краснопузые – от Сиверса. Только в нашей станице пятерых расстреляли и штыками покололи, еще дюжину в заложники взяли. А уж грабили!..
– С зуавами, господин капитан, деда мой, царствие ему небесное, еще в Крымскую войну переведывался. Самые, говорил, лихие головы, башибузуки прям. Ну, теперь мы и сами, значит, ничуть не хужей…
– Вы не верьте, Микола Федорыч, что Дон большевикам поддался. Спит он пока, да мы не спим, проснулись кубыть. Сдюжим, все, чего велите, исполним. Только… Спор у нас, уж извините, зашел. Фамилие ваше, стало быть, Кайгородов? Приметное оно дюже. Уж не с Алтая вы, не из тамошней казары родом?
– Николай Федорович, не волнуйтесь. К полудню 21-го я буду в Глубокой. Если вы с отрядом не успеете, атакую сам. Говорите, гаубичная батарея? Ничего, было у меня нечто похожее под Ковелем. Возьмем в шашки. Мне, как… дарвинисту не положено клясться, но я могу поручиться именем Малаки Тавуса, пусть царствует Он вечно-вековечно. Да не увижу я гору Лапеш, где ждут Семеро, да стану я добычей Змеиного царя, если… Ну, вы понимаете.
– Чар-яр, поручик!
– Чар-яр, бояр!
Бронеплощадка, осиротелый Норденфельд… Нет нашего канонира! Пулеметы при двух последних цинках патронов, трехдюймовки Рождественского Деда – какие взять, какие оставить? Консервы и сухари – паёк на двое суток, пополнить так и не успели. Лекарства, лекарства, лекарства… Спирт есть, и то спасибо.
Трое юнкеров больны. Оставить? Где оставить? В поселке нет даже фельдшера.
Паровозы, наша железнодорожная команда, без которой мы бы давно пропали. Запасные рельсы, инструменты… Хватит? Не хватит?
…Кленович Ольга Станиславовна. Дать ориентировку по телеграфу? Профсоюз обещал помогать – и пока помогает. Но Антонов стал сажать на станциях своих телеграфистов, если перехватят…
В желтой пачке – последняя папиросина. Salve!
Что еще?
– Господин капитан! Николай Федорович! Вторая рота… Они говорят… Они уходит!
– Понял, Сергей, не волнуйтесь так. Я иду.
2-я Социалистическая. 'Смело друзья, не теряйте бодрость в неравном бою…' Да, конечно.
Стояли ровно, не дыша, как и положено на последнем параде. Винтовки у ноги, патронные ленты – крестом поверх полушубков и шинелей, лохматые шапки – до самых нахмуренных бровей. Ожившая старая фотография, не хватает лишь красного знамени…
Вот и оно! Не знамя, правда – значок у флангового. Но и его достаточно. Намекают? Да чего там намекают, все прямо в лоб.
– Гражданин Кайгородов. 2-я Социалистическая рота провела митинг, на котором единогласно принята следующая резолюция…
Однорукий прапорщик Веретенников в это утро хрипел даже страшнее, чем тогда, на перроне Лихачевки. Шарф ему подарить, что ли?
– …Бывший войсковой старшина Голубов является верным сторонников социалистической демократии и выступает за создание однородного левого правительства Донской области. Центральный комитет социалистов-революционеров ведет в настоящее время переговоры с социалистическими элементами Дона, поэтому военные действия полностью противоречат…
Ветер стих, но красный флажок в руке флангового чуть заметно подрагивал. Все было ясно. Дальше можно не слушать.
Я поднял ладонь, шагнул вперед – прямо на замерший в холодном напряжении строй.
Умолк однорукий.
– Патронов нет, нет снарядов – я говорил негромко, даже не стараясь повысить голос. – Юнкера пойдут в штыковую. Я пойду вместе с ними…
Мир сопротивлялся. Пружинил. Не хотел меняться. Он имел на это право.
– …А вам я пришлю попа. Авось, отпустит грехи – за то, что помогали «кадетам» и прочим врагам трудового народа. Как там в вашей песне? 'Гимн нам народ пропоет, добрым нас словом помянет, к нам на могилу придёт'? Могу лишь позавидовать – от нас не останется могил. Все! Война окончена – всем спасибо. За расчетом – к юнкеру фон Прицу.
Повернулся, поправил башлык, на миг закрыл глаза, впуская в Мир веселых золотистых чертиков.
Что-то крикнули в спину – растерянно, с обидой…
Слушать я не стал.
На нашей площади Свободы намечается очередное побоище. Полно милиции – еле прошел к Университету. По краям агитационные палатки с флагами, крепкие молодые люди в полной боевой, пресса с телевидением в предвкушении. Все из-за того, что некий киевский гастролер возжелал прямо с площади обругать правительство. Зрелище привычное, упомянул же я его, поскольку подобные танцы с саблями, на которые лично я давно не обращаю внимание, очень интересовали Второго. Почти в каждой записи упоминание о политике. Не раздражает, но все-таки отвлекает.
Второй – человек желчный и скептически настроенный. Подозреваю, что в глубине души он считал Q- реальность очередным псевдонаучным шарлатанством, по крайней мере, до первого своего «погружения». Что любопытно, разнося в клочья «псевдонауку», Второй сосредотачивается не на шарлатанах, а почему-то на ученых. Странно и даже обидно. Все направления ноосферных исследований с самого начала четко позиционировали свое отношение к мистике, оккультизму и прочим Блаватским. Опыт, эксперимент, проверяемость результатов, воспроизводимость – критерии самые четкие и жесткие.
