– Где хозяин хранит деньги?
– Обычно у себя в сейфе.
– В сейфе еще что-нибудь есть?
– Там он хранит семейные сбережения.
– А ты молодец, умеешь нравиться... Ладно, объявляю амнистию, это большевики не умеют прощать, а мы, жиганы, люди с пониманием, так что живи, дед! Барышня, – спокойно обратился Курахин к девушке. Глаза у нее были широко открыты, полны ужаса. – Извините, что причинил вам неприятности. Но что поделаешь, работа у нас такая, как говорит бухгалтер. Вас более никто не тронет. Обещаю! Это вам сам Фартовый Кирюха говорит! – Повернувшись к жиганам, добавил: – Пойдем отсюда. Бабу не трогать, – гулко стучали его быстрые шаги по коридору. – Узнаю – убью!
– Что мы, не понимаем, что ли! – едва успевал за паханом Егор Копыто.
– Где народ? – кричал Кирьян, отворяя одно купе за другим.
– Все вышли на перрон, когда поезд остановился, – оправдывался Егор.
– Идите сюда! – восторженно крикнул с противоположного конца вагона белобрысый жиган. – Здесь их полное купе!
– Кирьян, – негромко сказал Копыто. – Пора уходить. Скоро здесь будет охрана и железнодорожники.
– Эх, Егорушка, – почти в отчаянии вздохнул жиган. – Не даешь ты мне позабавиться!
Бесшабашный и веселый взгляд Кирьяна натолкнулся на испуганные лица мужчин и женщин. Прижавшись друг к другу плечами, они в тесноте словно искали спасение.
– Знаете, кто я такой? – неожиданно спросил Кирьян, уставившись в плотного круглолицего мужчину в кепке.
Встретившись с жиганом глазами, тот неловко улыбнулся и поспешно стянул с макушки головной убор.
– Здрасьте!
Губы мужчины растянулись в заискивающей улыбке. Лицо пассажира показалось Фартовому знакомым. Так поспешно стягивать головной убор приучены только каторжане, нежданно столкнувшиеся с начальством. Отсюда и заискивающий взгляд и стремление расположить к себе всякого собеседника. Движение очень характерное, отработанное годами, его невозможно спутать ни с каким другим. В нем прячется почти животный страх перед возможным наказанием и одновременно надежда на благоприятный исход.
– Это ты, Иоська? – удивился Кирьян, рассматривая в упор круглолицего.
– Он самый, Кирьян... – всего лишь небольшая заминка, поднатужившись, мужчина отыскал подходящее слово, – Матвеевич.
Кирьян сузил глаза – не самое подходящее место для злых шуток.
– Ты это... того... Какой я тебе Матвеевич?
В глазах толстяка плеснулось замешательство. Будто бы пущенные по воде круги, оно сказалось на пальцах, которыми тот беспокойно теребил снятую шляпу. Вот сейчас он услышит приговор...
– Как же не Матвеевич? – вполне искренне подивился толстяк. – На сибирской каторге вы «иваном» были, а я майдан держал. Так что мне до вашей чести далековато. А потом авторитет...
И вновь заискивающая, просящая улыбка.
Кирьян хмыкнул. Толстяк не шутил. Иосиф Львович Брумель действительно был майданщиком на сибирской каторге, а Кирьян, как «иван», охранял его стол, за что получал по полтине в день. Первый раз их пути пересеклись восемь лет назад, когда очередной этап «семи морями» перегоняли из Одессы на Камчатку. Толстяка били смертным боем, лупили впрок, чтобы не забывал арестантскую науку и не тянул с каторжан семь жил.
В тот раз только вмешательство Кирьяна предотвратило смертоубийство.
Второй раз их пути пересеклись пять лет назад, в Петропавловске-Камчатском, славившемся по всему полуострову своими строгими порядками. Пребывая в кандальной тюрьме, Кирьян удивлялся тому, что каждую неделю какая-то милосердная душа передавала ему рублик, который в то время являлся для него немалым подспорьем. Только когда он был переведен в околоток – небольшую больничку, где можно было отдышаться и залечить язвы от кандалов, – к нему заявился поселенец и, сняв картуз, явно стесняясь собственного благополучия и сытости, сообщил о том, что это он скармливал ему рублики на скорейшее выздоровление.
В этом поселенце Курахин узнал Иосифа, которого некогда спас от смертного боя.
– Матвеевича забудь! – отрезал Кирьян. Посмотрев на перепуганных пассажиров, он продолжал: – Ты мне товарищ! Господа, советую облегчить собственную участь и освободиться от золота и всех драгоценностей. Даю вам три минуты! Копыто, – повернулся Кирьян к сподвижнику: – Засекай!
– Сделаем, – охотно согласился Егор Копыто, вытащив из кармана серебряные часы.
Особенно расторопно люди освобождаются от драгоценностей под дулами револьверов, направленных точнехонько в центр лица. Со стороны создается впечатление, что золото просто начинает жечь им кожу.
Кирьян с усмешкой наблюдал за их стараниями.
На столе быстро росла горка драгоценностей: кольца, колье, перстни, портсигары. Здесь же лежали бумажники и кошельки. Сильно стукнув, старичок в ветхом пиджачке установил в центр стола малахитовую шкатулку, инкрустированную золотом.
В углу тамбура подле окна стояла молодая женщина и никак не могла снять с безымянного пальца перстень с сапфиром. Понаблюдав за ее потугами, Кирьян усмехнулся:
– Сударыня, если вы будете так рвать перстень, так наверняка останетесь без пальца. Давайте я вам помогу.
– Как вам будет угодно, – протянула женщина ладонь, словно подавала ее для поцелуя.
Уверенным движением Кирьян снял с пальца украшение.
– У вас очень здорово получается, – фыркнула женщина.
– Практика-с, мадам!
Посмотрев камень на свет, Кирьян положил перстень в карман.
Взяв со стола часы, Кирьян произнес:
– Итак, господа, время ваше вышло. Гаврила, собери добро.
Открыв саквояж, тот широким движением смахнул драгоценности в кожаное нутро. Золотой дождь просыпался с тихим шорохом и рассыпался по широкому дну.
– Сколько ты мне тогда рублей дал? – спросил Кирьян у бывшего майданщика.
– Не считал, Кирьян Мат...
– Вот возьми, – протянул он Брумелю золотые часы. – Кирьян не любит оставаться в долгу. Этого достаточно?
Взяв часы, майданщик закивал:
– Достаточно, барин. Благодарствую! Сполна хватит.
– Чем ты сейчас занимаешься?
– Коммерция у меня, торгую понемногу.
– Где тебя найти?
– На Сухаревку заходите, там Иосифа Львовича любой покажет. Я человек полезный.
– Загляну, – пообещал Кирьян.
– Уходим, Кирьян, – торопил его Копыто. – Пора!
Вышли из купе. В тамбуре, зажав лицо руками, сидела молодая девушка в разорванной кофточке. Кирьян только хмыкнул: веселятся жиганы! Понять их можно, кровушка-то кипит. А с девки не убудет!
Подводы, заваленные добром, стояли на платформе. Кучера, взяв вожжи, терпеливо дожидались.
Спрыгнув с подножки, Копыто подскочил к одному из кучеров, мужчине с окладистой бородой, и коротко скомандовал:
– Поедешь лесом до хутора. Там разгрузишься.
– Знаю, хозяин, – обиженно протянул возница, шевельнув вожжами. – Ведь обговорено уже.
