коленкор, – печально объявил Егор.
И трижды надавил на курок. Первым умер Штырь, свалившись на пол. Вторым выстрелом Шатун убил девушку, которая упала прямо на мешки с деньгами. Ее кавалер сумел малость приподняться, а потому получил две пули в грудь.
Теперь осталось самое приятное. Плотно упаковать деньги в сумки, побросать их в микроавтобус да сваливать отсюда побыстрее!
Вот с этого момента начиналось самое интересное. Девушка, взгромоздившись на Косматого, потерлась о его голые ноги грудями, а потом легла на него и начала сползать вниз, оставляя на его животе ровную влажную дорожку. Руки Косматого скользнули по ее хрупким плечам, ненадолго задержались на спине. Слегка приподняв голову, она посмотрела на Косматого.
– Не торопись! – предупредил Косматый. – Я так не люблю.
– Как скажешь.
Девичьи губы между тем добрались до паха. Откинувшись, Петр достал сигарету и закурил. Весьма неплохо совмещать сразу оба удовольствия.
К Лариске, центровой путане с Ленинградки, Петр приходил каждую пятницу в девять часов вечера. Об этом знали и сутенеры, и мама-сан, а потому девицу освобождали от всякой обязаловки. Наведя марафет, она терпеливо дожидалась Косматого в одном из номеров гостиницы.
Косматый обычно появлялся на людях к обеду следующего дня заметно исхудавший, но чрезвычайно довольный.
– У меня столько баб было, что всех и не упомнишь, – с какой-то скрытой тоской сказал Косматый. – С каждой, конечно, по-разному получается… Это кажется, что вы, бабы, все одинаково устроены, но в действительности все разные… Только ни с одной у меня такого не было, как с тобой. Откуда это у тебя?
Подняв голову, она отвечала:
– Учителя были достойные.
Хмыкнув, Косматый сказал:
– Не сомневаюсь… Ну чего застыла. Работай, да поаккуратнее, конец не поцарапай.
Косматый вдруг услышал, как в замочную скважину вставили ключ, замок дважды щелкнул…
– Какого хрена! – зло выругался Косматый, приподнимаясь.
До двенадцати часов следующего дня его никто не должен был беспокоить. Так было принято. В конце концов, и смотрящий района имеет право на некоторые человеческие радости.
Дверь широко распахнулась, и в комнату вошло пять человек. Косматый знал только четверых: Варяга, Тарантула, Рябого и Яшку Дадона. Посмотрев на оцепеневшую от неожиданности девушку, Тарантул коротко распорядился:
– Пошла вон, шмара! И чтобы я тебя здесь больше не видел.
Девица перевела удивленный взгляд на побелевшего Косматого, как бы спрашивая у него разрешения, и тот, слегка кивнув, невесело сказал:
– Иди!
Схватив со стула свою одежду, девушка капризно фыркнула и, не стесняясь наготы, выскочила в коридор.
Варяг с Тарантулом устроились рядом с кроватью на стульях. Косматый набросил на себя рубашку, надел брюки.
– Ты мне ничего не хочешь сказать? – спросил Варяг.
Петр обиженно спросил:
– А что я должен тебе говорить? Или, по-твоему, я покайфовать не могу? Зачем в комнату-то врываться? Постучал бы, так я бы тебе сам открыл. А если разгрузиться хочешь, так у меня для этого и телки есть подходящие.
Посмотрев на Тарантула, Варяг спросил:
– Он что, ваньку валяет?
Подойдя вплотную к Косматому, Константин злобно прошипел:
– Где общак?!
– Какой еще общак? – удивленно вскинулся Петр.
– Тот самый, что должен был прибыть в Польшу сегодня утром! – все так же свирепо продолжил Тарантул.
Косматый нервно улыбнулся. Он начинал осознавать, что произошло нечто страшное. Вытащив из кармана фотографию, Константин поднес ее к самым глазам Петра.
– Ты вот эту рожу знаешь?
– Да… Это Шатун.
– Кто он такой? Откуда взялся? – спросил Варяг.
– Мы с ним вместе в воркутинской крытке парились. Косяков на нем не висело. Правильный пацан был.
– Правильный, говоришь?
– О чем базар?! – вскипел Косматый.
– Ты не суетись, здесь толковище решает, – напомнил Тарантул. Косматый нервно сглотнул слюну. Значит, все-таки толковище. – Этот твой правильный пацан завалил всю общаковскую братву и сделал ноги вместе с кассой!
Лицо Косматого застыло.
– Не может быть!
– Что я, по-твоему, фуфло, что ли, толкаю?! – вскипел Тарантул, подаваясь вперед. – Эту тварь видели, когда он из вагона грузил брезентовые мешки! В них лавэ были! С ним было еще каких-то два хрена и молодая бикса!
– Ты знал об этом? – спокойно спросил Владислав.
– Нет, – тихо ответил Косматый. – Стал бы я тогда здесь с бабой разлеживаться.
– Тоже верно, – заметил Варяг. – Как же ты просмотрел эту крысу?
Толковище больше напоминало откровенный разговор. Никто не хмурил бровей, не повышал голоса, но легче от этого не становилось. Косматый был искренне удручен. Сейчас он представлял собой сплошной комок нервов, и от каждого слова, брошенного в его сторону, на его загривке поднимались волосы.
Было видно, что случившееся он переживает тяжело. Понимает, что вряд ли ему удастся отмыться, если Шатун не будет найден.
Но толковище есть толковище, и травить баланду здесь не принято. Следовало детально рассмотреть проступок Косматого, чтобы вынести суровый вердикт.
– Он тебе макли впарил, а ты и уши развесил? – негромко укорил Косматого Рябой, вор, за плечами которого было пять лет крытки и десять годков усиленного режима.
Самое интересное, что в его внешности не было ничего зловещего. На пальцах ни одной выколотой точки (к чему особые приметы!), на месте выбитых зубов – дорогая керамика. Внешне он напоминал инженера-физика из какого-нибудь научно-исследовательского института, и только когда Рябой начинал говорить, выяснялась вся несостоятельность первого впечатления. Чувствовалось, что общаешься с человеком, за плечами которого немалый жизненный опыт и который как никто знает цену слову. Может быть, поэтому он больше молчал.
Среди своих Рябой отличался необыкновенной принципиальностью. Десять лет назад, уже будучи в статусе вора в законе, он лично убил на киче мужика, осмелившегося посягнуть на авторитет законных. Не пожелав сухариться, он отпарился до самого звонка. Таких людей с ноткой недоумения в голосе называют «утюгами». Но именно на них и держатся воровские законы.
Чаще всего за вора парится «сухарь», лицо, не обремененное большим сроком. А за принятый крест «сухарник» получает не только уважение от сокамерников, но и дополнительный грев из общака.
Уголовная элита не забывает своих подвижников.
– Ведь своим в доску был, – неуверенно оправдывался Косматый. – Грел я его… Все-таки земляк. За вторым столом сидел… Ведь путевым был, бля буду! – не без некоторого усилия выдавил из себя сильную клятву Косматый.
