Критики считают, что я пишу о мещанстве и что герои моих рассказов — мещане.
При этом некоторые критики недоумевают — откуда я беру такое непомерное количество мещан. Не есть ли это моя выдумка? Не погряз ли я сам в мещанском болоте? Тем более, что ничего, кроме мещан, я как будто не вижу.
В таком случае позвольте сделать разъяснение. Но прежде, чем приступать к разъяснению, позвольте опубликовать одно письмо, которое я недавно получил. Это письмо почти совпадает с теми критическими замечаниями, которые я продолжаю получать по своему адресу.
Вот это письмецо:
Здравствуйте, т. Зощенко.
Пишу, только что прочитавши ваши «Письма к писателю».
Почему? Во-первых, потому, что вы стали «почти что любить людей», во-вторых — мне захотелось соригинальничать. Все мы грешны.
Признаться, меня поражает, что ни в одном письме к вам нет дельной критики. Только один парень правильно отметил ваши недостатки, да и то под конец сравнил вас чуть не с Чеховым.
Я думаю, да и вы, наверно, сами согласитесь, что до Чехова вам далеко. Может быть, чеховские рассказы глубже, потому что он высмеивал все общество, а вам приходится вытаскивать отдельные группки людей.
Но мне кажется, что вы высмеиваете не совсем то, что нужно. Еще не изжитый бюрократизм, волокиту, вредительство, некультурность — все, что тормозит наше социалистическое строительство, — вот что вам надо высмеивать, а не мещанское болото, которое и без того отживает свой век и никого не интересует. А уж если и показываете человека из этого болота, то покажите его дальнейший рост, его перестройку.
Это просто дружеский совет. По вашим комментариям у меня создалось впечатление о вас, как о «своем парне». Я надеюсь, вы не обидитесь, так как просто смотрите на вещи и как будто искренни.
А с вашими юмористическими способностями вы бы много действительной пользы принесли.
«Вот нахалка, — скажете вы, прочитав письмо, — на двенадцать лет моложе, а менторствует».
Такое уж мы поколенье, дерзкий народ, так и тянет в каждую суматоху сунуться.
Могу дать краткую характеристику о себе, чтоб не показалось все странным.
Лета — 21 год. Имею мужа, только что окончившего инженера, работает на заводе, ребенка трех лет — умненького и красивого.
Все время пристает, пока пишу это письмо: «Кому пишешь?» Говорю: «Смешному дяде». Отстал.
Работаю секретарем правления — выдвинута. Имею сверх головы партийной, профессиональной и комсомольской нагрузок.
Вот и все. Прошлое мое не для юмориста — слишком безрадостно. Да и оно вас, конечно, и не заинтересует.
Не поймите письма превратно. Вы как будто бы интересный «человек». Я так и не поняла, в партии вы или нет. Все-таки надо бы в сборник и ругательные письма получить, а то получилось неестественно. Ну, всего.
Получается, что некоторые критики недалеко ушли от этой молодой женщины, у которой умненький сын, — они также недоумевают — зачем я пишу о мещанах. Отвечу по порядку.
Прежде всего позвольте сказать, что некоторая легкость мыслей не позволяет автору письма понять основные положения.
Автору письма требуется «высмеивать еще неизжитый бюрократизм, волокиту, некультурность» и так далее. А откуда эти явления происходят — автору письма невдомек. А эти явления происходят как раз именно от «мещанского болота». Так что вся мудрость письма рушится после первого же правильного соображения.
Я, конечно, согласен, что «мещанства» (как отдельного класса, прослойки) у нас сейчас нету. И писать о мещанстве как о мещанстве — пожалуй, что и не стоит. Но вот признаки мещанства, элементы мещанства рассеяны у нас почти что в каждом человеке. И если я пишу о мещанине, то это еще не значит, что я увидел где-то живого мещанина и целиком перевел его на бумагу. Нет. Это далеко не так. Я выдумываю тип. Я наделяю его всеми качествами мещанина, собственника, стяжателя, рвача. Я наделяю его теми качествами, которые рассеяны в том или другом виде в нас самих. И тогда эффект получается правильный. Тогда получается собирательный тип. Этот тип (в силу правильного рецепта) начинает жить, и довольный читатель восклицает: «Помилуйте, да это мой знакомый. Я только не помню, кто это, но он, как живой».
Такова литературная кухня. И в этом и состоит литература. Литература — это не значит взять своего знакомого гражданина и перевести его на бумагу со всеми его «переживаниями». Это пустяки. Это по старой терминологии будет — дамское сочинение, рукоделие, бирюльки.
Литература требует, кроме лирических способностей, еще некоторой работы головы. Надо прежде всего решить основные вопросы нашей жизни, надо взять правильное соотношение, такую, что ли, правильную пропорцию мещанства. И я решил этот вопрос, вопреки заверениям моей корреспондентки, в том виде, что мещанство у нас, несмотря ни на что, еще сильно. И оно тем сильнее, что находится в скрытом виде. И говорить с ясным взором, что у нас нету мещанства, но что у нас есть только волокитчики, бюрократы и растратчики, — это есть самое явное непонимание жизни, самая вредная точка зрения, так сказать — «бюрократическая отписка».
Вот почему я пишу о мещанстве.
Я не хочу сказать, что у нас все мещане, и все жулики, и все собственники. Я хочу сказать, что почти в каждом из нас имеется еще та или другая черта, тот или другой инстинкт мещанина и собственника. И в этом нет ничего удивительного, это совершенно естественно. Это накапливалось столетиями. Сразу не бывает перерождения, и борьба с этим, по моему мнению, нужней и почетней, чем, скажем, акварельными красками описывать почти что выдуманных людей из будущего столетия.
А то, что молодая женщина пишет о перестройке, то я тоже за перестройку. Но только я стою за перестройку читателей, а не литературных персонажей. И в этом моя задача. Перестроить литературный персонаж — это дешево стоит. А вот при помощи смеха перестроить читателя, заставить читателя отказаться от тех или иных мещанских и пошлых навыков — вот это будет правильное дело для писателя.
М. Зощенко и Н. Радлов
Веселые проекты (Тридцать счастливых идей)*
Карнизомобиль
