– Мне сложно ответить на этот вопрос, но, судя по их близким отношениям, очень часто. Иногда он звонил ей во время работы, и они подолгу разговаривали.
– А его жена знала об этой женщине?
– Я неплохо знаю Ольгу, его жену. Она не из тех женщин, что будут устраивать мужу сцены ревности. Независима, самодостаточна. Они даже в отпуск вместе не ездили. Не исключено, что такое положение устраивало их обоих.
– Вы могли бы узнать эту девушку, скажем, на фотографии или на опознании?
– Конечно, смогу, – уверенно произнес Старостин. – Во всяком случае, такую женщину долго не забудешь. Но у меня такое ощущение, что в последнее время в их отношениях возник разлад. Иван ходил хмурым, это даже сказывалось на его работе, на заключении контрактов. Сами понимаете, в бизнесе человек должен располагать к себе, обязан быть улыбчивым, коммуникабельным, а это качество в последний месяц он подрастерял.
– Как же звали эту девушку?
– Подождите, дайте вспомнить... Какое-то имя необычное и красивое. Как же ее звали, – Старостин поморщился, – помню, что имя цветок напоминало... А, вспомнил! Лада! Ну точно – Лада! Он так ее и называл – Ладочка!
Сам того не замечая, Резван Мугаметов из охотника уже давно превратился в дичь. Ростовский знал о сутенере практически все: время, когда тот посещает своих девочек, его любимые рестораны, какой именно дорогой он возвращается домой и где предпочитает проводить свободное время.
Ночь была на исходе, на улице появились первые, пока еще редкие прохожие. Настоящие жаворонки! Отсчитав девочкам положенные гроши, скоро на отдых направятся и сутенеры. Тоже большие труженики.
Илья заглушил машину, опустил стекло и закурил, выпустив в приоткрытую щелочку струйку дыма. К дому Резван возвращался именно этой дорогой, предпочитая проходить через этот скверик, в этот час совершенно безлюдный, насыщая перед сном легкие кислородом. Чудак, он всерьез рассчитывал жить долго, полагая, что здоровье ему пригодится до глубокой старости.
Ждать пришлось недолго. Скоро на тропинке, вынырнув из утреннего тумана, показался Резван. Походка у него была усталой, и каждый, кто бросал взгляд на его слегка шатающуюся фигуру, невольно проникался уважением к этому человеку. Сразу видно, что работяга, идет, наверное, с ночной смены, вот его и бросает из стороны в сторону от изнеможения.
Отшвырнув сигарету, Ростовский вышел из машины и уверенным шагом направился наперерез сутенеру. Когда расстояние между ними сократилось до нескольких шагов, Мугаметов повернулся и, узнав в приближающемся мужчине Ростовского, замедлил шаги.
– Мне передавали, что ты меня искал, – безмятежно произнес Ростовский.
– Верно передавали, – кивнул Мугаметов. – Разговор серьезный был.
– Так что же ты от меня хотел? – все тем же спокойным голосом спросил Илья.
– Спросить у тебя хотел, почему нашего человека в кабаке обидел. Ай, нехорошо! – закачал кавказец головой из стороны в сторону.
– Плохо, видно, себя вел, вот поэтому и обидел, – беззлобно огрызнулся Ростовский.
– Ай, нехорошо ты говоришь. Нам с тобой дружить надо, а ты слова такие произносишь. Как бы потом жалеть не пришлось о сказанном.
– Жалеть, говоришь? – переспросил Илья. Его улыбка стала злой. – Это ты меня попугать, что ли, решил, мне так надо это понимать, сутер ты жалкий?!
Илья брезгливо поморщился. С минуту Резван молчал, как бы переваривая услышанное, а потом сказал с расстановкой, четко выговаривая каждое слово:
– А ты думаешь, если я сутер, так меня и обидеть можно? Думаешь, что за мной никто не стоит? Как бы тебе кровью умываться не пришлось.
– Похвально, вот мы уже и о крови заговорили, – заметил Ростовский. – Ты Ладу продавал? – резко спросил он.
– Что за баба эта Лада! – искренне изумился Резван, на секунду позабыв об оскорблении. – Такое впечатление, что по ней вся Москва сохнет!
– Деньги за нее получал? – бесстрастно продолжал спрашивать Ростовский.
– Послушай, а кто ты такой?! – небрежно взмахнул рукой сутенер. – Ты мне что, судья, что ли, да? Ну, получил деньги, и что с того?
– Расписку писал, что позабудешь о ней?
– А тебе-то что за дело?
– Так вот, мразь! Я и есть тот человек, который ее выкупил! – зло проговорил Ростовский. – Вот она, твоя расписка! – он взмахнул листком бумаги.
Мугаметов непонимающе захлопал глазами, он переваривал смысл сказанного, и когда наконец он до него дошел, сутенер протянул, растягивая слова:
– Ах вот оно что... Только ведь она тебе больше не принадлежит.
– А вот здесь ты ошибаешься, – жестко проговорил Ростовский, взмахнув рукой.
Пружина инерционного кинжала зловеще щелкнула, и выброшенный клинок безжалостно разорвал пах сутенера. Резван дернулся и невольно сложился пополам, прикрывая рану рукой.
– Кажется, у тебя неприятности? – посочувствовал Ростовский. – Ладно, не буду тебе мешать. Собственно, это не мое дело. – И сунув в карман рукоять ножа, он неторопливым шагом направился к машине. – Ах, извини, чуть не забыл, – рассеянно произнес он. – День вчера был непростой, суматошный какой-то, всего и не упомнишь! – Он сунул руку в карман и вытащил из него лист бумаги. – А вот это твоя расписка. Жри, мразь, – порвав бумагу на клочки, он с силой запихнул ее в открытый рот сутенера. – Плохо переваривается? – искренне посочувствовал Илья. – Ну, ничего, сейчас я тебе помогу. – Он извлек пистолет с глушителем.
Пошел второй месяц, как Чертанов был не один. Впрочем, он и раньше не был одинок, и порог его холостяцкой квартиры перешагивали самые разные девушки, с которыми он умудрялся знакомиться всюду: на остановках, в метро, на улице, в транспорте и даже по объявлениям. Но всякий раз это был проходной вариант, так сказать, на ночь. Ни взаимных обязательств, ни душещипательных бесед, получили удовольствие и разбежались до следующего спаривания.
С Верой же он встречался уже второй месяц. Весьма большой срок в его общении с женщинами. И, что самое удивительное, он не раздражался по утрам, когда обнаруживал ее спящей на соседней подушке. Вера была тиха, смиренна и послушна, и, что очень важно, не теряла своего очарования за ночь, а потому ее хотелось немедленно, стоило только разомкнуть глаза. Девушка никогда не противилась сближению, понимала все его намеки с полуслова и всегда старалась доставить ему удовольствие.
Михаил умел ценить подобное самопожертвование. И, что самое забавное во всей этой истории: его совершенно не тянуло на других баб, он даже не замечал их прелестей, а голые колени, еще совсем недавно вводившие его в половой раж, теперь могли вызвать только вялую улыбку.
Поначалу Чертанов думал, что Вера его опоила. Эдакая тихая колдунья, стремящаяся заполучить в собственность мужика. Но, присмотревшись к ней поближе, понял, что это не так. Для подобного коварства она была слишком наивной. Скорее всего причина заключалась в нем самом: после такого тела, какое было у Веры, надо было оказаться сущим болваном, чтобы променять ее на какую-то другую.
Поведения Веры он не понимал. И вообще, с подобным отношением к себе сталкивался едва ли не впервые. Девушка ничего от него не требовала, не просилась замуж, не строила совместных перспектив на ближайшее десятилетие. Она просто находилась рядом и тихо, бескорыстно любила его. Сначала Чертанов думал, что ее самопожертвование наигранно, а на самом деле она спит и видит, чтобы устроиться в огромном городе, а для реализации такого плана он был идеальной кандидатурой: свободен, относительно молод и, в общем-то, не урод. Но вскоре он уяснил, что это не так. Девочка любила его искренне, не прося в ответ даже малой толики того, что отдавала.
Чертанов открыл глаза и посмотрел на спящую Веру. Откинув легкую простыню, девушка спала
