Бриллиантовый крест медвежатника

вытянутой руке, и удивленно спросил:

– Откуда у тебя пистолет?

– Ты сам мне его дал, – деревянно ответила она, не поворачивая головы. – И велел всегда держать при себе.

– Ах да, вспомнил, – сказал Савелий и коснулся руки Лизаветы. – Все кончилось, умница моя.

Он поднялся, подошел к креслу. Гендлер сидел, уронив голову на грудь, и немигающе смотрел в пол. Глаза его уже подернулись мертвенной пленкой. Кочерга валялась тут же, возле тела Митрофана. Митрофан лежал на спине с аккуратной дыркой во лбу.

– Оба готовы, – сказал Савелий, не оборачиваясь.

Мамай еще дышал. Хрипло, с остановками. Его рубаха была пропитана кровью так, что впору было выжимать.

– Лизавета, – позвал Савелий, присев на корточки возле Мамая, – у вас в Смольном, кажется, были уроки медицины?

– Были, – ответила Лизавета. – Начальная санитарная подготовка.

– Помоги Мамаю, – поднялся с корточек Савелий. – Попробуй остановить кровь, а то он умрет от ее потери. А я схожу за врачом и в полицейский участок.

– Иди, только недолго, – отозвалась Лизавета. – А я пока перебинтую его.

– Нож не вынимай, – стал быстро одеваться Савелий. – Пусть это сделают врачи на операционном столе.

– Я поняла… Иди, не беспокойся. Что говорить полицейским на дознании?

– А все как было. Конечно, без упоминания короны.

Он поцеловал ее и скорым шагом вышел из спальни. Когда Савелий спустился с крыльца, верхушка пожарной каланчи при полицейской части уже золотилась под первыми лучами солнца.

* * *

– Я дал вам шанс, и как вы им распорядились? – Фигура обер-полицмейстера под портретом императора выглядела весьма грозно. – Бездарно. Да-с, бездарно, господин надворный советник. А я уже приготовил ходатайственное письмо господину губернатору о вашем назначении вторым полицмейстером Москвы. Слава богу, что не отправил, попридержал.

– Но, господин обер-полицмейстер… – несмело проблеял Херувимов.

– Молчать! – сорвался на старческий фальцет генерал. – Один конфуз за другим! Это непростительно. Два трупа и тяжело раненный в доме вора-медвежатника, и вы не смогли его прижать! Да это просто… саботаж!

– Ваше превосходительство, там все чисто, – все же встрял с ненужным уже оправданием Херувимов. – Ночной налет, явная угроза жизни, самооборона. Родионовы ни на дюйм не преступили букву закона.

– Нужно было найти этот дюйм, господин пристав, – выделив особо последнее слово, произнес обер- полицмейстер, явно давая понять Херувимову, что как бы он ни оправдывался, что бы ни говорил в пользу правомерности своих действий, а не видать ему должности полицмейстера как своих ушей. – В любых действиях таких господ, как этот ваш Родионов, всегда нужно находить преступный умысел, даже если его и нет в помине. Мне что, учить вас этому, что ли?! – опять сорвался на фальцет старик.

– Присяжные его все равно бы оправдали, – опять сглупил Херувимов в ситуации, когда было бы лучше промолчать.

– А что тебе до того?! – хлопнул сухим кулачком по столу генерал. – Ты должен делать свое дело и не совать нос в дела чужие. Ну и пусть судебные бы не нашли в действиях этого Родионова никакого криминала! Зато мы бы заставили его поволноваться, закидали бы повестками о явках в участок, испортили бы ему хотя бы на время жизнь, а может, и сорвали бы кое-какие его планы. Это уже немало. А вы… – старик недовольно посмотрел на Херувимова поверх роговых очков, – обыск-то вы у него хоть произвели?

– Прокурор не нашел достаточных оснований для этого и не дал санкцию, – отчеканил Херувимов.

– Это потому, что вы не настояли! – снова хлопнул кулачком по столу обер-полицмейстер. – Знаете, – он снял очки и пронзительно посмотрел на Херувимова, – мне кажется, что вы не полностью соответствуете и должности пристава. Не спорьте! – лишил генерал Херувимова даже возможности что-либо возразить. – Вы свободны.

Из Управы Херувимов вышел с видом покойника, коего вдруг заставили почему-то добираться до места своего последнего пристанища своим ходом. Несмотря на то что день стоял солнечный и для конца августа весьма жаркий, Херувимова бил озноб, а небо вместо голубого казалось ему хмурым и унылым.

Глава 34 ДЕНЬ АНГЕЛА

– Доброе утро, моя императрица, – было первым, что сказал в этот день Савелий. Он поднялся, прошел к окну и отдернул шторы. Солнечный свет, брызнув в окна, заиграл в изумрудных глазах Лизаветы крохотными зайчиками.

– Что ты так рано встал? – прикрыла она ладошкой глаза. – Давай еще поспим. Ну, хоть четверть часика.

– А какой сегодня день, ты знаешь? – спросил он.

– Ну, суббота.

– А число?

– Пятое. Пятое сентября.

– И все?

– А что еще?

– Вспоминай.

Она убрала ладошку и пристально посмотрела на него.

– Не помню.

– Хорошо. Это меня вполне устраивает.

– Ну, скажи, что я должна была вспомнить? – капризно надула губки Лиза. – А то я весь день буду мучиться.

– Я тебе скажу, но только позже, – улыбнулся Савелий.

– Изверг, – решительно заявила Лизавета. – Садист.

– А ты старая брынза, потерявшая память.

– Я старая брынза? Я?!

Она вскочила на постели и одним движением сбросила с себя пеньюар, оставшись совершенно нагой. Подбоченясь, она прошла до конца кровати, повернулась и несколько раз вильнула аккуратной попкой, отчего Савелия тотчас бросило в жар. Пройдя до середины кровати, она обернулась и выставила одну ножку вперед.

– А ну, повтори, что ты сказал!

– А что я сказал? – подошел к ней Савелий.

– Ты сказал, что я… Ну?

– Императрица.

– Нет, что ты сказал до того?

– Не помню, – сделал круглые глаза Савелий.

– Не помнишь? – сузила глаза Лизавета.

– Нет.

– Эх ты, уже не помнишь, что сказал минуту назад. Впрочем, оно и понятно, старость – не радость.

– Это кто старый?

– Ты.

– Я? – сделал угрожающие глаза Савелий. – Ну, сейчас я тебе покажу, какой я старый.

– Попробуй, – попыталась не дать себя обнять Лизавета.

– И попробую, – продолжал наступать на нее Савелий.

– Вот и попро…

* * *

В Голицынскую больницу, что находилась меж Земляным городом и бывшим валом, определяющим лет сто назад границу Москвы, Савелий и Лизавета приехали где-то в полдень. Это было самое удобное время для посещения больных: утренние процедуры прошли, а до обеда и следующего