о правоте товарища Кроля. И хотя уровень психической устойчивости у всех разный, а у некоторых, как у лейтенанта Пушкина, даже экстраординарно высокий, все же следует признать, что особый климат планеты Глагол для психики неблагоприятен… Вызывает опасения также предположение о том, что, возможно, некоторые психические девиации, причиной которых явилось пребывание на Глаголе, еще не проявлены. И находятся в латентном состоянии. По крайней мере так говорят медики…
– То есть что будет завтра с этими военнопленными – одному Богу известно, – пессимистично подытожил Долинцев. – Э-хе-хе…
– Ну хотя бы есть надежда, что превратятся они не в манихеев, а в наших родных старообрядцев да иконоборцев. А это уже легче, – саркастически усмехнулся Иван Денисович и прибавил, вероятно для Долинцева персонально: – Это, разумеется, шутка.
– Шутки шутками, но необходимо признать, и тут мы вновь возвращаемся к нашей основной теме, что, хотя секта манихеев благополучно существует не один десяток лет, на выходки, подобные недавним, она никогда не дерзала. Мы бдительно следили за тем, как заотарская тайная полиция, «Аша», работает с движением манихеев. Конечно, нам доставались лишь разрозненные обрывки информации, в частности, ранее мы полагали, что манихейством заражены отдельные интеллектуалы на Тэрте. Но как бы там ни было, мы знали главное: Конкордия всегда считала манихеев девиантами. Однако она никогда не видела в них опасного врага и уж тем более существенную военную силу! Лишь в последние два года положение начало меняться, а в последние шесть месяцев, можно сказать, оно изменилось радикально. Очевидно, изменились и сами манихеи. Вероятнее всего, они и сейчас продолжают меняться! Причем, к сожалению для нас, в худшую сторону. Стал другим и масштаб их деятельности. Из мелких пакостников, захватывающих эфир Хосрова ради того, чтобы вещать о торжестве своей веры, манихеи превращаются в армию вооруженных до зубов фанатиков. Если раньше манихеи боролись лишь с государственной религией и идеологией Конкордии, то теперь им хватило дерзости бросить вызов вооруженным силам Земли! Насколько мы знаем, Конкордия уже не раз пыталась положить конец манихейскому беснованию. Однако снова и снова демонстрировала свое бессилие… В свете всего сказанного наше правительство приняло решение помочь Конкордии решить эту перезревшую проблему.
– Что же получается, мы должны решать внутренние проблемы врага, который превратил в руины нашу столицу? – негодующе спросил я. Судя по выражению лиц капитана Кроля, Тани и Долинцева, они тоже не возражали услышать ответ на этот вопрос.
Колесников сдержанно кивнул мне – дескать, вопрос понятен. Он активировал свой планшет и сказал:
– В качестве ответа, товарищ Пушкин, я позволю себе процитировать слова Председателя Растова из личного письма, полученного мною позавчера. Начало цитаты. «Решение проблемы манихейства не следует расценивать как помощь нашему врагу, государству Конкордия. Это – помощь человечеству как биологическому виду. Мы не должны позволить человеческой расе, Великорасе, деградировать. Деградация нашего врага не доставит нам радости, но, напротив, усложнит войну и поставит под сомнение саму потенциальную возможность заключения мира, ибо с манихействующими выродками конструктивных отношений у человечества Земли быть не может. Таким образом, рейд на Глагол нужно рассматривать как лежащий в контексте общегуманистических, а не узко военных интересов человечества». Конец цитаты.
Колесников закончил, в кабинете воцарилась тишина. Я, Иван Денисович, Долинцев, каперанг Кроль и Таня напряженно осмысляли услышанное. В конце концов, это же чертовски лестно, когда обстановку тебе разъясняет не какой-нибудь Белоконь, а сам Председатель Совета Обороны. Чертовски лестно, но и чертовски ответственно.
Иван Денисович вновь первым нарушил тишину:
– Таким образом, Глагол превращается в один из самых ответственных участков фронта. Сражаясь за Восемьсот Первый парсек, мы сражались за наше сегодня. Отправляясь на Глагол, мы будем сражаться за наше завтра.
– Вы торопите события, – улыбнулся Колесников. В этот момент он больше всего походил на председателя сельхозкооператива – полное загорелое лицо, маленькие сметливые глаза, непородистый крупный нос-бульба. – Я еще ни слова не сказал товарищам о сути дела, ради которого мы позвали их сюда.
– Уверен, интуиция уже подсказала им правильный ответ. – Иван Денисович обвел меня, Таню и Кроля лучистым взглядом. В его глазах явственно прочитывалось: «Пора заканчивать говорильню и переходить непосредственно к делу».
– Если так, длительные объяснения не потребуются. Я предлагаю вам, товарищ Пушкин, и вам, товарищ Кроль, войти в число участников специальной рейдовой операции, название которой – «Очищение» – предложил сам товарищ Растов. – Считаю нужным сообщить, что операция «Очищение» будет сопряжена с массой непредсказуемых опасностей. Мы ничего не сможем гарантировать. Именно поэтому нам необходимо ваше добровольное согласие.
– Я согласен, – сказал каперанг.
– Согласен! – без всяких раздумий выпалил я.
И вновь все смолкли. Уверен – Кроль, как и я, составлял в уме список мелких неотложных дел, которые предстоит переделать в свете данного согласия (что-то вроде моего: «написать Колькиным родителям», «прочесть наконец Колькины письма», «навестить напоследок Меркулова», «купить три пары новых носков»…).
Из забытья меня вывел чистый Танин голос.
– А как же я? Я что же, получается, ни при чем? – спросила она, выпрямляясь во весь свой немалый рост.
– Если бы вы были ни при чем, дорогая Татьяна Ивановна, вы бы никогда не очутились в этом гостеприимном кабинете, – с усмешкой ответил Иван Денисович. – С нелегким сердцем я предлагаю вам присоединиться к операции «Очищение». Ведь все-таки вы женщина… Молодая, красивая женщина. А женская психика – вещь особенно уязвимая…
– Я месяц провела на «Счастливом», еще месяц – в одиночном карантине. И – ничего! Разве вам не известно, что стабильность психики коррелирует со способностью человека переносить сенсорную изоляцию?
– Мне об этом известно еще с первого курса мединститута. И все-таки если бы вы отказались, мне было бы легче… – Иван Денисович развел руками, дескать, «не взыщите».
– Я согласна, – торжественно провозгласила Таня.
Мое сердце сладко екнуло. Признаться, на такое счастье я и в самых разнузданных своих мечтаниях не рассчитывал. Война приучила меня ценить каждую минуту, проведенную рядом с человеком, который тебе симпатичен.
А здесь передо мной рисовалась не минута. И не две. А целые сотни, тысячи минут рядом с Таней.
Впрочем, значительная часть моей души была Таниным согласием опечалена. И здесь я был, как ни странно, солидарен с Иваном Денисовичем. Ведь добровольцев призывают только на самые отъявленные военные предприятия. Добровольцы востребованы там, где вероятность выжить, как правило, не превышает пяти процентов – мне ли об этом не знать? Между страхом за Танину жизнь и радостью, что рядом с Таней мне придется провести еще немало дней, был лишь один компромисс.
«Я не дам ей погибнуть. Я буду беречь ее. Любой ценой», – поклялся себе я.
– Руководителем научно-исследовательской части операции «Очищение» назначен ваш покорный слуга, – продолжал Иван Денисович. – Стало быть, я тоже отправлюсь на Глагол. В свете всего вышесказанного прошу генерал-полковника Долинцева дать нам добро. Так сказать, благословить нас. И пожелать нам удачных сборов.
– Все, что от меня зависит, я сделаю. Просите любую технику. В рамках разумного, конечно, – сказал Долинцев, и его стариковские, в паутинке морщин глаза как будто увлажнились.
– А «Ивана» с «Марией» дадите? – оживился вдруг Колесников.
– «Ивана» дал бы. Но зачем он вам?
– Да, в самом деле, зачем? – Иван Денисович обратил недоуменный взор на генерал-майора.
– Надеюсь, совершенно незачем. Просто хочу сразу представить себе рамки разумного. – Колесников
