он становится рабочей лошадью, годится только для работы на плантациях.
Алиса положила вторую ногу на свободное плечо Каледина.
— А вот меня удивляет другое, — жеманно сказала она. — Ты правильно заметил, еще в купеческом офисе — почему профессор не укусил беднягу Чичмаркова, а предпочел нож? Так ведь сложнее с нами справиться. Согласно фильмам, укушенный мертвецом человек спустя какое-то время тоже превращается в зомби. Цапнул за ухо — и сразу тебе союзник.
— Я поразмыслил — туфта это, сударыня, — сообщил Каледин, оглядывая Алису, как волк ягненка. — В кино обожают без меры лепить отсебятину. Ни одно документальное повествование исследователей зомби, никакие серьезные оккультные книги не подтверждают, что человек превратится в живой труп после укуса. Зомби спокойно перегрызет врагу горло или заразит трупным ядом, но противник не восстанет из мертвых. Для оживления нужен новый ритуал, проводимый
— Да не особенно, — зябко передернулась Алиса.
— Вот и они не хотят, — подытожил Каледин. — Десять лет назад, когда я еще стажером в МВД работал, накрыли мы одну доморощенную секту, практиковавшую вуду. Тоже ребята что-то мелом чертили, сердца человечьи вырезали, мастерили куколок… По ходу расследования я магической литературы и начинался. И чего сразу не вспомнил, когда в квартире труп профессора увидел? Флаги с блестками, чертеж кровью… ром этот чертов. Времени чересчур много прошло, показалось — что-то из прошлого, смутно знакомое. А потом — как торкнуло. Умираю от желания выяснить, кто мозг профессору обратно в череп вложил. Сантерии
Алиса опустила обе ноги, спрятав их в пене.
— Совсем как я у тебя, — она обняла Каледина и прикоснулась губами к его губам. — Когда мы были женаты, ты дома ни хрена не делал. А я примитивно мыла посуду и часами пропалывала коридор от окурков. О, я была живым трупом, но после развода воскресла… Впрочем, спать с тобой я все-таки хочу. Да и тебе следует честно признаться: я — это лучшее, что было в твоей жизни.
Душу Федора разрывал легион серьезных противоречий.
— Это говорит не о твоих достоинствах, а о недостатках моей жизни, — логично рассудил Каледин. — И я бы возразил по поводу окурков, но ты взбесишься, и ночь любви пойдет коту под хвост. Лучше промолчать, пускай твое мнение жутко несправедливо. Мыть посуду — обязанность женщины.
— С какой стати? — взвилась Алиса, расплескав воду за край ванной.
На этом у Каледина уже не получилось сдержаться.
— Это старорусский обычай, — понесло его. — На Руси так издавна повелось. Согласно историческим летописям, древние славяне давали пленным девушкам из германских племен облизывать посуду после еды — из жалости, чтобы те не умерли голодной смертью. Вашей народности привычен труд на дому, нам же, столбовым дворянам, положено бабло-с зарабатывать… а пыль вытирать — не комильфо. Я виноват, что на домработницу не хватило, однако… — Каледин тщетно пытался прикусить язык, чувствуя, что дальнейшие слова сильно некстати, — русскому дворянству приятно видеть, как остзейские немцы благородных кровей «бычки» с пола подбирают.
Алиса поднялась — сверкая глазами и раздувая ноздри, подобно чудовищу из глубин океана. По груди и бедрам текли струйки воды, разбавляя белые холмы из хлопьев пены. Каледин вернул оккультную книгу на табурет.
— Солнце, — заискивающе произнес он. — Может, не будем нервничать?
…Далее события развивались на удивление быстро. По калединской оценке, за промежуток времени примерно в минуту его успели вытащить из ванной и шумно выставить за дверь их бывшей квартиры. Сначала на лестничную клетку полетели вещи. Вслед за ними, жалобно дребезжа, выкатился сотовый. Немного спустя последовали ботинки и кобура с револьвером. А уже потом на площадке оказался сам Каледин — мокрый как мышь, с ног до головы в мыльной пене и в полном неглиже. Ничуть не смутившись, голый Каледин нагнулся к брюкам, нащупывая сигареты. Прикурив, он выпустил облачко дыма — и, не оборачиваясь, произнес в сторону недружелюбной двери:
— Спасибо, милая. Ты помнишь, соседка наша ко мне клеилась? Наверное, она сейчас смотрит в дверной глазок… и ух какие мысли-то у нее в голове…
После короткой заминки пространство за дверью издало загадочное шебуршание. Лязгнул замок, и рука Алисы бросила на пол махровый халат цвета «мутного бордо» — Каледин не замедлил в него облачиться.
«Эх, какая ночка сорвалась, — с некоторой досадой подумал он. — И непонятно, чего я заткнуться никак не мог? Вот же проклятый коньяк!»
Не без удовольствия выкурив сигарету, надворный советник приступил к одеванию вицмундира. Стоило ему застегнуть пуговицу на горле, как в кармане с особым надрывом (как это бывает под утро) зазвонил телефон.
— Ваше высокоблагородие, — вырвался из динамика испуганный голос Майлова. — Тут у нас того… опять эти… как их… останки похитили-с…
— Фига себе, — удивился Каледин. — Кого на этот раз? Неужели Шаляпина?
— Никак нет, — отчаянно хрипел урядник. — Прямо из морга неизвестные воры украли трупы купца Чичмаркова и заодно прохвесора Мельникова… который, изволите помнить, вроде второй раз уже труп.
Каледина дернуло ноющей болью в мозгу. Это чувство сочно микшировалось со злостью от недосыпа, как коктейль в руках опытного бармена — естественное ощущение человека, жестоко квасившего всю ночь напролет.
— Вы там случайно без меня не обойдетесь?
— Не думаю, ваше высокоблагородие, — хмыкнул Майлов. — Это еще полбеды. Сейчас офис господина Чичмаркова на Тверской пылает… зарево на весь город — не успели из морга стащить жмуриков, как через час неизвестный злоумышленник здание поджег. Теперича тудыть, как пить дать, все наше начальство съедется, и в том числе его превосходительство — Муравьев…
Закончив беседу, Каледин сотряс пустое пространство лестничной клетки спичем из трех-четырех энергоемких выражений. Подумав самую малость, он добавил еще парочку столь же красочно исполненных. По окончании монолога Федор уперся взглядом в часы. Он думал, стоит ли повергнуть Алису в шок свежими новостями и заодно уж одолжиться таблеткой цитрамона. Из недр квартиры, однако, не донеслось ни единого звука. В сердцах махнув рукой, Каледин начал спускаться вниз по лестнице…
Глава пятая
ПИРАМИДА ЕБЛАНА
Мохито в бокале успел потеплеть, а листики мяты, свернувшись, увяли. Комната — коробка из бело- голубых керамических стен (в ручном исполнении мастеров Гжели), с огромной шкурой мамонта (стилизация из кролика, дизайн DKNY) на полу — была оборудована как чилл-аут. Горский князь и по совместительству поп-звезда Дима Иблан уже с час пребывал в той максимальной степени ярости, какую только способен обеспечить гнев южного человека. Тыкая пальцем в гигантский экран телевизора (он заменял в чилл-ауте потолок), горец злобно вопрошал лежащего рядом с ним на шкуре продюсера — весьма упитанную и умудренную жизненным опытом + килограммом косметики пожилую даму — Иоанну Блаватскую:
— Вот как это называется? Вот как, ты мне скажи, а?!
— Дима-джан, — томно отвечала Блаватская, нюхая садовую розу. — В сотый раз тебе говорю, дорогой. Ты еще не умер, могилы нету. Чего красть?