А какая женщина не мечтает быть единственной!
Нина грациозно поднялась со стула, страусиные перья заволновались, и она сделала навстречу ему два крохотных, грациозных шага. Длинные и тонкие руки гибкими змейками обвили его шею, и девушка произнесла мягким шепотом:
– Милый, нежный мальчик... вы такой смешной... и очень трогательный.
Сейчас их глаза были совсем рядом. Будь кавалер поопытнее, то расценил бы подобное поведение как призыв к более активным действиям. Но вместо решительного поступка он лишь покрывался испариной и потешно сопел.
– Вы меня разочаровали, мадемуазель, – насупившись, твердым голосом произнес юноша. Уголки его губ слегка дрогнули, а лицо, застыв, превратилось в маску.
Юноша вдруг протянул руку. Нина увидела нож с длинным узким лезвием, напоминающий испанский стилет. Собрав на остром кончике мерцание полыхающих свечей, он плавно вошел в нежное женское тело, и на ковер быстрой струйкой побежала кровь.
Следующий удар пришелся в середину груди. Острое жало, больно раздвинув ребра, раскромсало аорту и ушло в булькающее пространство. Нина открыла рот, чтобы закричать, но с ужасом обнаружила, что у нее едва хватает сил, чтобы попросить о помощи.
– Помогите... – прошелестели сухие губы.
Руки безвольно сползли с плеч убийцы, и она, прикрыв ладонями рану, попыталась унять хлещущую кровь.
– Вы меня разочаровали, мадемуазель, – повторил юноша, в его глазах промелькнуло нечто похожее на сожаление.
Слабея, Нина отступила на шаг, слегка покачнувшись, отошла еще на один, попробовала опереться рукой о комод и, не удержавшись, опрокинулась на кушетку.
Кровь залила ноги танцовщицы, блестки перепачкались и померкли, лишь нервно подрагивали страусиные перья.
«Что ты... наделал», – пронеслось в угасающем мозгу девушки, но губы не издали ни звука.
Юноша теперь не казался Нине трогательным гимназистом, перед ней стоял хладнокровный мокрушник. И солистка кордебалета всего лишь одна из его многочисленных жертв.
Парень брезгливо отшвырнул пинком ее ноги в сторону, вытер пальцы о скатерть. Подошел к комоду и с каким-то ледяным спокойствием принялся копаться среди ее вещей. Слабея, Нина видела, как жиган открыл резную шкатулку с музыкой – теперь «Марш славянки» показался ей едва ли не похоронным. Почти с безразличием убийца сгреб ворох драгоценностей, заинтересовался лишь перстенем с огромным синим сапфиром. Поднес к глазам, любуясь преломившимся светом, и так же равнодушно сунул его в карман.
Потом, приподняв шляпу, произнес:
– Извините, мадемуазель, за беспокойство. Не смею вас больше тревожить.
– Помо... – произнесла Нина.
– Помрете? – сделал удивленное лицо жиган. – Если это случится, то мне будет не хватать вас.
Нина сделала отчаянную попытку подняться, но силы оставили ее окончательно. А из-за двери раздавался звонкий голос ее недавнего ухажера:
– Господа! Господа! Мадемуазель Нина просила не тревожить ее. Она переодевается. Имейте совесть, дайте даме привести себя в порядок.
Под ногами что-то негромко треснуло. Сарычев присмотрелся – обыкновенная простенькая бижутерия, какую танцовщицы используют во время выступлений. Золотыми искорками на полу сверкали блестки, было полное ощущение того, что топаешь по догорающему пепелищу. А это что такое? У кушетки крохотными белыми горошинами виднелся просыпанный жемчуг, рядом, на тонкой белой ниточке, еще несколько бусинок. Очевидно, убийца сорвал ее с шеи Нины, и горошинки, падая, отстучали реквием по усопшей.
Нина лежала на кушетке, неестественно подмяв под себя правую руку, голова запрокинулась назад, и страусиные перья, теперь такие нелепые, обломались и торчали из шляпки артистки неприглядным веником. Ее тело уже окоченело, отчего выглядело почти восковым. Трудно было предположить, что совсем недавно оно могло доставлять удовольствие людям.
Нелепо как-то все это. Дико. Стоя у трупа, Игнат чувствовал себя несказанно виноватым. Жаль, что они с Ниной были такие разные, иначе их отношения вылились бы во что-то более серьезное. Хотя к чему теперь запоздалые терзания, к чему травить душу.
Подле Сарычева крутился плотный человек лет пятидесяти. Он напоминал виноватую шавку, умудрившуюся уснуть во время крупного грабежа и теперь жаждущую реабилитации.
– Свидетели здесь? – спросил Сарычев у хозяина заведения.
– Точно так-с, – угодливо подскочил тот, заглядывая снизу вверх в лицо Сарычеву. – Официанты, половые, швейцар. Есть два гостя – поклонники нашей... Ниночки. – Он соорудил скорбную физиономию и показал взглядом в сторону двух мужчин, которые сжимали в руках по букету алых роз, теперь уже лишних. Каких-то полчаса назад цветы были во здравие, теперь могли сойти лишь за упокой. Да и держали они цветы без особой торжественности, бутонами вниз. Им бы отложить их в сторону, но они не догадывались сделать это, а подсказать никто не мог.
Хозяин заведения посмотрел на убитую и горестно вздохнул, как если бы оценивал размер нанесенного ущерба.
– Вы первый обнаружили ее? – спросил Сарычев, стараясь спрятать неприязнь.
– Именно так, – потешно закивал головой полный мужчина, страшно потея и волнуясь. Если не знать наверняка, что Нину убил другой мужчина, то толстяка можно было бы смело определять в подозреваемые.
– Может быть, она успела что-то сказать? – на всякий случай спросил Игнат, совершенно не надеясь на удачу.
– Да, да, да, – яростно закивал толстяк, отчего щеки его мелко задрожали. Да и сам он напоминал свиной студень, мелко сотрясаясь при каждом движении. – Она говорила, что помирает.
– А что конкретно, не вспомните?
– Помру... да, кажется, помру.
– А может, все-таки поморник? – спросил как можно равнодушнее Игнат.
Толстяк с интересом посмотрел на Сарычева, близоруко прищурился и отвечал возбужденно:
– А вы знаете, ведь она сказала именно так. По-мор-ник. Да, да, так и сказала.
Игнат на секунду закрыл глаза и постарался подавить стон. Когда-то Нина называла его поморником. Есть такая хищная птица, живущая среди скал. И в свой последний час Нина звала его, позабыв всех мужчин, которые у нее были после Игната.
– Понимаю, – наконец выдавил он, уставившись на панно у двери. Что же на нем изображено? А, похоже, амазонка с копьем в руке. Фигура и лицо Нины, как он сразу не заметил. А ведь бывал в этой гримерной не однажды.
– Но как вы догадались? – протянул толстяк с уважением. – Уму непостижимо! Надо же, какие встречаются люди.
– Как выглядел человек, что убил ее? Да положите вы эти цветы, – слегка повысил голос Сарычев, – они здесь совершенно не к месту.
– Да уж, простите, – малость смешался толстяк и, тяжело переваливаясь, подошел к комоду, глянул на Нину и положил цветы у ее ног.
– Я очень хорошо разглядел этого мужчину, – вмешался хозяин заведения. – Он был очень молод. Я бы даже сказал, что он совсем мальчишка. Похож на гимназиста... Но знаете, я сейчас подумал, он из тех самых, что потом, вырастая, выходят на большую дорогу с кастетом.
Игнат понимающе кивнул:
– Раньше вам приходилось с ним встречаться?
Сарычев старался не смотреть в сторону убитой, но его глаза, вопреки воле, сначала цепляли ступни, потом поднимались выше, пока наконец не останавливались на обезображенном смертью лице. Так оно и бывает, никогда не думаешь о плохом, – строишь планы, мечтаешь о чем-то большом, и вот на тебе!..
