напало оцепенение, и он не в состоянии был пошевелить ни рукой, ни ногой. Муха издал протяжный звериный вой, не в силах дотянуться до «нагана». Знахарь хладнокровно и неспешно извлек из-под пальто компактный револьвер, приставил дуло к голове Толика и спустил курок. Уркаган ткнулся лицом в стол.
– Это тебе за марух убитых, – процедил Знахарь сквозь плотно стиснутые зубы.
И только после этих его слов Трефовый очнулся. Оттолкнув от себя бьющееся в предсмертной агонии тело Цыгана, он отпрянул назад вместе со стулом, скользнул рукой под полу пиджака и выхватил револьвер. Однако оказывать сопротивление было уже поздно. Трефовый прекрасно понял это. На него смотрело четыре смертоносных дула. Револьвер Знахаря слева, «наган» Рекрута справа и две волыны стоящего напротив Резо.
Рекрут криво усмехнулся.
– Сейчас тебе предстоит принять решение, Трефовый, – сказал он. – Очень быстрое решение. И, что самое главное, верное. Можешь умереть вместе со своими дружками, а можешь жить, как у Христа за пазухой, согласившись на наши условия. Ну! Решай, Трефовый!
Глаза Знахаря метали искры. Палец, лежащий на спусковом крючке револьвера, побелел от напряжения. Резо был совершенно спокоен.
Трефовый опустил оружие, а затем и вовсе бросил его под ноги. Его меловое лицо было покрыто мелкими, как отметины оспы, крапинками крови. Не произнося ни слова, он положил обе руки на стол.
– А ты не дурак, как я погляжу, – одобрил его решение Рекрут. Он тоже опустил «наган» дулом вниз. – Останешься за Цыгана. Условия те же, что я уже озвучил. Четверть с общего навара, – жиган повернул голову. – Что там с Кумачом?
– Мертв, – ответил Знахарь.
– Тогда тебе и карты в руки, пацан. Назначаю тебя за старшего. Разделяй и властвуй! И не забудь отрядить в Москву десять человек из своей кодлы. Сегодня вечером, – Рекрут снова сфокусировал взгляд на уркагане. – Так что, Трефовый, отстегивать будешь Знахарю. Надумаешь рыпаться – конец тебе. Все понял?
– Да, понял.
В дверях трактира, привлеченные выстрелами, появились сидевшие до сих пор в засаде жиганы. Впереди всех возвышался Буйвол. Он водил дулом «нагана» из стороны в сторону и пытался отыскать для себя хоть какую-то жертву. Нацелился Трефовому в лоб, но Резо остановил ретивого жигана небрежным взмахом руки.
– Все в порядке. Вы вовремя, ребята. Если есть желание, можете пристрелить вон того, – грузин указал рукояткой револьвера на корчившегося неподалеку раненного в ключицу уркагана. – От него все одно никакой пользы уже не будет.
Буйвол быстро прошел вперед, остановился и прицелился в раненого. Грохнул выстрел, и жиган стремительно отпрянул, боясь испачкать в крови брюки. На убитого Кумача, как ни странно, никто из вошедших не обратил внимания.
– Все, уходим, – распорядился Рекрут. Он уже стоял вплотную к Трефовому и дружески похлопывал его по плечу. – Очень грамотное решение, парень. Думаю, в будущем на тебя можно будет положиться.
Однако жиган лгал. Он прекрасно понимал, что если человек предал один раз – пусть даже под дулом пистолета – верить ему нельзя. Такой человек при случае обязательно шмальнет тебе в спину. Но пока Трефовый мог быть полезен, и Рекрут не собирался искусственно торопить события...
Но уркаган, похоже, принял его слова за чистую монету. Не усомнился в искренности Рекрута и Знахарь. Потаенные мысли нового казанского авторитета из всех присутствующих мог угадать только Резо. Но он предпочел промолчать.
– Двинемся завтра с утра, – сказал Рекрут напарнику, когда они вместе вышли из трактира на свежий воздух. – Времени в обрез, но я что-то совсем вымотался.
Резо застегнул куртку под горло. С каждым днем вечера становились все морознее.
– Я не против, брат. Как скажешь. Кстати, отлично сработали. А ты сомневался.
Рекрут резко остановился.
– Я никогда не сомневаюсь, – холодно произнес он. – Но я предпочитаю рассчитывать на несколько ходов вперед. Это большая разница, Резо. Запомни.
Грузин равнодушно пожал плечами и тут же залихватски свистнул, подзывая пролетку.
Пронзительно зазвонил телефон. Один раз, второй, третий...
Камаев вынул ствол «нагана» изо рта, откинул барабан, и в ладонь ему упала одна единственная пуля. Он легко подкинул ее вверх, поймал и, сжав в кулаке, неохотно поднялся с низенькой продавленной тахты в углу комнаты. Телефон на столе продолжал разрываться. Виктор Назарович подошел к аппарату и снял трубку.
– Камаев слушает.
– Доброе утро, товарищ Камаев, – как всегда бодрым и жизнерадостным голосом отозвался на другом конце провода Верпухов. Виктора Назаровича коробила такая манера общения начальника. Даже в самых сложных и тупиковых ситуациях Георгий Карлович не терял присутствия духа. – У меня к вам срочное дело. Чрезвычайно срочное, товарищ Камаев. Вы в котором часу намерены появиться на рабочем месте?
Камаев поднял взгляд на часы.
– К девяти.
– Я жду вас к половине девятого. Повторяю, дело срочное. Не задерживайтесь, товарищ Камаев.
– Хорошо. Я буду.
Не прощаясь, Виктор Назарович первым повесил трубку. Он знал, что никто не мог позволить себе такого по отношению к Верпухову, но Камаеву было все равно. Ему давно уже было все равно.
Разжав кулак, он снова дважды подкину вверх пулю, а затем убрал ее в правый карман брюк. Видно, с этим снова придется повременить...
Камаев искал смерти. Такое решение созрело давно. Еще тогда, в одиннадцатом году, когда при налете на «Славянский базар» шальная пуля лишила жизни жену Виктора Назаровича. Налетчик не ставил своей целью убить именно ее, но так случилось. Так распорядилась судьба. Камаев не испытывал ни злости, ни жажды мести, тем более что тот налетчик давно уже получил по заслугам, но чувство долга толкнуло его после семнадцатого года в ряды сотрудников Чрезвычайного Комитета. Камаев искренне верил, что его работа поспособствует тому, чтобы по земле ходило как можно меньше мрази. А следовательно, и гибели невинных людей удастся избежать. Виктор Назарович работал, не щадя себя. Начальство ценило его, и, по словам Верпухова, о нем положительно отзывался сам Феликс Эдмундович. Хотя Камаев и заработал себе репутацию психологически неуравновешенного человека, в нем не было страха. Он лез под пули там, где не рискнул бы проявить геройство ни один другой сотрудник ЧК. Но смерть не шла к Виктору Назаровичу. Напротив, она словно избегала его, и коллеги окрестили Камаева Счастливчиком. Сам он таковым себя не считал. По другим причинам...
Последние месяца два Камаев каждое утро начинал с того, что играл сам с собой в «русскую рулетку». Табельный револьвер для этих целей не годился. У Виктора Назаровича было еще одно оружие – «наган», добытый после одной из проведенных в трущобах Хитровки операций. Камаев вставлял пулю в барабан, прокручивал его и спускал курок, пристроив дуло во рту. Но тот момент, когда, по твердому убеждению самого Камаева, он сможет воссоединиться с любимой женщиной, неизменно откладывался...
В половине девятого, как и было оговорено по телефону, чекист явился в здание на Лубянке и прямым ходом проследовал в кабинет Верпухова.
Григорий Карлович степенно прохаживался от одной стены до другой, заложив руки за спину. На нем был плащ и кожаная фуражка. Видно, Верпухов сам только что приехал. Или, напротив, уже собирался отбыть.
Камаев не произнес ни слова приветствия. Просто перешагнул порог и остановился, холодно глядя на непосредственного начальника. Верпухов замер и повернулся лицом к вошедшему.
– Садитесь, Виктор Назарович, – предложил он, указывая рукой на стул рядом со своим рабочим местом.
Камаев отрицательно покачал головой.
