жизнь в исполненном скверны Наг-Киннисте. Если кто-нибудь решит помериться с ним силой, пусть имеет в виду: я буду на стороне Конгетлара.
Среди Дюжины Сильнейших, которая теперь обратилась восемью колеблющимися вельможами, не нашлось желающих сражаться с блистательной парой, какую являли собой порядочно утомленный Герфегест и свежий да наглый Артагевд.
– Мы нижайше просим прощения у тебя, Герфегест Конгетлар, – сказал толстяк в малиновой мантии с пряжкой из черного сердолика. – Ламерк был самым знатным из нас, пока не появился Артагевд. Ярость замутила наш разум, ибо заведено у Гамелинов так: делать то, что делает самый знатный. Ламерк прибег к оружию. Мы, словно бессловесное стадо, последовали его примеру и впали в слепую ярость. Но теперь Артагевд старший среди нас. И мы внемлем ему.
«Люди Алустрала», – процедил сквозь зубы Герфегест, отирая пот со лба.
– Что здесь происходит? – осведомился Артагевд, опуская меч уже после того, как клинки присутствующих заняли свои места в тесных влагалищах богато изукрашенных ножен. Он смотрел на обезглавленное тело Ламерка и на раненого Матагевда в полном непонимании.
– Мы всего лишь приносили присягу новому Хозяину нашего Дома, – ответствовал Артагевду вельможа в желтых одеждах. – Госпожа Хармана пожаловала ему перстень Гамелинов. Ты, Артагевд, можешь зреть голову нашего прежнего господина Стагевда в «мертвой корзине», которая стоит у подножия трона нашей госпожи. В общем, большие перемены.
Артагевд озадаченно вздохнул. Ничего себе перемены! Он украдкой бросил на лежащую на троне Харману взгляд, исполненный нежности и сочувствия. Потом спросил:
– Кого же госпожа Хармана желает видеть новым Хозяином Дома?
Воцарилось неловкое молчание. Не найдя ничего лучшего, Герфегест подошел к Артагевду и выставил правую руку.
Перстень Гамелинов горел на его указательном пальце, словно бы пойманная в ловушку капля лунного сияния. Артагевд склонил взгляд долу.
Он понял все. В этот момент он пожалел о том, что принял в Наг-Киннисте подарок от Герфегеста – свою жизнь. Как, в глубине души, и о том, что вступился за него только что. Не будь Герфегеста, новым Хозяином Дома Гамелинов стал бы он, Артагевд.
– Я не чаял этого перстня, Артагевд, – тихо сказал Герфегест. – Но слово вашей госпожи – закон не только для людей Дома Гамелинов.
Хармана не дышала. Герфегест держал ее хладные руки и целовал их, пытаясь возбудить в ней дыхание жизни. Магия – слишком опасная штука для того, чтобы использовать ее часто. Магия Стали, к силе которой воззвала Хармана для того, чтобы укротить неповиновение своих вассалов, забрала все ее силы.
Стагевд был мертв. Некому было поддержать ее. Невидимая цепь, которая сковывала его сердце и сердце Харманы, разбилась. Герфегест, как бы сильно ни любил он Харману, не мог восстановить ее Сердце Силы во всей его полноте. Он не знал, что делать. Он был сведущ в Пути Ветра, но не в Пути Стали, который лишь простоватые вояки вроде Матагевда называли «путем правды».
Дюжина Сильнейших стояла вокруг трона Харманы, взявшись за руки, и произносила заклинания, призывающие силы вернуться в тело Хозяйки Дома. Но, судя по результатам, что-то они делали неправильно.
Артагевд сидел у края тронного возвышения, уронив голову на колени. Его губы шептали искупительные молитвы. Герфегест чувствовал себя обессиленным и, что самое ужасное, беспомощным. «Пожалуй, будь жив Стагевд, он в два счета привел бы госпожу в чувство» – вот о чем думали сейчас Сильнейшие. О том же думал и Герфегест.
– Ты – Носящий Перстень. Ты должен сделать что-нибудь, – тихо сказал Артагевд.
В его глазах было столь много скорби, что Герфегест тотчас же догадался: не только весть о смене Хозяина Дома и не только мертвенная слабость Харманы делали его печальным. Увлекающийся, юный и красивый той утонченной красотой, что отличает отпрысков северных Домов от всех других красавцев, юноша был безответно влюблен в Харману и страшно ревновал ее к Герфегесту.
«Как ему горько, должно быть, называть меня Носящим Перстень», – подумал Герфегест без тени злорадства.
Хармана не умрет – это Герфегесту было известно доподлинно. Но сколь долго пролежит она без дыхания, бледная и прозрачная, словно сотканная не из плоти, а из стальных нитей и хрусталя, он не знал. Два месяца? Год? Три четверти Вечности?
Герфегест помнил: маги способны впадать в оцепенение на долгие годы. Во время такого оцепенения им светят звезды иных миров – они путешествуют, набираются знаний и силы и, если не забудут дорогу назад, возвращаются, обычно спустя годы.
Но он не хотел ждать годы! Он хотел видеть Харману, озаренную земным светом. Харману с румянцем на лице! Однако Герфегест не представлял, что следует сделать, чтобы его желание исполнилось. Впрочем, одна сомнительная зацепка у него все же была…
– Я обращаюсь к вам, Сильнейшие! – Герфегест говорил тихо, но даже глухой услышал бы его. Ибо слова его были исполнены силы. – Мы все, и я тоже, виновники того, что происходит сейчас с госпожой Харманой. Наши страсти истощили ее.
Дюжина Сильнейших молчала. Молчал и Артагевд. Знак согласия, как ни крути.
– Быть может, вы правы и я не достоин быть главой вашего досточтимого Дома, Гамелины, – продолжал Герфегест. – Но Хармана захотела, чтобы это было так. Намарн свидетель, я не просил ее об этом. Хармана сказала мне: иного пути победить Ганфалу нет. Я думаю, ваша Хозяйка знала, что говорила. Я не безродный выскочка, как кажется некоторым из вас. Дом Конгетларов пал, но Хозяин Дома Конгетларов жив. И он перед вами.
Слова Герфегеста, однако, показались всем без исключения неправдоподобными. Хозяин Конгетларов? А почему не сам Хуммер, будь прокляты его дела?
Даже Артагевд отвел глаза – он тоже не верил сказанному. Герфегест заметил это, но не смутился. У него было чем доказать справедливость своих слов.
– Дай мне кинжал, Артагевд, – попросил юношу Герфегест.
Когда опрятный кинжал с круглой гардой и чудным лезвием, в сечении похожим на узкий клин, попал в руки к Герфегесту, он сделал вот что.
Герфегест отвернул черную парчу плаща и серую чесучу церемониальной юбки Гамелинов, обнажив бедро. Окинул Сильнейших бесстрастным взглядом. Нашел белую полоску шрама, почти неприметную на фоне других, более представительных доказательств его воинской доблести…
…И одним точно отмеренным движением вонзил кинжал в свою плоть.
Герфегест почти не чувствовал боли – может быть, просто за недостатком времени. Медлить было нельзя, иначе будет гораздо труднее остановить кровотечение, да и сама сцена из впечатляющей превратится в отвратительную.
Он отбросил окровавленный клинок и развел края раны большим и указательным пальцами правой руки. Там, в глубине живых тканей, покоился, вот уже пятнадцать лет дожидаясь своего часа появиться на свет, Белый Перстень, знак Хозяина Конгетларов.
Герфегест, не поморщившись, извлек его из раны и надел на указательный палец левой руки. Сильнейшие не смогли сдержать дружного возгласа восхищения: крупный, чистый алмаз, обильно омытый кровью, засиял вдруг нестерпимо ярко, словно Намарн по недосмотру небесного управителя взошел прямо в Нефритовой Гостиной!
Артагевд и сильнейшие наблюдали за действиями Герфегеста в полном недоумении. «Если бы Хармана могла видеть это, она сразу поняла бы все», – вздохнул Герфегест.
Не говоря ни слова, Герфегест свел вместе края раны пальцами правой руки. А левой достал из волос «щуку» – так назывался в Синем Алустрале предмет, удерживающий прическу воина, а заодно и служивший грубым инструментом для остановки кровотечения. «Щука» и впрямь походила на зубастую рыбью пасть – она сомкнула челюсти на краях раны, не давая им расходиться.
Боец, прихвативший рану «щукой», мог продолжать бой даже после сильного рубленого удара. Впрочем, для этого он должен был идеально контролировать свои чувства и не давать боли достучаться до его
