— Но мы ведь можем быть уже дома, — предложил Карл Вельти. У него было назначено свидание с хорошенькой ассистенткой зубного врача.
— Однако мы же еще не ушли, — возразил Армии Фрей, которому ни с кем не светило свидание, разве что с собутыльниками в его постоянном кабаке, где он мог бы сказать за столом: «А знаете, что сегодня опять выкинула с нами эта чертова контрольная камера?»
Он развернулся и поехал назад к вилле «Рододендрон».
— По крайней мере остановиться на минутку у телефона-автомата, ты, зануда, в состоянии?
— Так уж сразу и зануда, и все только потому, что не надуваю работодателя.
— Вон телефонная будка, эй, зануда!
Когда они снова прибыли на виллу, уже совсем стемнело. Они открыли ворота и доложились в домофон:
— Охрана. Дополнительный патрульный рейд. — И направились в мокрый парк, пробивая сетку дождя пучками света карманных фонариков.
Дойдя до «Выдела», они заметили полоску света в окне спальни — искрились и вспыхивали мокрые листья рододендрона.
— Но этот объект помечен как временно нежилой, — сказал Армии Фрей.
— Только этого нам не хватало, — простонал Карл Вельти.
Симона совсем отчаялась. И в спальне ничего. Она погасила свет. Стоя в темноте, она не отрывала глаз от секретера. Здесь что-то все-таки не так. Она снова зажгла свет и поняла, что сделала неправильно: крышка секретера была поднята вверх, когда она вошла в комнату, а сейчас она была опущена. Она захлопнула ее и повернула ключ. Но язычок не вошел, замок не запирался. Она попробовала еще раз и еще. И когда ничего не вышло, она крутанула ключом в другую сторону. Тот легко повернулся, и замок защелкнулся.
Она опять погасила свет, но снова поглядела на секретер: опять что-то не так. Включив свет в третий раз, она увидела, что боковая стенка верхней части секретера отошла. Симона приблизилась и убедилась, что стенка открывается, как дверка. По-видимому, поворотом ключа в другую сторону она отперла ее. За дверкой скрывался тайник — полое пространство в двойной задней стенке. Там и лежали девять фотоальбомов в разных переплетах.
Симона вынула их, защелкнула потайную дверцу и потушила свет.
Но стоило ей открыть дверь в прихожую, как ее ослепили два мощных пучка света.
— Охрана. Не двигаться, — приказал возбужденный голос.
Оба охранника знали Симону и тут же извинились. Симона извинения отклонила.
— Это приятное чувство, когда охрана не дремлет. Могу я вам что-нибудь предложить?
Армии Фрей не отказался бы. Но Карл Вельти сухо сказал:
— Спасибо, мы на работе. — Если не мешкать, он еще успеет на свидание. Армии Фрей решил ему отомстить и стал медленно доставать блокнот из нагрудного кармана.
— Ну, тогда нам только понадобится еще ваша подпись.
— Оставь, в случае хозяев это не обязательно.
— Этот дом был заявлен как временно нежилой. — Армии Фрей начал педантично заполнять отчетный бланк: место нарушения — спальня на «Выделе», время нарушения
— 18 часов 35 минут.
— Мне бы тоже не хотелось, чтобы вы подали рапорт. Речь идет о сюрпризе для госпожи Зенн к ее восьмидесятилетию. — И она указала на фотоальбомы. Армии Фрей выразил понимание.
— Ах, вот что. Мы такое тоже проделали, когда моему отцу стукнуло шестьдесят. Со старыми фотографиями.
— Именно так, — сказала Симона.
— Так, так, — торопил его Карл Вельти.
Альбомы относились к разным периодам. Большинство из них к концу пятидесятых — началу шестидесятых годов, на фотографиях был запечатлен грузный, слегка вульгарный Эдгар Зенн и юная Эльвира, тоненькая и элегантная, казалось, державшаяся на дистанции, словно посторонняя. На отдельных снимках можно было увидеть Томаса Коха, но нигде не было Конрада Ланга.
В одном альбоме были собраны фотографии первых послевоенных лет. На большинстве из них красовался Томас: в школьной форме, на теннисном корте, в спортивном лыжном костюме, верхом на лошади и, наконец, во время конфирмации. На некоторых из этих снимков попадался один и тот же нескладный мальчик, возможно, это и был Конрад.
Второй из самых старых альбомов был, видимо, сделан еще до войны. Там было полно фотографий самых знаменитых в мире мест, и почти на всех была узнаваема молодая Эльвира иногда с одним, а иногда с двумя маленькими мальчиками.
Самый первый альбом содержал фотографии тридцатых годов. Почти все снимки были сделаны на вилле «Рододендрон» или в парке рядом с домом. И на них — ребячливого вида Эльвира и стареющий Вильгельм Кох.
А еще пустые места с остатками белых клочков от вырванных с мясом фотографий.
На следующий день Симона сделала лазерные копии с тех трех альбомов, где встречался Конрад. И — сама не зная почему — с того, где были вырваны фотографии. Затем она снова пошла на «Выдел» и положила все девять альбомов назад в тайник. Вернувшись в гостевой домик около полудня, она застала раздраженную сестру Ирму Катирич.
— Не ест, — с упреком выкрикнула та, будто Симона была в этом виновата.
Она вошла и увидела Конрада сидящим за столом, перед ним стояли тарелка с нетронутыми канелони (Короткие толстые макароны с начинкой.) с овощной начинкой, стакан свежевыжатого сока из моркови, сельдерея и яблок и блюдечко с листьями салата.
Сестра Ирма наклонилась, подняла с пола салфетку и энергично повязала ее Конраду.
— Так, теперь мы покажем нашей гостье', как хорошо мы умеем кушать. — Когда она раздражалась, с ней случались такие казусы: она начинала разговаривать как больничная сестра, забывая, где находится.
Конрад сорвал с себя салфетку и бросил ее на пол.
— Сейчас получишь, — зарычал он на сестру. Ирма воздела глаза к небу и демонстративно вышла.
— Мне нужна твоя помощь, — сказала Симона. Конрад удивленно посмотрел на нее.
— У меня есть несколько фотографий, и я не знаю, кто на них.
Она помогла ему встать (после воспаления легких он иногда чувствовал слабость в ногах), и они уселись рядышком на тахте. Симона принесла альбом, где был сфотографирован нескладный мальчик, про которого она думала, что это Конрад.
— Вот тут, например. Ты не можешь сказать, кто эти люди? — Снимок был сделан на колесном пароходе. Несколько мальчишек-сверстников с рюкзаками за спиной и взрослый мужчина тоже с рюкзаком и в белой фуражке с козырьком.
Конрад даже задумываться не стал.
— Вот это Баумгартнер, наш классный учитель. Во время школьной экскурсии на Рютли'. Это Хайнц Альбрехт, это Йозеф Биндшедлер, это Мануэль Айххольцер, это Рихард Мартхалер, мы звали его Мартели, а толстяк — это Марсель фон Гунтен. Томи тот, кто без рюкзака.
— А почему Томи без рюкзака?
— У нас был один на двоих.
— И? Ну, как прошла экскурсия?
— Когда Фуррер делал это фото, дождь как раз перестал идти.
— А кто такой Фуррер?
— Учитель географии. А здесь вот Томи на горной лыжной трассе «Ланигиро» в Санкт-Морице. «Ланигиро» то же самое, что «Оригинал», только написано задом наперед, это такой знаменитый веселый оркестр, они часто играли в Санкт-Морице. И я их снял.
Конрад лихорадочно листал альбом. Все фотографии, на которых он находил себя, он комментировал в мельчайших подробностях. Если не сразу вспоминал чье-то имя, сердился, как это делают те, с кем подобное случается редко.
