выздоровление. Наша семья принесла богатые дары Юпитеру, чтобы он смилостивился над твоей судьбой. Я пока не могу навестить тебя, но посылаю в Байю Кимона, ты его хорошо знаешь.
Положись на него. С любым делом он справляется блестяще, и ты найдешь в нем надежную поддержку для себя. Он умен и бесхитростен, умеет ловко позабавить и поднять настроение, так что пользуйся им по своему усмотрению».
Подумав немного над тем, упомянуть в письме или нет о своих отношениях с Фабией, Петроний Леонид написал несколько слов о прошедшем дне рождения, о ссоре с женой, а об ее причине посчитал не нужным сообщать. В конце письма он добавил: «И послушайся моего совета, Веций. Не покидай курорта раньше времени. Серные, грязевые источники пойдут тебе только на пользу. Будь здоров. Твой Леонид».
Вольноотпущенник Кимон стоял перед своим патроном. В левой руке он сжимал свернутый пергамент, предназначавшийся для Гая Веция. В его голубых глазах светилась безграничная преданность господину. Волосы на его голове, более похожие на парик актеров в комедиях, выгорели на солнце и блестели, умащенные мазями. — Кимон! Брат мой серьезно болен. Я по делам службы не могу покинуть Капую. Этим вечером ты отправишься в Байи и передашь Гаю Вецию свиток, который я тебе дал, — Леонид говорил неторопливо. — Знай, что в твои обязанности входит исполнение его приказов, и обо всем, что касается моего брата, ты должен докладывать мне. А если здоровье его ухудшится, то известие об этом я должен узнать первым. Ты меня понял, Кимон?
— Да, мой господин. Я буду вашими глазами, ни одного слова не упустят мои уши. Мой патрон, вы же меня знаете!
Это точно! Он знал, что Кимон, благодаря своим незаурядным способностям, просто незаменим в таких делах, где нужно что-то пронюхать и войти к кому-то в доверие. Семь лет было этому греку, когда он его купил. И вот уже более десяти лет Кимон повсюду сопровождает своего патрона и предан ему, как собака.
Отослав вольноотпущенника, Петроний Леонид остался наедине со своими мыслями. Через час он собирался зайти в городскую магистратуру, а теперь надо было решить, как быть с долгами, оставшимися за ним и проигранными в кости неделю назад. Сумма набегала немалая. «Сто тысяч сестерциев! Дьявол дернул меня согласиться на игру. Да, плохой я игрок. Но к утру деньги нужно достать, иначе долг увеличится. Где же взять столько золотых монет? Фабия не даст и асса. А если она узнает, что я задолжал приличную сумму, то закатит такой скандал… и, возможно, даже лишит и тех жалких подачек, которые выделяет иногда на развлечения. У Тита за душой нет и динария, Вилла и имущество в руках брата, а просить у него, все равно, что просить денег у нищего. Брат еще чего поднимет на смех, если проведает о моих взаимоотношениях с Фабией. Обзовет тюфяком, сопливым солдафоном, — он на это дело мастер. Нет! К брату не стоит обращаться».
Петроний Леонид перебрал в уме всех своих знакомых. Осталось три человека, которые могли бы достать сто тысяч сестерциев. И после обеда легат решил пойти навестить своих приятелей и заодно попросить у них денег взаймы…
День был знойный, но в аллее сенатора Квинта Юлия было прохладно. Мягкий аравийский песок шуршал под ногами. По бокам тенистой дорожки возвышались статуи из желтого мрамора. За зелеными кустами скрывался пруд, где плавали черные лебеди. Несколько рабов кормили их мелкой рыбешкой.
Леонид пришел к своему старому приятелю, другу юношеских забав, сенатору Квинту, когда тот прогуливался по парку. И вот они уже полчаса наслаждались дивной красотой, созданной природой и трудом рабов.
— Пойдем в дом, друг мой. Там и поговорим о деле, которое привело тебя ко мне, — предложил сенатор Леониду.
Легат согласился, и Квинт повел гостя в таблиний. На этой вилле, построенной лет пятьдесят назад, Леонид бывал редко. Постоянные разъезды, учения легионеров давали мало времени для посещения старых знакомых. Он бы и теперь не пришел сюда, если бы не такие обстоятельства…
Сенатор был хмур. Брови сошлись на переносице, словно Квинт и не рад приходу Леонида. Но дело было не в этом. В последнее Время Квинт Юлий вел уединенную жизнь. В город выходил нечасто, гостей почти не принимал. По Капуе поползли слухи, что он болен. Некоторые говорили о немилости, в которую будто бы попал сенатор, якобы повздоривший в цирке с приближенным цезаря. Квинт Юлий уединился, а его богатая вилла стала островком среди бушующего моря страстей кампанского города. Пиры здесь были редки, примерно раз в месяц, в то время как другие патриции устраивали их так часто, что уходившие под утро домой гости обнаруживали у себя новое приглашение на застолье к тому же человеку, у которого они только что были.
Квинт и Леонид сидели в креслах напротив друг друга. Между ними стоял трехногий столик, на котором красовалась бронзовая ваза, наполненная фруктами. Около вазы были небольшие кубки для вина. Красивый раб — мальчик лет тринадцати-четырнадцати прислуживал двум знатным господам.
— Леонид, я дам тебе сто тысяч сестерциев на год. Проценты с них я возьму небольшие.
Квинт говорил тихим голосом, смотря за плечо легата на то место, где застыла в страхе и мольбе статуя Необы, прикрывшая от гнева Аполлона и Артемиды своего последнего оставшегося в живых ребенка.
— Спасибо, Квинт. Я уже не знал, к кому еще обратиться. Ты здорово выручил меня.
Леонид подошел к своему приятелю и крепко пожал ему руку.
— Не надо благодарностей, друг мой. Я думаю, будь у меня беда, ты поступил бы таким же образом.
— Я получу деньги сейчас?
— Да, через десять минут.
Квинт хлопнул в ладоши. Вбежал раб и низко склонился перед господином.
— Позови Красса. Пусть принесет сюда мешочек с динариями, — приказал сенатор слуге.
Тот бесшумно удалился. Квинт встал с кресла. Стоя спиной к Леониду и глядя в окно, затянутое слюдой, он произнес:
— Дошла новость до меня, что брат твой снова в Байях. Говорят, он совсем плох, харкает кровью, все время задыхается. Это правда?
Леонид вздрогнул. Вопрос привел его в замешательство.
— Отчасти. Но я думаю, что он скоро поправится.
— Все в руках богов. Даже медицина бессильна против неумолимого рока судьбы. Рассказывают, что нашего божественного Августа спас от смертельной болезни врач по имени Антоний Муза, лечивший императора холодными ваннами и припарками. Но я не верю этому. Наверное, сам Юпитер избавил цезаря от страданий. Это так, к слову. Желаю же твоему брату здоровья.
Пусть быстрее поправляется. Передай ему от меня наилучшие пожелания, — Квинт замолчал.
Вскоре казначей Красс начал отсчитывать золотые монеты. Леонид стоял в стороне и наблюдал за поднимающимися вверх башенками, сложенными из динариев.
— Сто тысяч сестерциев, — наконец объявил Красс.
Легат пересчитал деньги и ссыпал их в роскошный кошель. Когда он уже собирался подписать бумагу, удостоверяющую сделку, в комнату ввалился сын сенатора — Юлий с кабацкого вида девицей. Оба были пьяны. Квинт и Леонид удивленно глядели на парочку молодых людей.
Юлий, тот самый парень, который чуть было не сшиб Валерия и известный на всю Капую своим бесшабашным поведением, сделал несколько шагов к отцу.
— Отец, — сказал он, — я ищу тебя. Рабы сказали, что ты беседуешь в таблинии с легатом Кампанского легиона. Мне некогда дожидаться окончания вашего разговора. Слышишь, как мои друзья кричат в саду, чтобы отметить свадьбу Гелия. Помнишь того парня, Который веселил нас здесь. Родители женят его. И мне Крайне необходимы деньги на подарок. — Юлий слегка пошатывался, но тем не менее говорил отчетливо:- Гони монету, отец!
Сенатор смутился. Ему была неприятна выходка сына, к тому же здесь был гость.
— Так ты дашь мне денег на подарок или нет? — Юлий воспринял замешательство отца как размышление над его просьбой.
Но Квинт потребовал от Юлия покинуть комнату. Тот даже не пошевельнулся.
