апельсиновыми дольками. Ханна приподняла брови:
— Я заказывала один.
— Но вот же он, — представитель персонала оглядел предыдущий стакан. — Это не наш.
— Простите. Сейчас вернусь.
В туалете её вырвало, но вкус карамели на языке твёрдо держался до самого утра.
— Кажется, началось.
Мальчишки забегали по дому, будто поседение две недели и вовсе не смотрели поучительные видео о том, как оказывать моральную помощь при схватках. Ханна еле как доковыляла до входной двери. Заперлась на все замки, проверила окна и только тогда свалилась на диван. Маргерита вылетела из своей студии и началось страшное. Плод монстра раздирал её изнутри. Она выла, цапала себя когтями, раздирала мебель. Черное полотно перед глазами то появлялось, то исчезало — то была агония, несравнимая ни с чем, что она испытывала в жизни.
Ребёнок не оказался уродцем. Скорее, просто недоношенным. Маленький, но быстро развивающийся, сразу поразил своим необычным фенотипом. Ни у Ханны, ни у Габриэли не было голубых глаз. Оба были брюнетами, но малыш же родился шатеном. За тот отрезок времени, что Ханна наблюдала за ним, ей удалось разглядеть лишь малые унаследованные черты. Овалом лица в будущем мальчишка пошел бы в мать, а по структуре прямых волос уже напоминал отца. Никаких аномалий в виде длинных когтей или хвоста не наблюдалось. Маргерита вежливо пояснила, что узнать к какому виду принадлежит детеныш двуликого, которого зачали в человечьей форме, почти невозможно, пока тот не начнёт вырабатывать соответствующий запах. Что происходило в предподрастковом возрасте. Ждать столько Ханна не собиралась. К тому же её немотивированная тревога с каждым днём поднималась на несколько делений.
— Я не хочу его, — сказала.
— Значит ли это, что мы берем его с собой?
— Да.
И вот она снова в пути, снова на поезде. Им требовалось разбежаться, чтобы не подвергать опасности малыша, сложно было подумать до чего бы не додумался Люций попадись ему на глаза этот сверток. Ханна пыталась обучить мальчишек нескольким приёмам, перед тем как покинуть. Парни быстро схватывали и судя по всему, не собирались прерывать практику. Два-три года и они вырастут примерными главами своей общины.
— Здесь свободно?
На сидение рядом опустилась очередная модель. Направление «Париж — Милан» оправдывало себя. Ещё никогда Ханна не ощущала себя такой далекой от человеческого мира. Что это за жизнь с постоянно целью выглядеть красиво, мотаться по мегаполисам, рассматривать достопримечательности или каждое лето загорать на море? Как это в принципе могло приносить удовольствие?
Её мысли снова устремились к ушедшему поезду. Она не имела понятия, куда направилась Грамича. А львица не интересовалась, что собралась делать Ханна. Странно? Нет. Они изначально не договаривались о том, что будут всю жизнь путешествовать вместе.
— Что же вы… сами жаловались на моё молчание, а теперь даже не отвечаете, когда я проявил инициативу?
Глава 12. Плоть и кровь
Как говорила мама, нежная женщина с приятным голосом, образ которой смазали годы, история никогда не выводилась палкой на песке. Чтобы поднять любую общину, создать или отвоевать даже самое маленькое государство, требовалось пролить кровь. Желание властвовать над слабым было так явно выражено в подобных ей, что порой состязания за власть доходили до уровня мясорубки. Женщина или мужчина — не важно, если кто-то не подчинялся, его тут же рвали на части. Когда-то их было много, слабых и сильных, но с приходом белых людей на материк, остались лишь звери. Забавно, было подумали они, не питая особой агрессии к существам насколько далеким от их мироощущения. Кто же знал, что вместе с чужаками заселять землю приехали другие. Более слабые, другой масти, обосновавшись вдоль берега, они начали быстро плодиться: десятки, затем сотни, за какие-то полвека. Не заметить одного такого было сложно, как и невероятным казалась мысль пройти мимо вместо того, чтобы растереть его тушу в порошок. Белолицые были повсюду и понятия не имели о том, кому жали руки. Не видели разницы между надеждой на новую жизнь и желанием спастись от гнёта. Да, новоприбывшие были ничтожны из-за своей помешанной крови, но превосходили числом. По плану, охота на них должна была начаться чуть позже и быть тихой, но коренные жители материка не терпели никаких ущемлений и бросились на ближайшие города, свесив языки. Так и потеряли своих оставшихся женщин.
«Нам надо скрываться», — так говорила мать, каждый раз шелестя вещами. Они меняли один дом за другим, переезжали часто, потные и уставшие, то время как потомки виновников наикрупнейшего геноцида боролись за выживание: тщательно обходили каждый приплывший корабль, пытаясь найти хоть одного другого, с которым могли бы смешать кровь. Таких было мало, но их существования хватило, чтобы развязать очередную мясорубку среди своих. Годы шли и всё больше появлялось зверей с ослабшей кровью. Убивать уже было нельзя никого — они дошли до точки.
В период затишья мать жила в доме богатого плантатора. Находящийся в сравнительной дали от линии берега, между полями и лесом, он казался идеальным для отступления. Людей здесь было не много, все очень добрые. Пару месяцев назад сюда забрел незнакомец, как говорили, статный, образованный мужчина, нуждающийся в деньгах. Увидев бедствующий сахарный тростник и уставших женщин, он попросил хозяина сделать ему одолжение и предпочел остаться здесь, вместо того, чтобы продолжить идти вдоль берега на городские заработки. Мужчина действительно был крупным и сильным, а его неприязнь к городу была очевидна. Смуглый от природы и с раскосым разрезом глаз, он бы не нашёл работы лучше. Родители согласились и, как тогда думалось, не просчитали. Ведь шли недели, а от нового жильца не прибавилось бед…
— Закончили? Где все?
— Четыре мужчины и непригодная сука. Getemetesultijig*.
— Нет. Вы упустили самое главное…
В сказках злодеи всегда представлялись определенно точно. Жалкие скорчившиеся старички или крупные и толстые мужланы с гнилыми зубами. Положительные герои — в золотом свечении, почти всегда улыбающиеся блондины с простой душой. Но каждый раз, читая в новостях об убийствах было сложно представить виновных. Мужчина выбил дверь ногой. Петли и болты, удерживающие ее, с грохотом вылетели из дверной коробки, проливая свет на задернутую шторами залу. Запах исходящий от захватчика не имел определенного аромата или даже намека на вкус. Это было странно для потных бледнокожих, склонных опрыскивать себя духами. Бывший раб вошёл в зал пружинистой походкой, огибая мебель в темноте. Шершавые пальцы обласкали холодные детские щеки и приподняла подбородок. Второй мужчина попытался протянуть руку к кроватке, но из люльки тут же раздалось присвистывающее шипение.
— Тоса-ину* никогда не видела тебя, — бывший раб аккуратно взял ребёнка на руки.
Как показали годы, тот смуглый мужчина никогда не был рабом. Свободный человек собственной земли, он был предводителем общины дикарей, которой удалось выжить после геноцида. Даже имя его было именем белокожего — Бернард.
— Ну-ка, малышка, дай себя понюхать.
Дальнейшая судьба маленькой девочки протекала под строгим контролем. Община Бернарда, носящего к тому же, белокожую фамилию, Дайрон, заселяла низовья гиблых мест Луизианы и по сути, стояла на болотах и десятке протоков миссисипской дельты. Летом здесь было жарко и душно, зимой слегка
