показался бронетранспортёр, над которым болтались длинные змеи антенн. Поливая баррикаду пулемётным огнём, транспортёр начал корректировать действия танковой колонны. Один из танков закрутился близко, около фонтана. Вашел взял фаустпатрон, прицелился, выстрелил. Танк запылал. Бронетранспортёр, шедший под прикрытием этой машины, попятился назад. У его люка рвались гранаты… Бронетранспортёр забуксовал на месте.
Гитлеровцы снова отступили за мост.
Начинало темнеть. И Вашел решился добыть рацию. Он подозвал Тоника, объяснил, что делать. Прячась за подбитыми немецкими танками, они подползли к бронетранспортёру. Тоник вьюном проскользнул в люк, открыл изнутри дверцы. Отакар осмотрелся и оттащил от аппаратуры убитого радиста…
Танкисты 10-го гвардейского корпуса знаменитой 4-й гвардейской танковой армии генерал-полковника Д. Лелюшенко, мчавшие с северо-запада к Праге, под вечер 8 мая уже видели вдали туманные очертания города. Вдруг в одной из армейских машин радист уловил странные слабые сигналы. Настроился получше и подозвал офицера:
— Послушайте, товарищ капитан, кто-то шпарит открытым текстом!
Капитан надел наушники, взял в руку карандаш.
Прерывисто стучал далёкий ключ: «Я — Икар, я — Икар… Мост Манеса… Мины… Танки. Передайте Соколову… Я — Икар, я — Икар…»
Капитан, прочитав запись, озабоченно сдвинул шлемофон.
— Ты ему ответь, — сказал радисту.
Долго стучал армейский радист: «Ты слышишь нас, Икар? Ты слышишь нас, Икар…» Неизвестная рация молчала.
Гигантскими свечами пылали в темноте баррикады, отражаясь в тихих водах Влтавы. На одной из узких улиц, неподалёку от Вацлавского наместе, командовали сражением Ярда Бобур и ещё один участник группы Покорны — Ладислав Пезл. С лица Бобура слетел его угрюмый вид. Он вошёл в азарт боя, ведя огонь из трофейного пулемёта. Домоуправ Мирко, выполнявший у него роль второго номера, в короткие передышки затевал с ним спор.
— Стреляешь ты, Ярдо, — слышался тихий говорок Мирко, — и не знаешь, дурья твой голова, что тебя осеняет сам святой Маркета, которого изобразил под крышей этого вот дома, у которого мы сейчас находимся, сам Пауль Ферд ещё в XVII столетии, большой специалист насчёт барокко, имевший, кстати, любовницу из княжеского рода Пфуцелей…
— Дерьмо твой Ферд или Пфери, или как там его ещё звали, — ворчал в ответ Бобур. — Сделал бы уж лучше бетонный козырёк, чтобы снаряды нам на голову не падали.
— Железобетон из другого века, дорогой мой Ярда.
— То-то и оно, что из другого.
— А у той любовницы из князей Пфуцелей, — невозмутимо продолжал Мирко, — был ещё один тип, который за ней ухаживал. С тебя ростом. Значит, на тебя похожий…
— Ну и что? — оглянулся Ярда.
— И вполне возможно, что тот ухажёр был твоим пра-пра-прадедом…— закончил Мирко под хохот баррикады,
Бобур не успел в ответ ругнуться — его оглушило неожиданным взрывом. Когда дым рассеялся, он в свете пламени увидел: Пелз лежит, подогнув руку, глаза его смотрят безжизненно в небо, рядом сидит, скорчившись, домоуправ и стонет.
— Что с тобой, Мирко? — нагнулся Бобур.
— Да так, пощекотали фашисты по спине, посмотри-ка, что там у меня.
Бобур содрогнулся: на спине домоуправа зияла рваная рана. Поднял Мирка, отнёс его в подвал:
— Поищи Отакара, — шептал ему в подвале обессилевший Мирко. — Я забыл тебе сказать — баррикаду у Манесового моста разбили, а Вашел был там.
— У того моста уже фашисты, — угрюмо заметил Бобур. — Никого из наших не осталось — немцы, как утюгами, всю площадь проутюжили…
Мирко закрыл глаза. Его полное лицо заливала синева. Бобур опять выбежал на улицу…
9 мая в 2 часа 30 минут ночи советский танк № 23 вырвется на холм и, мчась к мосту Манеса, примет на борт проводника, имя которого станет известным позже. Это был участник боев на баррикадах Франтишек Соучек. Экипаж танка, как и другие экипажи, ещё раньше получив приказ захватить мост Манеса и не дать взорвать его, рванётся с хода в бой. Погибнет в том бою командир Иван Гончаренко, тяжело будут ранены его боевые товарищи, но мост они спасут.
Пройдёт время — и встанет на вечную вахту у Влтавы, на площади Красноармейцев, танк № 23, почётными гражданами своего города назовут пражане танкистов легендарного экипажа. Но ещё долгие годы будут неизвестными имена тех, кто им помогал спасти мост Манеса…
И вот — Победа! Цветы, цветы… Весеннее белоснежное половодье залило свободные улицы Златой Праги. Медленно двигались по магистралям краснозвёздные машины. Ликующая столица встречала своих братьев, своих освободителей. Тысячи метров киноплёнки запечатлели для потомков кадры освобождённой Праги. Если бы в этот майский день кинооператоры отправились на одну из улиц, где в известной клинике временно разместился советский военный госпиталь, они могли бы снять ещё несколько кадров. Вот снова подъехала запылённая машина с красным крестом, и два человека, перепоясанные ремнями, увешанные оружием, вывели под руку третьего — согнутого, грузного, у которого была перевязана нога и гарью покрыто лицо. Он распрощался с друзьями.
На второй день, уступив настойчивым просьбам раненого, его отвезли из госпиталя в город, где находился штаб Первого Украинского фронта.
Он искал Соколова…
XIV
Горы и горы… Застывшими гигантскими волнами тянутся они к небу. Столетние дубы глядят из подножий, как карабкаются по склонам крепкие буки. Повыше лес темнеет — лиственницу сменяют красавицы-ели, а ещё выше, у поднебесья, раздвинув чащу, подставляют солнцу свои просторы полонины.
Горы и горы. С высоты орлиного полёта они, кажется, укрыты зелёными каракулевыми смушками. Шумит бесконечный лес, журчат безымянные серебристые потоки. И лепятся на склонах, подобно птичьим гнёздам, хаты верховинцев.
Шло первое мирное лето. Для трудящихся Закарпатья оно было особенно волнующим, незабываемым: в июне сорок пятого осуществилась их заветная мечта — Закарпатская Украина была воссоединена с родной матерью — Советской Украиной.
Этим летом вернулся с войны солдат Дмитро Пичкарь. Хозяевами имения «Сольва» — «Свалява», в котором он согласно легенде числился «управляющим», стали его земляки, его друзья, с которыми когда-то участвовал в «голодном походе».
Разыскивая знакомых, угнанных фашистами из родных мест, Пичкарь пришёл на приём к начальнику районной милиции.
— Послушай, Дмитро, — сказал ему начальник. — А ты хочешь и другим помочь разыскать родных? Школа у тебя боевая. Всю войну прошёл. Нам такие солдаты нужны — для мирного дела.
Так он, Дмитро Пичкарь, стал участковым уполномоченным. Действительно, пришлось помогать и в розыске пропавших на войне. Но это было только частью его многотрудных обязанностей. Пичкарю поручили один из самых сложных участков — горные села Стройное, Мартинка, Дусино, Россоши, Черник, Обава. Рассыпались они по горам, попрятались далеко от шоссе — за день их ни обойти, ни объехать. Доберёшься порожняком по узкоколейке до Стройного, а дальше по тропинкам с одной горы на другую…
Советская жизнь на Верховине только утверждалась. Здесь всё было внове, всё было впервые: и школы для детей, и хаты-читальни для молодёжи, больницы и столовые, кинопередвижки и трактора… Пичкарь помогал многодетным матерям оформлять непривычные для них пособия и участвовал в организации первых сельских Советов, заботился об оставшихся без родителей сиротах и вместе с людьми радовался, когда в селения пришло электричество… Он был представителем Советской власти, и люди обращались к нему со всем, что их тревожило, волновало, интересовало.
Но перед рассветом все чаще ныли раны, напоминали о себе военные годы. Он не знал, что такое
