Выкристаллизовавшись за многие поколения, уркачи сумели выработать заповеди, которых необычайно ревностно придерживались. И первая из них гласила – блатной цвета не меняет. А потому жиганы, имевшие политический окрас и частенько называвшие себя анархистами, воспринимались урками особенно брезгливо.
В лагерях между урками и жиганами шла беспощадная война. В яростных драках вырезались целые бараки. На волю прорывались скудные сведения о том, что перевес сил на стороне старой уголовной школы. Этому не стоило удивляться: урки всегда были более сплоченными, в затылок многих из них дышало несколько поколений предков, отбывавших сроки на царской каторге. Каждый из них едва ли не с молоком матери впитал железный тюремный устав, по которому следовало строить отношения. Жиганы, с их политическими лозунгами, на взгляд правильных урок, выглядели так же нелепо и безобразно, как попадья в доме терпимости.
Но одно дело – лагерь, где роль каждого уже предопределена, и совсем другое – воля, где часто все наперекосяк. Здесь жиганы оказались поизворотливее и похитрее. Они уверенно занимали те места, которые совсем недавно принадлежали уркачам. Но самое печальное заключалось в том, что жиганы, сбившись в группы, не только вытесняли урок, но и активно переманивали их в свои ряды.
Порой казалось, что уркачи готовы были пойти на сделку даже с дьяволом, чтобы сокрушить жиганов и их идеологию. И порой удача светила им.
– Где стрелку забили? – по-деловому поинтересовался Кирьян, посмотрев на Макея.
– Там же, в «Сан-Ремо».
– Крутиловка может быть, не доверяю я уркам. Отправь туда сначала чиграшей, пускай посмотрят, что к чему. У них глаз верный, подставу сразу увидят.
– Сделаем, – отозвался Макей, приложив к разбитому лбу попавшее под руку полотенце.
– Если все будет в ажуре, тогда заявимся.
На углу Дмитровского переулка Кирьян велел остановиться. Извозчик, бесшабашный рыжий парень, натянул поводья и торжественно произнес:
– Пожалте, господа.
В гостиницу «Сан-Ремо» Кирьян вошел не сразу. Постоял немного на углу, присматриваясь, а когда Митяй махнул из окна рукой, давая понять, что можно идти, направился к дверям.
У номера стояло трое совсем молодых уркачей. Их можно было бы принять за жиганов, но это были люди другой веры, других законов. И все же это были парни одного с ними времени, одного поколения, в общем, такие же: неравнодушны к женщинам, обожают застолья, любят риск, ходят в те же рестораны, что и жиганы, даже песни поют одинаковые. Вот только вера у них иная – уркаганская.
Жиганы, сопровождавшие Кирьяна, остановились и с интересом принялись рассматривать уркачей. Будь ситуация иной, возможно, сошлись бы грудь на грудь, а сейчас спокойно разглядывают коллег, даже улыбаются, словно отведали водяры из одной бутылки.
– Петя Кроха ждет, – произнес парень лет двадцати пяти и приветливо заулыбался, сверкнув золотой фиксой.
Зуб у парня был здоровый, но слегка подпиленный, и на него, по традициям блатной символики, надевалась золотая коронка. А без нее ты как будто бы и не урка вовсе.
Разговор должен состояться серьезный, лишние уши ни к чему, а потому и уркачи на стреме. Кирьян вошел, в глубине комнаты, развалившись на кожаном диване, сидел Петя Кроха. Конечно, это не светский раут и не встреча двух державных лидеров – все несколько поскромнее, – но город принадлежал им, а потому соперника полагалось уважить.
Петя Кроха поднялся и сутуло застыл в центре комнаты. Задержав руку Кирьяна в своей ладони, старый уркаган несколько секунд разглядывал жигана, а потом одобрительно произнес:
– А ты возмужал.
– А ты поседел, Кроха, и даже как будто в росте стал поменьше.
Кроха неодобрительно крякнул – шутка ему не понравилась, – но отвечал без обиды:
– Поседел, это верно... А ты как думал, жизнь у нас нелегкая, а вот насчет роста ты, Кирьян, слукавил.
– Не без того, – натянуто улыбнулся Кирьян.
Сели на диван почти одновременно, в заметном отдалении друг от друга, как будто между ними пролегла невидимая граница и каждый из них был ее строгим часовым.
– Заматерел ты, – протянул Кроха не то с восхищением, не то с укором. – Всюду о тебе только и разговоров. Куда ни глянь, всюду Кирьян!
Жиган улыбнулся. Он слишком хорошо знал Петю Кроху. Несмотря на солидность и преклонный возраст, тот оставался обыкновенным уркаганом из подворотни, не терпящим даже малейшего соперничества. Такой человек способен без всякого внутреннего содрогания наделать в теле пару лишних дырок.
К тому же он был необыкновенно ревнив к чужой славе. И сейчас, когда маявшегося не у дел старика уркачи выставили для переговоров с Кирьяном, Кроха воспрял, налился прежней неукротимой силой. Чувствовалось, что такого человека не свернешь с пути, – сомнет и не поморщится. Что и говорить – старая школа!
– У меня был хороший наставник, – серьезно ответил Кирьян, – так что пример есть, есть на кого равняться.
– А ты, я вижу, не забыл, – не без гордости произнес Петя Кроха.
– Такое разве позабудешь... А потом, меня учили, что на каждое оскорбление нужно отвечать более сильным ударом.
– Хм... Вот ты о чем. Все верно, спорить не стану, – согласился старик, – а только никогда не нужно забывать, в чьих руках находятся козыри. – Он чуть помолчал. – И всегда надо помнить о том, с кем играешь. Я ведь тебе и об этом говорил.
Кирьян улыбнулся:
– Я не забыл.
– Ты всегда был способный. Не зря же я тебя подпаханником поставил... Правда, на свою голову, – добавил Кроха безо всякой злобы. – Хочу тебя предупредить, Кирьян, ты играешь краплеными картами.
– Ты тоже, – обронил жиган.
– Хм, возможно. Ты не думал о том, что старость мудрее и против нее бессильны даже коцаные стиры?
– Порой мне не хватает твоей мудрости, – уклончиво ответил Курахин.
Сказать это было совсем не зазорно, ведь беседовали наставник и ученик. Оружие на время было отложено в сторону. Сказанное было приятно уркачу, улыбнувшись, он произнес с некоторой грустью:
– Из нас двоих получился бы союз не хуже Антанты!
– Вот и ты о политике заговорил, – улыбнулся в ответ жиган. – Нечасто от уркагана подобные слова можно услышать. Пообщаемся немного, так я тебя в свою веру перекую.
– Не получится, – сердито буркнул старик. – У меня одна вера, я ей вовек не изменю.
Было в старике что-то от язычника. Весь мир изменился, а он не желает меняться, так и молится по- прежнему своим крохотным божкам, вылепленным из глины. Такого обухом не перешибешь.
Кремень!
– Ладно, не будем об этом, – помрачнел Кирьян. – Дарью зачем забрал?
– Вижу, крепко зацепила тебя эта девка. Хороша, спору нет. Только ведь без этого ты бы не захотел со мной встречаться, верно?
– Базара нет.
– А напрасно, – угрюмо проронил Петя Кроха. – Вопросы у нас накопились... разные. Разве ты так не считаешь?
– Хм... Значит, барышню мою ты на ответы хочешь разменять?
– Узнаю своего строптивого пацана, – уважительно протянул старый уркач. – Ты и прежде был не сахар, а теперь к тебе на кобыле не подкатишь. Знаешь, почему я тебя в подпаханники взял?
– Просвети, – невесело хмыкнул Курахин, – почему ж такая честь.
– Гонору в тебе было больше, чем у других!
