котором стояла величавая боярская шапка.
– Ты бы и завтра окольничим стал, вот только заковырка одна имеется, – сожалел Петр Иванович.
– Какая же, боярин?
– Захарьины все места позанимали! – осерчал князь. – В каждом приказе сидят. Как место окольничего освобождается, так они сразу своего родича ставят. Тем они и сильны! Вот как, Василий.
– Что же делать-то, Петр Иванович?
– Они вместе, вот и мы должны быть заедино! Тогда мы тебе и поможем. А знаешь ли ты, кто всему виной?
– Кто же, Петр Иванович?
– Царица!
– Анастасия Романовна? – искренне удивился думный дьяк, никак не ожидая такого поворота.
– Она самая! Это она Захарьиных во дворец привела. Не будь ее, так мы бы в приказах по справедливости заправляли!
Содрогнулся живот, подобно вулкану, исторгнув из нутра глубокий выдох, и Василий вспомнил, что дородностью Петр Шуйский лишь чуток уступил Григорию Захарьину. Если бы не эта малость, быть бы ему конюшим!
– Да ну?!
– Вот тебе и «да ну»! А как второго она родила, так вообще окрепла. А про Гришку Захарьина и говорить срамно. Давеча так в Думе разорялся, как будто перед ним холопы сидят. Все власть свою хочет показать. А ежели бы Анастасии не было, разве посмел бы он на Шуйских голос повысить?
– Не посмел бы, – пьяно согласился Василий.
Нутро радовалось обильному угощению, а в голове стало совсем весело.
– Вот и я об том же! – радостно подхватил Петр Иванович. – Сидел бы тогда под лавкой мышью задушенной. А к чему это я все говорю? Извести нужно царицу, тогда ты окольничим станешь. И мы от Гришки Захарьина избавимся, и, даст бог, может, царь из нашего рода невесту присмотрит.
– Извести?! – перепугался Василий.
Кусок хлебной корки, которым он смазывал соус с блюдца, застрял в горле.
Захаров откашливался долго, хрипел задушенно на всю комнату, а Петр Шуйский услужливо справлялся:
– Может, тебе, Василий, наливочки дать?
Захаров в ответ тряс головой, махал руками и вновь заходился в безудержном кашле. Петр похлопал дьяка по спине, и кусок хлеба, сжалившись над несчастным, благополучно пролетел в желудок.
– Ох, и напугал же я тебя, – беззаботно скалился князь. – Смотрю, у тебя даже слеза на глазах выступила. Али, может быть, ты царицу жалеешь? Или окольничим раздумал быть?
– Ты сразу говори, Василий, с кем ты! С нами или с царем будешь? – строго спросил Иван.
– Это кажется, что царь всесилен, только без воли бояр ничего не делается, как повернут они, так и выйдет! – поддержал братьев Федор Скопин.
Он вновь держал на коленях рыжего кота, который весьма был доволен боярской лаской. Пальцы перебирали густую шерсть, залезали под живот, чесали ухо.
И тут Василий Захаров вдруг с ужасом подумал о том, что выбора у него просто не существует. Даже если он осмелеет и скажет: «Нет!», то Шуйские задушат его в тот же миг. Затолкают невинноубиенного в холщовый мешок и выбросят куда-нибудь в реку.
– С вами я, – выдавил из горла хрип Василий.
– Уж не простудился ли ты часом? – посочувствовал Петр Иванович.
– Нет, это я так, – заверил дьяк.
– У нас от простуды одно средство имеется. Эй, Клушка, поди сюда! Где там тебя еще нечистый носит?! Лекарство неси нашему гостю!
– Сейчас я, батюшка, – послышалось из-за двери, и следом за словами в горницу вошла босоногая девчушка, сжимая в руках большой расписной кувшин.
– Малиновая? – подозрительно поинтересовался боярин.
– А то как же! Она самая, батюшка, – горячо уверяла босоногая красавица.
– Тогда налей гостю полный стакан, а то он совсем захворал... Да не на скатерть, раззява! В стакан, говорю, лей! А теперь пошла за дверь!
Василий отпил малинового настоя; и вправду, малость полегчало.
– А что далее... с царицей делать?
– «С царицей»! – передразнил Петр. – Да моя челядь у нее чернику на базаре покупала. А ты – «царица»! Ранее сроду башмаков не носила, в лаптях по Москве шастала. Царица! Что с ней делать, спрашиваешь? Порчу навести, а то, еще лучше, отравы какой дать!
– А кто даст-то?
– Кто-кто? Вот непонятливый! – злился не на шутку боярин. – Баба твоя даст, вот кто!
– Какая баба? – совсем отупел Захаров.
– Жена твоя. Ее, кажись, Лукерьей кличут? – Лукерьей.
– Она у царицы в сенных девках служит?
– В сенных.
– Ходит в любимицах?
– Точно так, – удивлялся Василий Захаров осведомленности Петра Шуйского.
– Вот передашь ей этого настоя, – взял боярин пузырек, стоявший на сундуке. – Пускай им постелю Настасьи накрапает. А как это сделаешь, еще благодарность от меня получишь. Чего желаешь? Жемчуга? Могу золотишка дать. А как окольничим станешь, так сам золото иметь будешь. Городок в кормление получишь, именьицем обзаведешься. А может быть, и не одним.
– А ежели дознаются? – Василий Захаров крутил в руках пузырек с отравой.
– Кто же дознаваться станет, Василий Дмитриевич? Окромя меня и братьев, никто об этом знать не будет. В могилу тайну унесем! – клятвенно заверял Петр. – Хочешь, крест на том поцелую?
– Хочу, – неожиданно согласился Захаров.
Петр Шуйский снял с угла огромный серебряный крест, поднял правую руку и торжественно заверил:
– Клянусь не обмолвиться об нашем уговоре ни с кем даже словом единым. И пусть геенна меня огненная съест, если от клятвы своей надумаю отойти. – После чего припал губами к распятию. – А вы чего расселись? – прикрикнул Петр на братьев. – Сюда подите, тоже крест целовать станете.
Государь в тот день всем думным чинам дал отпускную, и потому бояре спали до самого обеда. Не нужно было, как обычно, просыпаться спозаранку, чтобы спешить под двери самодержца, опасаясь опозданием накликать его гнев.
Некуда было торопиться и Шуйским.
Петр еще с вечера приказал выбить зимние шубы от песка и пыли, и сейчас со двора раздавались глухие размеренные удары.
Выглянул боярин во двор и увидел, что шуб набралось почти дюжина; пять из них – царский подарок. А они особенно ценны. Иногда государь спрашивал – не прохудились ли шубы? Не побила ли их моль? Тогда на следующий день Петр Иванович надевал царский гостинец и прел в нем на заседаниях в Думе.
Клуша, прижмурив глаза, нещадно лупила скалкой государев дар, выколачивая из него большое облако пыли, и если бы шуба имела душу, то девка наверняка сумела бы вытряхнуть и ее.
Петр распахнул ставни и зло прокричал наружу:
– Дуреха! Ну куда так колотишь! Царский подарок это! Полегче бы надобно. Вот девка бедовая, что с ней поделаешь! – в сердцах добавил боярин.
– А как же пыль-то вытрясти, Петр Иванович, если шибко не бить? – упрямилась девица. – Не получится иначе.
– Ты колоти, да меру знай! А то саму тебя поколотить придется.
Угроза подействовала, и девка стала вышибать потише. А когда поправляла шубу, то делала это так заботливо, как если бы она была живой.
Проснулся Василий Захаров.
