будто я бог весть кто. Да и от букашки этой неловко бегать. Можно ж просто поговорить… Это внимание людей, ох, как мешает и выводит из себя. Хочется сказать им, что я не достоин роли бога и самый обыкновенный грешник. 'Гоню людей на смерть, правда, во имя жизни, но это малое утешение. Жене вон изменил…' Украдкой, взглянул на 'воробушка'. Она словно только и ждала этого. Смущённо зарделась. Немного отлегло. 'Нет, она не будет виснуть, и навяливаться, выставлять наши отношения напоказ. Не опасная хищница. Тихий покорный воробушек. Смириться со своей ролью. Нашему счастью с Юленькой ничего не угрожает'. Вспомнилось, как неплохо было после их близости отчего бросило в жар. Почему не повторить, если уж она рядом. Правда, худышка. Никаких округлостей. Но какая разница. Всё равно баба. Плохо, что дитё совсем. Но ведь она не против и даже очень за… Мёд на душу подпортил справедливый вопрос:- 'Какого дьявола ей нужен такой старый пень?' Правда, тут же нашёлся оправдательный ответ: — 'Но ведь я ещё ничего, крепкий пенёк, к тому же не последний человек'. 'Опять своему скотству оправдание нашёл?' — высунулся было совестливый голосок, но я быстро заткнул его. Ощутить под собой женщину было сильнее, нотаций. 'Что за нюни, я нормальный здоровый мужик. Мне надо', — принялся сразу себе искать отходные пути. — 'У меня нервы натянуты, как струны. К тому же девчонка со всем расположением и безотказная. Должна быть у меня разрядка или нет? Можем же просто пообщаться…' 'Ври больше'. Прекращая бой с собой, незаметно дал ей знак — на выход. Через несколько минут после этого откланялся сам. Казаков провожал понимающей улыбкой. 'Всё-таки, чертяка, укатал. Может, он прав, проще надо относиться ко всему. Один раз живём'. Девчонка, смущаясь и светясь не хуже фонарика, ждала на улице. Вдруг понял, что просто так сегодня разойтись с ней уже не сможет. Молчком подтолкнул её к машине и велел ехать. Вскоре сообразил, что поехать оказалось самым простым делом. Поговорить — достаточно, а если с продолжением то нет. Соображать, куда с ней податься, пришлось на ходу. Подумал: 'Надо сказать Казакову пусть попросит у своей Галины для неё комнату. Так решится проблема'. Всё же вспомнил про ненужный уже блиндаж в лесу. У рощи остановил и, помогая ей выйти, тоня в сугробах пошёл к лесу. Дорога нырнула в хмурый, заросший мелколесьем овраг. Она молчком семенила следом. Еле успевая за его быстрыми, широкими шагами и стараясь попасть в след.
'На какой чёрт ей эта морока и возня со мной нужна, не пойму. Она ж не может не понимать, что мне от неё надо и зачем я её за собой тащу…' Отойдя подальше от дороги и видя, что скрываем соснами, подхватил это существо на руки, облегчая ей жизнь, и понёс. По ходу сердце наполнялось к этому покорному ребёнку то нежностью, то раздражением. Она одна подменяла сейчас жену и дочь и одна отдаляла от меня их. Казалось своей молодостью и азартом, делая меня моложе придавала новые силы. В то же время съедаемый чувством вины я доводил себя до бессилия. Но факт, что рядом с ней хотелось забыть о своих годах… Хотя о возрасте да, но о Люлю и дочери нет. Намешано не разобрать. Одним словом 'воробушек'. 'Сейчас нужна мне она, а не Юлия. С этим надо смириться и не рвать себя на части', — подвёл итог спора с собой. Головой задел ветку. Осыпавшийся снег, охладил лицо. 'Какая-то дребедень прыгает в голове. Чего я несу. Пытаюсь с дуру обмануть действительность. Ведь знаю же: она не Люлю. И так хорошо, как с Люлюсиком, мне ни с кем не будет. И кроме семьи больше никто мне не нужен. Юлия, милая, я несу всякую чушь, мне без тебя плохо'. На секунду прикрываю глаза и представляю, как маленькая ручка жены шалит на моём теле. Из груди вырывается непроизвольный стон. 'Всё проклятая война, заставившая оставить тебя так надолго одного, твоего Костика…' Девчонка приписывает это на свой счёт и улыбается. Пока я боролся с тёмной стороной своей души, она успела, нашептать мне кучу ласковых слов, покраснеть и тем не менее оставить несколько робких поцелуев на обветренных губах. Остановившись на миг, огляделся: не ошибся, память пока не подводит, вон и сосна громадина, вышел точно. Спустился к блиндажу. Открыл дверь. Пропустил её. Вошёл сам. Кинул пальто на деревянный, холодный топчан. Сел. Потянул её за собой. Посадил рядом. Обнял. Не давая ей раздеться, холодно и ни к чему, подтолкнул на него. У меня мало времени. Почти нет. Целовал жёстко и жадно. Всё это молча, мрачно, не говоря ни слова. Шаря руками по худенькому тельцу под гимнастёркой получал какой-то кураж. Она вздрагивала под рукой, как будто по ней прошлись шипами. В голове пронеслось: 'Что я делаю, кто б мне сказал…' Но тут же вытолкнув из головы путавшиеся мысли, принялся за своё… Она дрожала- замёрзла. Сама хотела. Выходили опять гуськом. Шёл впереди, чтоб не видеть её лицо и думая о том, как хорошо, что на спине нет глаз. Злился на себя за свою слабость и зависимость перед женщиной. Но у машины всё же нашёл в себе силы улыбнуться этому ни в чём не виноватому и покорно моргающему 'воробушку'. Под удивлённые взгляды водителя повернули к госпиталю. Высадили девчонку и покатили на передовую. 'Там мне и место. Лучше оттуда и не выезжать'. Я опять ничего не понял: что это, приобретение или потеря. Только на раздумья нет времени. Да и нужны ли они мне.
Перегруппировавшись перешли в наступление главные силы армии. Наносили удары по гитлеровцам, не позволяя им окопаться и организовать оборону. Не давая опомниться, погнали. При отступлении фашисты пытались затормозить продвижение русских. Минировали дороги, устраивали минные ловушки. Штаб старался быть поближе к головным частям. Приходилось часто обгонять войска там, где ещё сапёры не успели снять мины. Состояние не из приятных… Пальцы непроизвольно коснулись заветного платочка. 'Пока ты любишь, я не пропаду'. Отступая, немцы сжигали всё. С грехом пополам в деревеньке сохранилось пара изб, и то можно считать заминированных. Гоня по кочкам и ухабам, думал забыться, но не тут-то было. Опять проснулась совесть и брала в плен душа. Оказалось, насытившись, с упрямой обречённостью, ждал Юлиного гнева и в этом аду придётся жить. Не выдержав пытки, тормознул у сосен. Вышел, закурил. Вспомнилось, как гуляли с Юлией в тайге. Она смеялась, а я, нося её на руках, целовал и целовал розовое личико и был счастлив. Доведётся ли ещё когда-нибудь покачать её вот так, как в колыбели, напиться из её губ. Но как я посмотрю теперь в угольки её умненьких глаз?! А вдруг она всё поймёт… Ведь эта связь сделала его другим. Придётся лгать и изворачиваться. Опять же, с Люлю всё спокойно, нежно и страстно, а здесь налётами, бегом, точно за ними кто-то гонится или подхватил и несёт вихрем ураган. Тошно, что урывками и где придётся. По скотски как-то. Вот уж не думал, что это может завести, вогнать в азарт в мои-то годы. Старый дурак, куда меня занесло. Девчонку с пути сбил. В ней звенит весна, а во мне осень. Пусть ещё ранняя, но осень с зимой на горизонте. Как и любая весна она закружила меня. Но это миг. Усталость берёт своё. На звон и полёт уже нет сил. Да и Люлю с Адой терять в мои планы не входит. Полёт с Люлю не утомляет и не надоедает. Прожитые и пережитые совместно годы держат их в одном времени. А от Галины усталость и сбежать хочется. Опять же, девчонка после цветущей весны, ждёт летних ягод, а у меня после осени- морозы, вьюги и снег. Правда, жаль эту весеннюю девочку. Имел ли я право обрывать те цветы? Тут же голосок, высунувшись из глубины, пропищал:- 'Какая разница, не ты так другой. Кто ищет приключения, тот его находит. Сама подлезла, кто её принуждал…' Может и так, только не по- моему характеру. А голосок опять высовывается:- 'Война. Опять же, она будет только твоей'. Не мог не оценить этого. Меня любили так, что жертвовали своей судьбой. Но разве такое реально, мне тянет к полтиннику?… А какая разница. Зачем ломать голову, для чего ей это надо, если меня принимают таким. К тому же, не надо думать будет о том, где найти бабу, как к ней с тем вопросом подойти и как уйти… Про сюрпризы, какие можно с каждой поймать. Эта будет принадлежать только мне. Никто не подумает приблизиться и она не посмеет сунуться никуда. И всё-таки я кретин, всему ищу оправдание. Зачем она мне, ведь даже на женщину-то ещё не похожа. Да и к таким отношениям я не готов. Не планировал… Нужна была женщина для определённых целей. Хотя какие отношения… и так и эдак одна нужда. Не собираюсь же я в самом деле бросать Люлю. Так о чём печалиться!
Кинул окурок, обжёгший пальцы и махнул водителю рукой, указывая путь — на передовую. Знал, там нужен, меня искренне любят солдаты и ждут. Моё место там, где стоят насмерть. На самый опасный участок фронта, я и ехал.
Только что захлебнулась атака. Пополз к передней линии. Лёжа на насыпи огляделся. Подумал немного и поднялся. Встал и неторопливо закурил. Вокруг свистели пули и рвались снаряды, а я курил. 'Пока ты любишь, моё солнышко, меня, я не уязвим. Ты люби меня, Юлия, люби покрепче'. Знаю, она прижала кулачки к груди и перестала дышать. Юлия за сотни километров, чувствует моё дыхание, опасность, нависшую надо мной… Только я не могу иначе. Мне надо поднять их, вытащить из окопов, по — другому не получается. Все хотят жить. Нарочно спокойно сбрасываю пепел. Вот поднимается один, другой, взвод, роты… рассыпались в цепь, и пошли в атаку. 'Видишь Люлю, мы с тобой выиграли'. Бойцы рассказывали, а им пленные фрицы, что немцы от этого ошалели.
Новый год встречали штабом, как водится, поздравили войска. Это поднимало дух — частичка
