которая стала черной и уже на полу окатила их чистой водой. После этого она увела их в сухое место. Когда мальчик и девочка обсохли, женщина обернула им бедра льняными повязками и вывела их наружу.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В комнате горела восковая свеча, установленная в коринфском канделябре. В гостиной, которую римляне называли таблинием, было душно. Хлой сидел на диване, держа в руках глиняную кружку, в которой отливал золотистыми красками напиток, приготовленный из винограда и меда. Позади него стоял раб, махавший опахалом из коровьего хвоста. Перед хозяином дома стояли босые Актис и Пелий. Они были вымыты, причесаны и одеты. Дети, потупив взор, ждали, что сделает мужчина, уведший их с корабля. Рядом с ребятами, заискивающе глядя хозяину в глаза, стоял пожилой раб, который опекал их в этот день.
— Господин, — обратился он к Хлою, — изволь осмотреть свой новый товар.
Хлой тяжело поднявшись со своего места, подошел к юным невольникам, и, молча обойдя их, молча произнес:
— Клянусь Геркулесом, старая ворчунья.
Сказав это, он приказал детям раздеться. Затем осмотрел их куда более тщательно и подробно, чем это сделал его брат на корабле в трагический для них день. Он заставил Пелия открыть рот, запустив в него свои пальцы, приказывал поворачиваться в разные стороны, выискивая малейшие недостатки тела. Наконец осмотр был окончен.
— Фаос! — крикнул Хлой, когда дети оделись. — Отведи их в каземат, да пусть их там покормят.
Раб подбежал к Актис и Пелию, и взяв их за руки, повел за собой. Дом поразил ребят своим убранством, еще когда они в первый раз переступили его порог. Нет, дом был не слишком богато обставлен. Рядом с великолепными золотыми кубками стояли глиняные чаши. Персидские ковры соседствовали с циновками, такими же, как в их деревне. Больше всего их поразило бесчисленное множество комнат, по которым они проходили. Они недоумевали, для чего нужно столько помещений, в которых было пусто и тихо. Ведь никто в этих стенах не живет, и человеку хватило бы и одной комнаты, или в крайнем случае, двух.
Фаос вывел детей вывел во внутренний двор и, показав им строение невдалеке, приказал идти к нему, а сам засеменил им вслед шаркающей походкой.
В каземате, в котором предстояло провести ночь детям, было сумрачно. Привыкнув к темноте, девочка и мальчик, различили фигуры пяти женщин и троих совсем маленьких детей, лежавших на куче соломы, наваленной у стены. Когда дверь, скрепя петлями, отворилась, узники каземата с любопытством вытянули шеи в сторону вновь прибывших. Голые сырые стены с отваливающейся штукатуркой заключили в своих объятиях невольников. В воздухе неприятно пахло плесенью и потом.
После того, как Актис и Пелий устроились на соломе, принесли еду. Фаос, накормив рабов скромной пищей, запер из на замок. Теперь уж на всю ночь, которую дети провели в тяжелых и беспокойных снах.
На следующий день они проснулись от скрипа открывающейся двери. Это Фаос принес еду. В каземате кроме них, уже никого не было.
Лот Моний делил трапезу с братом в его столовой. Братья по благородному возлежали на широком ложе на троих и уже доедали фрукты, когда речь вновь зашла о детях с Лесбоса. Первым начал Хлой.
— Ты помнишь Гая Варрона? — спросил он.
— Откупщика из Помпей?
— Да, того самого, — Хлой выплюнул косточку персика. — Он держит меня за горло.
— Каким образом?
— Я задолжал ему крупную сумму, и он требует немедленной выплаты.
— Так заплати ему, — Лот Моний налил себе вина.
Разговор был деловой, и хозяин отослал прислугу, чтобы остаться с глазу на глаз, поэтому братьям приходилось самим обслуживать себя, но это было для них привычным делом.
— У меня сейчас нет денег, — возразил Хлой, — а этот сукин сын требует еще большие проценты.
— Так какого дьявола ты брал в долг?
— Я брал не деньги, а арендовал здание в порту. Там у меня склад и невольники. Зачем возить их в центр города, когда рабов прекрасно покупают и в порту?
— Так задобри его подарком, и пусть он подождет.
— Этот мерзавец не таков. Он не станет ждать. Как таких подлецов носит земля? — сокрушался Хлой.
Однако он наводил на помпеянца напраслину, потому что будь он сам на его месте, он поступил бы точно также.
Трапеза подходила к концу.
— Но я нашел выход, — сказал, глядя сотрапезнику в глаза холодным взглядом Хлой Моний. — Я кастрирую того лесбийца, что ты привез и продам этому выскочке Деону.
— Как, ты хочешь изуродовать моего раба? — вскричал младший брат.
— А что мне остается делать? Ты утопил моих евнухов. Деон требует их с меня. И я не хочу из-за твоего сумасбродства терять своего самого выгодного клиента. — Хлой вспыхнул, и на лице у него показались красные пятна. — С великим трудом, ведь мы не в Риме, а в Неаполе, я нашел двух, каих нужно, и это стоило мне немалых денег, Но он требует троих. И если не доставлю ему всю партию, он обратится к другому торговцу, и денежки уплывут в другую реку. Я не хочу терять этот источник.
— Зачем этому Деону евнухи? — недоумевал Лот. — У него что, красавица жена?
— Сейчас каждый разбогатевший плебей мнет себя персидским сатрапом, — ответил Хлой, и ему надо всем пустить пыль в глаза.
— Я вссе равно не позволю тебе уродовать мальчишку! — Лот Моний швырнул кубок на пол. — Мы можем получить за него во много раз больше.
— Для этого нужно время, — сказал Хлой, — а у нас его нет.
— Это мой раб, — пытался в последний раз возразить Лот.
— Нет, это не твой раб, — Хлой был непреклонен. — У тебя за спиной виселица, в лучшем случае крест, и только от меня зависит, достанешься ли ты палачу или нет. Так что никогда не говори в этом доме слово «мое».
Лот Моний понял, что ему не удастся переубедить упрямого сводного брата. Слишком сильно пират зависел от него. Спорить дальше было опасно. Он встал и направился к выходу.
— Куда ты? — спросил его Хлой.
— На «Исиду». Я не могу больше здесь оставаться.
— О боги! — Хлой засмеялся. — Братишка, неужели ты стал таким обидчивым. Ты забыл, что говорил нам отец?
Но Лот уже вышел. Хлой поднялся и крикнул ему вслед:
— Деньги за мальчишку и девчонку тебе принесут вечером.
Затем он позвал Фаоса, и, когда тот приковылял, громко спросил:
— Люция Флавия еще не пришла?
— Нет еще, хозяин — согнулся в почтении раб.
Хлой глубоко задумался. Раб в преклоненном положении ждал, что он скажет. Наконец хозяин очнулся от дум и сказал:
— Как только эта женщина придет, сразу ведите ее ко мне.
— Хорошо. — сказал раб и вышел.
Хлой сумрачно смотрел ему вслед.
Люция Флавия Домициана, которую пригласил в дом Хлой Моний, была особой довольно известной в кругах богачей Неаполя. Ей уже давно было за пятьдесят, но она сохранила гордую осанку бывшей
