скрывая страха, полюбопытствовал: – Догадываешься зачем?
– Смутно, – усмехнулся Беспалый и, не спросив разрешения, покинул кабинет.
Герман Юрьевич был из той породы людей, которые, раз поверив во что-то, уже не сворачивают с избранного пути. Такие не умеют торговать собственными убеждениями. От Веселовского шла энергия неимоверного заряда, которой, казалось, он мог запалить даже бездыханный камень, а парализовать чужую волю для него было и вовсе пустяком.
– В общем, так, отныне ты больше не шпана, – строго объявил Веселовский. – Ты прикомандирован ко мне и будешь носить форму. А ты как думал?! Не стрелять же тебе приговоренных в зэковском бушлате... Слушать меня обязан, как отца родного. Если почувствую, что готовишь какую-нибудь гадость... Жалеть не стану! Ты больше никто. Ты понял меня?
– Да, – после некоторой паузы протянул Тиша. – Когда мне... выходить на службу?
– Ишь ты, как он загорелся... Хороший вопрос! Сегодня, милый, сегодня, – дружески похлопал по плечу нового сотрудника Веселовский. – Работы очень много. А потом, я приготовил для тебя сюрприз. Хочется верить, что он тебе понравится.
Этим сюрпризом оказался Шмель.
Его привели в тесную комнатенку, которая еще недавно служила карцером. Руки его крепко были стянуты за спиной обычной веревкой, на голове холщовый мешок.
– Развяжите, – распорядился Веселовский, – пусть напоследок белым светом полюбуется.
Мешок с головы Шмеля сдернули, и он настороженно осмотрелся.
– Вот, значит, где помирать придется. – Тоски не слышно, будто бы он говорил о вещах самых обыденных. И, хмыкнув, добавил: – Деревянный склеп не хуже каменного. Ба! Что за честь! – выкрикнул он радостно. – Помирать придется на глазах у всего мира, – рассмотрел он в плотной толпе начальника зоны.
Беспалый очень хотел услышать в голосе Шмеля нотки страха, тогда легче будет нажимать на курок и для своих действий он отыщет подобающее объяснение – расстрелял труса! Но Шмель вел себя так, как подобало вести себя настоящему вору: он не бросился операм в ноги, не просил о снисхождении, у него даже хватило мужества, чтобы посмеяться над своими мучителями. Отношение к смерти у него тоже было воровским – приход курносой он воспринимал как некий досадный момент в судьбе, и только.
Шмель издевался и был неуязвим в своей твердости.
Он повернулся, будто хотел убедиться, что шутка дошла и до тех, кто стоял за его спиной, и в этот момент взгляд Шмеля натолкнулся на Беспалого. Тиша был одним из присутствующих. Он не отличался от прочих даже внешне, а новенькая гимнастерка сидела на его плечах так же ладно, как на авторитетном воре кепка-восьмиклинка.
Тимофей поднял руку с «наганом» и выстрелил прямо в недоуменные глаза Шмеля.
Пошел третий год, как Тимофей Беспалый возглавил колонию. Товарищ Веселовский, благословляя своего воспитанника, твердо наказал:
– Ты должен доказать, на что способен. Я верю в тебя! Убежден, пройдет год-другой и о тебе заговорят. Есть в твоем характере нечто такое, что отличает тебя от всех остальных. Не знаю, откуда это в тебе.
– Скорее всего закалка бывшего беспризорника, – улыбнулся Беспалый.
– Возможно, – не стал спорить Веселовский. – Но ты мне очень напоминаешь крысолова. Огромное хищное кровожадное животное, которое поедает своих сородичей для того, чтобы жить дальше. Поверь мне, это не самое худшее занятие, кому-то надо заниматься и этим. И знаешь, что я хочу тебе сказать, – ни у кого это не получается лучше, чем у такого стервозного животного, как крыса. Она как будто бы самой природой создана для убийства. Ей очень легко уничтожать себе подобных, потому что она знает их привычки, вкусы, навыки. Она их уничтожает там, где ее совсем не ждут. Именно так поступаешь и ты. Я создал тебя для того, чтобы ты уничтожал себе подобных, потому что ты, как никто другой, знаешь этот мир.
– Мне бы не хотелось разочаровывать вас.
– Надеюсь, что этого не случится. А теперь говори, какую бы ты хотел возглавить колонию?
– Мне бы хотелось вернуться туда, откуда я вышел, – уверенно произнес Тиша.
Герман Юрьевич долго хохотал и, отсмеявшись, произнес:
– Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. – Он похлопал ладонью по карману френча и добавил: – Вот здесь находится бумага о твоем назначении именно в этот лагерь.
– А что же будет с Леватым?
– Ты волен решать сам. Он полностью поступает в твое распоряжение... В последнее время он совсем скурвился. А увольнять его жаль. Можешь оставить его в заместителях, а нет... передвинешь в начальники отряда.
И Веселовский вновь расхохотался.
– Я непременно последую вашему совету, – с хитрой улыбкой кивнул Тимоха Беспалый.
На тринадцать ноль-ноль Лаврентий Павлович Берия назначил совещание, на котором должны были присутствовать начальники тюрем, пересылок, исправительно-трудовых лагерей и колоний строгого режима со всего Советского Союза. Это необычное совещание нарком решил провести в здании Лефортовской тюрьмы, чтобы толстые тюремные стены напоминали участникам о главной цели, ради которой они собрались: о необходимости совершенствования системы исправительно-трудовых учреждений страны. А кроме того, здание тюрьмы для гулаговского начальства куда более привычное место, чем Колонный зал Дома союзов.
Берия посмотрел на часы – до начала оставалось ровно две минуты. Этого времени вполне хватит, чтобы пройти из своего кабинета до просторного помещения, которое здесь называли залом и где его ожидали начальники колоний.
Лаврентий Павлович поправил галстук, придирчиво осмотрел себя в зеркале, потом смахнул с плеча едва заметные пылинки и уверенно шагнул к выходу. Он не оборачивался, зная, что за ним, на расстоянии нескольких шагов, следуют три рослых молодца, способных смешать с землей любого, кто покажется подозрительным, представляющим угрозу всесильному наркому. Охранники сопровождали Лаврентия Павловича повсюду, и он привык к ним, как к собственной тени. Если бы они однажды исчезли, ему стало бы не по себе. Привычка к охране до того укоренилась, что в сопровождении телохранителей Берия ездил не только по делам, например на заседания правительства, но даже к любовницам: рослые широкоплечие телохранители становились едва ли не свидетелями самых интимных моментов его жизни и терпеливо дожидались под дверями спальни, пока Лаврентий Павлович удовлетворит свою неуемную похоть.
Возглавив Наркомат внутренних дел, Берия решил реформировать правоохранительную систему. Он хотел создать такую карательную машину, которая смогла бы ликвидировать преступность в стране в течение двух-трех лет. Первый удар он решил нанести по уркаганам, которые стали теперь именоваться ворами в законе: они представляли собой реальную и весьма авторитетную силу в местах заключения и заставляли считаться со своей волей даже начальников колоний.
Иосиф Виссарионович предлагал решить эту проблему просто: всех воров в законе расстрелять! Однако Берия сумел убедить Хозяина, что эта акция нерациональна: во-первых, воры в законе легко растворяются среди рядовых заключенных, во-вторых, на место уничтоженных придут другие, а в-третьих, можно придумать более хитрый способ подрыва устоев уголовного мира. Именно по последнему вопросу Берия и хотел посоветоваться с начальниками колоний.
Он вошел в зал уверенной походкой, терпеливо дождался, когда утихнут аплодисменты, а потом, небрежно махнув рукой, разрешил всем сесть. Собравшиеся, преисполненные счастья от лицезрения одного из руководителей партии, громыхая стульями, уселись и приготовились слушать.
– Товарищи, вы знаэте, зачем я организовал эту встрэчу, – негромко начал Берия. Его грузинский акцент был мягким и совсем не портил речь. – Наши лагэря мнэ напоминают пороховую бочку, которая готова вот- вот взорваться и разнэсти половину страны.
Лаврентий Павлович сделал паузу и цепким, пристальным взором окинул присутствующих. Он знал о магнетической силе своего взгляда: его немигающие глаза способны были привести в трепет даже самого
