Орды простил ее. – Ты же иногда отпускаешь нас на базар, чтобы мы могли сами выбрать для себя шелка и платья. Я покупала парчу в лавке его отца.
– И давно он… посещает мой гарем?
– Уже с полгода, – был печальный ответ.
– С полгода?! – поразился Улу-Мухаммед. – Завтра я прикажу казнить всех сторожей, охраняющих мой гарем. Это будет хорошим предупреждением тем евнухам, которые появятся позже.
Хану сделалось вдруг больно, а на лице красавицы Гайши уже играла лукавая улыбка.
– Ты ведь простил меня, повелитель?
Кому, как не господину, наказывать блудливую женщину. Страстный порыв в темной беседке был прощанием. Хан вытащил саблю и коротким взмахом отсек Гайше голову. Он еще успел разглядеть всплеск страха в ее глазах. Гайша рухнула под ноги своему господину, словно все еще молила о прощении. Улу- Мухаммед перешагнул через ее тело и пошел во дворец.
– Узбек! – позвал он черного евнуха. И, когда тот предстал перед повелителем, спросил: – Чем занимаются жены и наложницы в мое отсутствие?
– Они с нетерпением дожидаются твоего появления, повелитель, – был немедленный ответ.
– Перестань мне врать! – повысил голос хан. – Мне интересно знать все! Кто с кем общается, о чем они говорят, в какие игры играют. Мне надо знать, даже о чем они думают! И самое главное, что наложницы говорят между собой обо мне! Ты не можешь не знать этого. Если ты ответишь на все эти вопросы честно, тогда я сохраню тебе жизнь.
– Хорошо, хан… Твоя милость не знает границ. Я начну с того, что твоим женам не с кем общаться, кроме евнухов, за исключением тех случаев, когда по твоему разрешению они покидают дворец и идут на базар, чтобы выбрать себе драгоценности и шелка для платьев. Но даже тогда их всюду сопровождает стража, и они находятся под наблюдением евнухов. Но разве можно уследить за этими плутовками! Прости меня, мой господин. Может быть, иногда их и посещают греховные мысли. Некоторые из твоих наложниц жили в Сарайчике. Изредка ты разрешаешь им видеться со своими родителями и родственниками. Не обижайся на меня, повелитель, но многие пережили любовь до тебя, и что может помешать им встречаться в отчем доме со своими прежними возлюбленными! Ты знаешь, что у нас произошел такой случай, когда соблазнитель попытался проникнуть в ханский гарем, переодевшись в женские одежды, но обман сразу раскрыли, и евнухи немедленно изрубили его на части. Поверь мне, повелитель, мы делаем все, чтобы уберечь твою честь.
– Чем жены занимаются в мое отсутствие?
– Повелитель, Хавва – прародительница всех жен на грешной земле. Она была сотворена из ребра Адама, и, видимо, далеко не из лучшего. Если это не так, тогда зачем ей было поить Адама вином и заставлять вкушать запретный плод? Так и жены твои, повелитель, сколько бы ты их ни ласкал, все им кажется мало! Я часто вижу, как некоторые переодеваются в мужские одежды и ласкают твоих других жен.
– Хорошо… иди, – сказал хан. – И позови ко мне лекаря.
– Слушаюсь.
Правда, высказанная Узбеком, больно ранила Улу-Мухаммеда, но он сумел сохранить спокойствие. Тело его по-прежнему оставалось сильным, глаз, как и в молодости, зорок, однако он уже не ощущал того большого мужского влечения к женщинам, которое, он помнил, владело им с юношеских пор. Тогда достаточно было представить красивую девушку, чтобы почувствовать желание. До женитьбы было далековато, и его отец, великий Джеляль-Уддин, замечая в сыне томление, позволял ему пользоваться родительским гаремом.
– Пожалуйста, сынок, можешь заходить в этот заповедный сад. Дорога сюда для тебя всегда открыта. В жизни это не последнее дело, поверь мне, старику. Посмотри, что да как, чтобы во время брачной ночи не чувствовать себя глупцом, – громко хохотал Джеляль. – Помни, у тебя есть отец, который всегда сможет понять твои надобности, он-то уж никогда не закроет гарем для своего сына. Ну, а как женишься, так сможешь завести собственный гарем из молоденьких наложниц, тогда в спальные покои будешь пускать своего престарелого отца.
Джеляль-Уддин снова захохотал. Худое, загорелое до черноты лицо хана при смехе становилось похожим на печеное яблоко.
Улу-Мухаммед вдруг подумал, как могуч был его отец, если незадолго до смерти позволял себе размышлять о женской плоти. Мухаммед никогда не сможет забыть того дня, когда Джеляль-Уддин, пораженный смертельной болезнью, повелел привести евнухам свою любимую наложницу Гульнар.
– Пусть она разденется.
А когда Гульнар разделась донага, обессиленный правитель долго любовался ее красивым телом, потом тихо произнес:
– Уведите ее… не хочу больше смотреть. Она меня волнует, хочу умереть спокойно.
С тем и почил старый воин.
Улу-Мухаммед всегда был желанным гостем в отцовском гареме. Страстные ласки красивого и стройного юноши хотели получить даже увядающие без мужских объятий многоопытные жены. Кто, как не они, больше всего разбираются в любви. Это с возрастом Мухаммед стал засматриваться на молодость, а тогда его больше привлекала зрелость.
Перемену в себе Улу-Мухаммед обнаружил не сразу, и равнодушие к цветущему гарему он воспринимал как обычную усталость, находил радость в разговорах с сыновьями и в долгом общении с мурзами. Это потом пришло сомнение, а вместе с ним в нем поселилось и беспокойство.
Сейчас же Улу-Мухаммед обратился за помощью к придворному лекарю. Старый, высохший, словно кора дерева, лекарь, который поддерживал мужскую силу еще у великого Тохтамыша, на всех во дворце одним только своим видом наводил страх.
Старик терпеливо выслушал господина и улыбнулся. Казалось, от его внимательных и умных карих глаз не способен укрыться даже ничтожный недуг.
– Я приготовлю тебе капли, повелитель. Это старый испытанный рецепт, настой из целебных трав и корня жизни. Он применяется с начала сотворения мира, и, мне думается, к нему прибегал даже Адам. Обещаю тебе, повелитель, ночь ты захочешь провести в гареме. Это снадобье помогало и твоему отцу, и до последнего дня он звал к себе в ложницу юных прелестниц. Грешно говорить, я, хоть и стар, как труха древнего дерева, однако и сам частенько прибегаю к этому средству. Не могу равнодушно проходить мимо молодости. Кто знает, может, поэтому я еще и жив, что девушки дарят мне свою любовь. – Лекарь беззубо скалился. – Можешь не сомневаться, повелитель, я сумею сделать так, как нужно.
Старик управился в срок. В обед после молитвы он принес в кувшине красную жидкость, густую и пахучую. Может, и вправду поможет снадобье? Тогда его нужно испить до дна, чтобы вновь ощутить себя, как и прежде, полным сил.
Улу-Мухаммед осушил кувшин до капли. Пил жадно, запрокинув голову, и тоненькая струйка стекала с его губ на белый шелк воротника. Хан почувствовал на губах солоноватый привкус, совсем такой, какой бывает, когда слизываешь с ранки на пальце выступившую кровь.
Ночь Улу-Мухаммед провел с одной из любимых жен и целый день ощущал радостное блаженство.
Через неделю Улу-Мухаммед позвал к себе старика вновь. Лекарь явился незамедлительно. Улу- Мухаммед подумал о том, что, сколько он себя помнит, лекарь всегда был старым и оттого казался бессмертным.
– Тебе не хватает красного снадобья? – удивился старик.
– Оно у меня еще осталось. Но сегодня я хотел бы провести ночь в гареме не с одной наложницей, а с тремя! Здесь нужно более сильное средство.
– Понимаю. – Лекарь пытливо посмотрел на хана.
И снова Улу-Мухаммеду показалось, что старик сумел прочитать его сокровенные мысли. Ничто не могло укрыться от этих умных и проницательных глаз. Многое они видели, но старик оберегал не только его тайны, но и тайны его отца, уже давно умершего. Очень умен лекарь, если сумел дотянуть до глубокой старости, находясь вблизи от властителей.
– Я принесу тебе снадобье вечером.
Улу-Мухаммед хотел поторопить лекаря, но раздумал: кто посмеет обидеть старика, если никогда не
