малолетке вывел...
– Ладно, ступай! – мрачно буркнул Беспалый. – У нас еще будет время, чтобы побеседовать по душам.
Один из солдат распахнул дверь воронка, и Варяг шагнул в его зарешеченное нутро.
Глава 17
ЗАПОМОЕННАЯ ХАТА
Сначала открылась амбразура, и в полутемном проеме показалось усатое лицо сержанта Федосеева. Это был тертый жизнью, битый строгим начальством и приниженный стервой-женой человек. Узкому кругу зэков было известно, что за хорошие деньги он мог принести с воли чай и сигареты, передать весточку в соседнюю камеру.
До окончания службы ему оставалось немногим более полугода, и он мечтал о том времени, когда можно будет заняться огородом и всласть понянчить годовалую внучку.
Именно ощущение близкой свободы поднимало у него настроение, и он уже второй месяц подряд перешагивал порог здания тюрьмы с оптимизмом базарного Петрушки.
– Здесь вас словно сельдей в бочке, но ничего, от одного теснее не станет, – буркнул он.
Амбразура громко хлопнула, потом дважды щелкнул замок, и металлическая дверь неохотно повернулась на петлицах.
В камеру, с сидором в руках, вошел мужчина лет тридцати. Он дружелюбно улыбнулся, не избегая настороженных взглядов, а когда за его спиной громыхнула дверь, вздохнул:
– Кажись, прибыл!
Потом он неторопливо развязал сидор, достал из него две банки сгущенки, три пачки чая и громко объявил:
– Это на общак!
На лицах сокамерников заиграли довольные улыбки. Парень оказался свой! Стоящего человека можно распознать с одного взгляда. Сразу видно, что он не только знаком с неписаным тюремным уставом, но скорее всего один из тех, о ком говорят, что он каторжный бродяга.
– За что сел? – поинтересовался Лука и лениво потянулся за угощениями. Лука в хате был смотрящим, он же держал общак, здесь даже сигарета не выкуривалась без его ведома.
– Кража со взломом. Взяли хату одного ширмача в Нижнем Новгороде. Пять комнат у него, и все добром заставлены. Вывезли быстро, как надо, да мусора на хвост наводчику сели. А он, падла, всех нас заложил одного за другим.
– Сука первейшая! – поджал губы Лука. – Его бы наказать за это. Потаскал бы гребешок с пяток лет.
Он аккуратно уложил последнюю пачку чая в небольшую котомку.
– Я уже шепнул об этом кому надо! Он не успеет прийти на зону, а там о его стукачестве уже известно будет. Так что блатные его встретят как полагается, – уверенно пообещал новенький.
– Тебя как звать-то?
– Алексей. А погоняло у меня Керосин.
– Керосин? – удивился Лука. Ему все больше нравился этот жизнелюбивый паренек. Такие люди на любой зоне мгновенно становятся своими и неласковый быт пересылок воспринимают как всего лишь небольшое дорожное приключение. – Что так?
– А я в молодости керосинил больше, чем другие.
Его открытость вызвала улыбки на лицах заключенных.
– Теперь с этим тебе придется завязать надолго.
– Сладим! – бодро отвечал Керосин и присел на нары.
– Значит, чалился?
– Приходилось...
– И на какой киче парился?
– В Соликамской колонии.
– Бывать там не приходилось, но о порядках наслышан. За что попал?
– За кражу. Шесть лет просидел. Дали три года, но на чалке раскрутился.
– А какой ты масти?
– Обычной. Из мужиков... А может быть, чайку сварганим?
Лука кивнул на мужиков, обнаженных по пояс, и уныло ответил:
– Чифирь – хорошее дело. Но все, что можно было сжечь, уже спалили. Ты только посмотри на них – рубахи на дрова пошли!
– Ну, это дело поправимое, – весело отозвался Керосин и закинул ногу на ногу. – А это чем не дрова? – вытянул он из носка тряпицу.
Платочек оказался из чистейшего хлопка. Только зэк, искушенный в тонкостях приготовления тюремного чая, мог оценить по достоинству подобный подарок. Такой материал не плавится и горит практически без дыма, а жара от него столько, что уже через минуту кружка с водой начинает кипеть.
– Давай зачифирим, – охотно согласился Лука. В его глазах загорелись веселые искорки. – Мужики, спичками не поделитесь?
Сидящий рядом парень протянул мятый коробок. Лука налил из чайника воды, разорвал платок на несколько лоскутов. В тюрьме он славился как один из самых опытных чифиристов – умел минимально расходовать дрова и колдовать над настоем даже с закрытыми глазами. Зэкам памятен был случай, когда он через амбразуру разговаривал с сержантом Федосеевым в тот самый момент, когда втихаря варил чифирь. Одно дело, что подобное баловство запрещалось тюремной администрацией и за такую шалость можно было угодить на неделю в изолятор, но важнее было другое – не испортить драгоценный напиток и проварить его дважды до нужного цвета. А это, несомненно, больше, чем обыкновенное ремесло, скорее всего это соизмеримо с настоящим искусством.
Уже через пять минут чифирь был готов, и мужики пустили кружку по кругу. Вначале полагалось сделать по одному глотку, а он-то и был самый сладкий. Чифирь позволяет ненадолго позабыть о толстых стенах каземата, утонуть в приятных грезах и ощутить некое подобие счастья.
Не беда, что это всего лишь иллюзия...
Потом следовали второй и третий глотки. Их полагалось делать не спеша, наслаждаясь кайфом, который обжигающей волной расходится по всему нутру. Эта благодать помогает некоторым зэкам не лезть от тоски на стену и вспоминать все светлое, что осталось на воле.
– Где же ты был раньше-то? – млел от счастья Лука, бережно держа в руках кружку с горячим чифирем. – Мы ведь без чая помирать собрались. А то еще хуже, перегрызли бы друг друга в тесноте, как крысы в бочке.
Керосин остался доволен похвалой.
– Спрашиваешь, где я был? Там уже мусора толпятся. Шмонают. Да все без толку.
– И то верно!
Новенький сделал глоток, другой, а потом, как и положено в таких местах, передал драгоценный напиток соседу.
За чифирем позабыли даже приглядывать за «дорогой» – одной из главных святынь тюрьмы. Именно «дорога» связывает осужденных с волей; благодаря ей заключенные узнают тюремные новости; именно по ней передаются приказы генералов преступного мира.
Действует «дорога» несложно: через решетки соседних камер протягиваются крепкие нитки, к которым крепятся послания зэков, достаточно потянуть за нить, чтобы привести дорогу в движение.
Листок бумаги робко вынырнул из-за угла, как будто хотел убедиться в безопасности происходящего, и, обнаружив, что ничего ему не угрожает, медленно пополз дальше. Малява остановилась в самом центре зарешеченного окна и терпеливо стала дожидаться, когда на нее обратят внимание. А зэки в это время увлеченно смаковали чифирь, полагая, что не существует в эти минуты более важного занятия, чем бестолковая, но проникновенная трепотня между обжигающими глотками.
Первым маляву заприметил Егорка Малышев, двадцатипятилетний малый с шершавой кожей, какая бывает только после сильного обморожения. Именно за этот недостаток он и был прозван сокамерниками Чешуей.
