модели – один к тысяче.
– Пять километров?! – ахнул я, мысленно отмасштабировав модель. – Вы хотите сказать, что поперечник реальных ворот – пять километров?!
– Четыре тысячи восемьсот двадцать пять метров! – возвестил Масленников с такой гордостью, будто самолично их построил.
– Впечатляет.
Масленников промолчал, деликатно предоставляя мне возможность рассмотреть ворота как следует.
Бублик – это, конечно, очень грубая аналогия.
Ворота имели форму правильного восьмиугольника, и поэтому геометрической фигурой, их аппроксимирующей, служил скорее квадрат, а не окружность.
В верхней части ворот располагалась плоская ромбообразная конструкция с хорошо различимой посадочной площадкой и стыковочными шлюзами. Наискосок от нее, в правом нижнем углу ворот, находилась еще одна конструкция – грубо говоря, невысокий цилиндр, который, исходя из масштаба модели, имел реальный диаметр порядка четырехсот метров. В свою очередь, к этому цилиндру было прикреплено нечто вроде сковородки.
«Сковородка» имела метров сто в поперечнике. Как раз когда я рассматривал ее, к нам подошел лаборант с прозрачной полусферой в руках и, подобострастно глядя на Масленникова, поинтересовался:
– Вот, поглядите, Сильвестр Константинович… Хорошо получилось?
– А это мы сейчас проверим, – ответил Масленников. – Будьте добры, покажите нам внутренности реакторного отсека.
Расторопный лаборант подошел к тому цилиндру, из которого торчала «ручка сковородки», и осторожно снял кусок обшивки.
Моему пресыщенному взору предстала выполненная с ювелирной точностью внутренность Х-ворот.
Детали, детальки, деталюшечки… Крючочки, бочоночки, проводки… (Ясно, что «проводки» у реальных Х-ворот были толстенными трубопроводами.) На фоне общего хаоса элементов выделялась своего рода хоккейная шайба, подвешенная в центре помещения на лесках.
Масленников положил свою длинную хилую руку на плечо лаборанта и, дружелюбно осклабившись, сказал:
– Отлично получилось, Жора… Эх, сюда бы еще крошечных чоругов запустить!
– Тараканы подойдут? – пошутил Жора. – Можно в баночку наловить.
Я невольно улыбнулся. Те, кто стоял поближе и слышал этот разговор, тоже.
– Вот, уважаемый Лев, – Масленников наконец-то вспомнил обо мне, – обратите внимание на эту круглую финтифлюшечку. – Он указал на «хоккейную шайбу». – Перед вами – субмезонный конвертер. Нечто вроде наших термоядерных реакторов, но только более мощный. Для простоты можем называть конвертер реактором, а комплекс помещений вокруг него – реакторной. Вы не возражаете? Хорошо.
Услышав слова «комплекс помещений», я впервые за наш с Масленниковым разговор подобрался и сделал стойку – как охотничья собака, заслышавшая по осени крик утиной стаи. «Комплексы помещений» – это ведь всегда по нашей, осназовской части.
– Как легко догадаться, – продолжал Масленников, – реактор поставляет воротам энергию, необходимую для их работы. Стало быть, трогать его нельзя ни в коем случае. Это я вам на будущее говорю.
«Все-таки штурм будет, – сообразил я. – Ибо это единственное будущее, в котором я что-либо в принципе на этих воротах могу потрогать…»
– Также я хочу обратить ваше внимание на одну очень важную особенность чоругского реактора. Его рабочий блок, – Масленников бесцеремонно ткнул пальцем в шайбу, – парит в невесомости, удерживаемый на месте восемью магнитными лазерами. Вы что-нибудь слышали о магназерах?
– Признаться, ничего.
– Не страшно. Главное – это отдавать себе отчет, что под реактором расположена отдельная дейнекс- камера, работающая на полную нейтрализацию гравитационного поля, создаваемого центральным эмулятором ворот.
Наукообразный бред выключает мне мозги начисто даже в тех случаях, когда он вовсе не бред, а незамутненная научная Истина. Господи, как я ненавижу физику! И еще: Господи, почему ты создал меня таким?
Впрочем, ситуация не оставляла мне времени на дальнейшие размышления в этом ключе. Ибо Масленников потихоньку заводился.
– Дело в том – и это важно, дорогой мой Лев! – что чоруги в своей естественной среде обитания привыкли к силе тяжести, значительно превосходящей нашу, земную. Поэтому для своего комфорта они поддерживают во всех помещениях Х-ворот силу тяжести в два с половиной g. Если локальная дейнекс- камера под реактором будет выключена, рабочий блок, имеющий массу порядка сорока тысяч тонн, рухнет вниз. И лучше бы никому из нас не видеть того, что произойдет вслед за этим. – Масленников трагически вздохнул.
– С пониманием относимся… – промямлил я. И надеясь чуть-чуть разрядить свинцовую серьезность беседы, я спросил, указывая на сковородку, торчащую из реакторного отсека: – А это что, зеркало заднего вида?
Масленников улыбнулся уголками губ. Помолчал. И наконец ответил:
– Это храм.
– Что, простите?
– Храм. Ну, церковь. Понимаете? Место отправления религиозного культа.
– Чоругского?.. Почему-то никогда не думал, что у чоругов тоже есть религия… И чему они молятся? Во что верят?
– Да я толком не знаю… Я же физик… Смерти, кажется… И безвоздушному пространству… По крайней мере у этого храма есть такая особенность, что каждый чоруг в нем может приобщиться, так сказать, к безвоздушному пространству…
– Каким образом, интересно?
– Ну там, понимаете… – чувствовалось, что формулировать Масленникову трудновато, почти как мне совсем недавно – выслушивать его выкладки. – Там есть как бы такие соты, торчащие прямо в космос… Чоруг залазит в такую соту и как бы медитирует…
«Трезвый, что ли, медитирует? Или поддамши?» Вот был бы с нами Свиньин, он бы обязательно задал Масленникову такой вопрос. Но я не задал.
– Ясно. А это, надо полагать, галерея, – я указал на ручку сковородки, – соединяющая храм с реакторным отсеком.
– Верно. А теперь перейдем, пожалуй, к самому насущному. – Масленников помрачнел. – Мы тут с товарищем Ивановым тщательно прорабатывали вопрос, каким образом военные, то есть вы, могут проникнуть в реакторный отсек. И вот к какому выводу мы пришли: выбора у вас нет. Вам придется начать проникновение через купол храма. Затем вы воспользуетесь скоростным лифтом в галерее и окажетесь в реакторном отсеке.
– А почему нельзя проще? Что мешает вскрыть непосредственно обшивку реакторного отсека?
– Дело в том, что вся внешняя поверхность обшивки отсека представляет собой один гигантский испаритель. Через нее осуществляется отвод избыточного тепла. Наш макет не передает этой особенности, но общая толщина обшивки вместе с коммуникациями теплообменников достигает пяти метров.
Я присвистнул. Оно, конечно, лучше через храм. Тюкнем стеклышко – и мы внутри…
– А какова толщина купола храма? – спросил я.
Мой вопрос Масленникова обрадовал – кажется, он вновь почуял возможность сесть на конька своего всезнания.
– Четыре сантиметра. Всего лишь четыре сантиметра, дорогой мой Лев. Но! Это подлинный шедевр инопланетного технического гения! Прозрачный купол храма – это одна, представьте себе, одна молекула, мономолекула! Он весь выткан одним-единственным, крошечным нанопаучком из циклически
