раем.
– А где твои инструменты? – первым делом спросила Лизавета. – И главное, где эта замечательная, прелестная корона, что находилась в шкатулке в твоем саквояже?
– А откуда ты это знаешь? – подозрительно прищурился Савелий. – Ты что, залезала в мой саквояж?
– Ага, – просто ответила Лизавета. – Ты же, как сел на диван в нашем купе, сразу заснул. И я не удержалась и посмотрела. Эта корона – чудо.
– Тебе она понравилась?
– Не то слово. Я еще никогда не видела такую прелесть, – с восторгом сказала Лизавета.
Савелий на минуту задумался, не сводя глаз с Лизы.
– Что смотришь? – улыбнулась она. – Не хочешь отвечать? Секрет фирмы?
– На что отвечать? – продолжал незримо блуждать в своих мыслях Савелий.
– Куда ты дел корону и инструменты?
– А, это, – он стряхнул с себя задумчивость. – Передал другому человеку. – Савелий загадочно улыбнулся и добавил: – И он благополучно миновал этот досмотр на вокзале.
– Когда ты это успел? – удивленно спросила Лиза.
– Когда ты спала. Тихонько встал, отдал все моему человеку и вернулся.
– Хи-итрый.
Она вдруг с тревогой посмотрела на мужа.
– А этот твой человек не захочет уехать в неизвестном направлении? Вместе с короной?
– Нет, – твердо ответил Савелий.
– Ты знаешь, – она поднялась с кресла и села ему на колени, – я так испугалась, когда нас на вокзале окружили эти полицейские. А еще больше, когда этот противный полицмейстер стал открывать твой саквояж.
– Я тоже, – погладил ее волосы Савелий.
– Ты испугался? – она отстранилась от него и смешливо посмотрела ему в глаза. – Шутишь?
– Нет, – ответил Савелий.
– Но ты же знал, что в саквояже ничего нет?
– Конечно, – охотно согласился Савелий. – Но я вдруг представил себе, что бы было, если б инструменты и корона по-прежнему лежали там. И испугался.
Он ласково и нежно посмотрел на Лизавету и добавил:
– В первую очередь за тебя.
– Милый, – она обхватила его голову ладонями и поцеловала в губы. – Я так люблю тебя.
– И я люблю тебя, – сказал Савелий, отвечая на поцелуй. Его рука легла на ее колено и поползла вверх. Другой он стал судорожно расстегивать мелкие пуговички ее шелковой блузки. А потом случилось то, что всегда случалось у них, словно в первый раз.
Глава 27
ЗАГАДОЧНОЕ ПОХИЩЕНИЕ
Митрофан заявился, по своему обыкновению, нежданно-негаданно. В руках у него был свежий номер «Московских губернских ведомостей», сложенный в трубочку. Савелий провел его в кабинет, усадил в кресло, сам сел напротив. На диванном столике у него лежал тот же номер «Ведомостей», раскрытый на странице с подчеркнутым красным карандашом заголовком:
ЗАГАДОЧНОЕ ПОХИЩЕНИЕ В КАЗАНИ
– С жиром вас, Савелий Николаевич, – кивнув на газету, усмехнулся вор.
– Благодарю, Митрофан, – сказал Родионов. – Ты прав: повезло. А ведь едва не замели.
– Вы всегда были везучим, – улыбнулся Митрофан.
– Да, пожалуй. Грех жаловаться, – согласился Савелий, выжидающе глядя на Митрофана.
– Я чего пришел-то, – начал Митрофан. – Американец с вами словиться хочет. Как узнал, что дело с короной выгорело, прям кипишной какой-то сделался.
Он заерзал в кресле, поглядывая на Родионова.
– Что, срастется у вас? – спросил он осторожно.
– Ну, раз он так хочет, – неопределенно пожал плечами Родионов.
– Он будет ждать вас сегодня в семь вечера на Пресненском пруду, – сказал Митрофан.
– А ты что, в помогальниках у этого американца? – как бы между прочим спросил Савелий.
– Да нет, – ответил Митрофан, стараясь не встретиться глазами с Родионовым. – Просто…
– Хорошо, заметано, – перебил Митрофана Савелий. – В семь пополудни я буду на Пресненском пруду.
– И еще… это, – слегка замялся Митрофан. – Он просил принести корону. А он принесет деньги.
– Я понял, понял, – бросил на Митрофана быстрый взор Савелий. – А сейчас извини, у меня дела…
Некогда Пресненские пруды были местом тенистым, болотным и весьма мрачным. Когда-то именно здесь, на берегу Пресни, встречал возвращавшегося из литовского плена великого страдальца за Русь митрополита Филарета, своего отца, первый из царей Романовых Михаил Федорович. Много позже московский дворянин Петр Степанович Валуев собственными средствами и личным усердием превратил болота – в пруды, овраги и буераки – в местность живописнейшую и для взгляда крайне благодатную; выстроил мосты, разбил аллеи и цветники, и стало сие место излюбленным для гуляния публики московской, а для кисти живописцев и романтических писателей так и вовсе незаменимым.
А какой вид открывался с Пресненского моста! Как поражали взор дальние виды Девичьего монастыря, какое поэтическое настроение навевали вершины Воробьевых гор, что величаво возносились позади золоченых монастырских куполов! Однако, похоже, всей этой прелести не замечали ни полный господин в белом летнем костюме и солнцезащитных очках, ни двое других мужчин, облокотившихся поодаль о перила кованой ограды моста, как бы беседующие между собою.
Они замолчали, как только Савелий быстрой походкой подошел к мосту. Окинув быстрым взором их ладные фигуры под одинаковыми серыми костюмами, Родионов изобразил на лице благодушную улыбку и уже медленнее ступил на мост. Рука его инстинктивно прижалась к жилетному карману, где лежал пистолет, подаренный ему в Казани Занозой. В голове молнией пронеслась мысль, что, похоже, он захватил его сегодня совсем не зря. Улыбаясь и следя боковым зрением за каждым возможным движением мужчин в сером, Савелий твердым шагом двинулся по мосту, прошел эту парочку и подошел к светящемуся белозубой улыбкой американцу.
– С приездом, Савелий Николаевич! – радостно улыбнулся Родионову американец.
– Благодарю вас, – еще радостнее улыбнулся ему Савелий.
– Спасибо, что откликнулись на мою просьбу, – слегка поклонился Гендлер, посматривая на свой бывший кейс в руке Савелия.
– Не стоит благодарностей, – отмахнулся Савелий и кивнул в сторону зорко следящих за ним мужчин в серых костюмах. – Вот эти помидорчики – ваши?
– Мои, – еще шире улыбнулся Гендлер.
– Я хочу, чтобы они ушли во-он туда, – махнул Родионов в противоположную сторону моста.
Американец кивнул, поднял руку и жестом показал «помидорчикам», куда им следует идти. Когда они проходили мимо них, Родионов заметил, как один из телохранителей переглянулся с Гендлером. Родионов, в свою очередь, глянул на рощицу саженях в двадцати от начала Пресненского моста, где дожидался его сигнала на случай опасности верный Мамай.
– Читал о вас в газетах, – промолвил после небольшой паузы Гендлер. – Славно, славно вы поработали. Вы, несомненно, непревзойденный мастер своего дела.
– Ну, положим, лично обо мне ничего в газетах не пишут, – поправил американца Савелий. – Ну а насчет дела… вот, – протянул он ему кейс.
– И что там? – игриво спросил Гендлер.
– А все, – ответил Савелий, не сводя глаз с маячивших вдалеке «помидорчиков».
– Что же, поглядим, – принял кейс американец и щелкнул замочком, – поглядим…
Он раскрыл кейс, и улыбка исчезла с его лица, будто ее взяли и стерли ластиком.
– Что… это? – недоуменно воскликнул он и несколько раз быстро сморгнул.
