, был почтительным сыном пути правды. Даже слишком почтительным.
Обманы удавались ему плохо. Отражая удары, он делал слишком широкие замахи правой рукой, сильно раскрывался и подставлял свое мускулистое, но негибкое тело для изысканных и легких ударов Герфегеста. Один такой удар достиг его левого запястья. Если бы не стальной наруч, он остался бы калекой.
«Легко отделался», – отметил Герфегест и, не давая Матагевду опомниться, приблизился к нему на два шага. Усыпив бдительность Матагевда ложной защитой, он вонзил клинок в его левый бок.
Сильнейшие разом шумно вздохнули. Один лишь Ламерк не выказал своих чувств. Он, казалось, наблюдал за поединком без всякого интереса. Все кончилось как-то слишком неожиданно. Герфегест наклонился над Матагевдом. Гамелин дышал. Он, разумеется, был жив.
«Задета только селезенка», – отметил про себя Герфегест, осмотрев нанесенную рану. Ему вовсе не хотелось отправить в Святую Землю Грем дядю своей возлюбленной.
Матагевд открыл глаза. В ответном взгляде Герфегеста не было ни алчности, ни жестокости.
– Я преклоняю перед тобой колени, Конгетлар, – прохрипел Матагевд и, поднеся к белым словно мел губам край плаща Герфегеста, поцеловал его.
Но Герфегест не слышал его слов. Он был привлечен другим. Среди шелеста одежд, среди мягких посапываний мехов и парчи он различил звук, причину которого он определил тотчас же.
Жужжание стали. Полет стального клинка. Его ни с чем не спутаешь. Но почему молчит Хармана?
Герфегест не потерял ни доли секунды. Он присел на корточки быстрее, чем клинок впился ему в затылок. В иное время и в ином месте он успел бы даже повернуться навстречу опасности и на лету перехватить метательный кинжал, пущенный ему в затылок Ламерком, плешивой овцой стада Гамелинов. Во время тренировок в Белой Башне он проделывал этот трюк десятки раз.
Но тренировки это одно, а действительно неожиданный, предательский бросок – совсем другое. Кинжал, проскользнув мимо цели, ударился о дальнюю стену Нефритовой Гостиной. Сильнейшие проводили его затравленными взглядами. Самые умные приготовились к худшему. Самые глупые, впрочем, даже не успели сообразить, что произошло.
Секунду спустя все четыре метательных кинжала Герфегеста полетели к цели, прочертив в воздухе стальные линии, соединяющие Последнего Конгетлара с Ламерком.
Еще секунду спустя Ламерк, пораженный одновременно в сердце, правую руку, левый глаз и пах, упал, харкая кровью.
Герфегест был вне себя от ярости. «И этот человек, назвавший Конгетларов негодными трусами, а себя освободителем Синего Алустрала от наемных убийц, бросает кинжал в затылок воину, склонившемуся над телом поверженного, но пощаженного врага!»
Герфегест стремительно приблизился к Ламерку и снес ему голову. Быстрее, чем успел понять, что этого делать не следовало.
Повернувшись к Сильнейшим, убийца увидел разительную перемену в своем положении.
Разумеется, Ламерк сделал то, о чем тайно мечтал любой из Сильнейших. Сколь бы подл ни был бросок кинжала в спину, он отвечал велениям сердца многих Гамелинов. Теперь для дальнейшей сечи нашелся подходящий повод. Ламерк подал сигнал к бунту и его сигнал был принят с благодарностью!
Вид обессиленной магическим действом госпожи Харманы придал Сильнейшим наглости. Они, только что присягавшие Герфегесту на верность, схватились за мечи.
Хармана полулежала на троне и уже не видела ничего из того, что происходило. Остатка ее силы хватило лишь на то, чтобы дождаться победы Герфегеста. Ветер Вечности овевал ее лицо. Глаза ее были закрыты, а в лице не было ни кровинки.
Герфегест поднял меч. Неужели снова битва? Выходит, пока он не покончит со всей Дюжиной Сильнейших, не видать ему расположения Дома Гамелинов?
Двое самых молодых выступили вперед. «Что ж, значит, они будут первыми во втором круге смерти», – вздохнул Герфегест, становясь в оборонительную стойку и отходя к стене, чтобы обезопасить свой затылок от новой порции метательных кинжалов.
Вдруг двери Нефритовой Гостиной распахнулись и внутрь вошел, а точнее влетел, подобно юркому морскому бризу, юноша, которого Герфегест узнал тотчас же.
«Никогда не забывается лишь первая женщина. Но всякий противник помнится до смерти», – так говорили Лорчи и в этом Герфегест был с ними согласен. Невозможно было забыть красивое лицо Артагевда и его сломанный нос!
Артагевд был горяч и несдержан. Он был юн и слишком красив для того, чтобы быть по-настоящему хорошим бойцом. Но ума ему достало, чтобы сообразить сразу, какую участь для Герфегеста вымаливают Гамелины у Пути Стали.
– Остановитесь! – вскричал Артагевд, вставая на пути между Герфегестом и Гамелинами и обнажая свой клинок, изукрашенный орнаментом в виде переплетенных ромбов. – Этот достойный муж спас мне
