Последние иллюзии у собеседников рассеивались сразу после того, как Елизаров начинал говорить. Голос у полковника был необыкновенно сильный, какой можно встретить разве что у оперных певцов. И он умел им пользоваться.
Елизаров оторвал взгляд от листа бумаги, на котором остро заточенным карандашом вычерчивал какие-то каббалистические знаки, и посоветовал своим звучным голосом:
– Вы не торопитесь, рассказывайте подробно.
Собеседником Елизарова был мужчина лет пятидесяти с густой седой шевелюрой, которую он основательно взъерошил, прежде чем продолжать:
– Их четверо было, это точно. Я с ночной смены возвращался и хорошо их рассмотрел. Две девушки, очень симпатичные, и двое мужчин. Они сначала сигналили, хотя это не очень приятно, когда в час ночи кто-то сигналит под окнами. И вели себя они довольно шумно, не то так громко разговаривают, не то ссорятся. Сделаешь таким замечание, тебе же морду набьют.
– А где вы работаете?
Выпуклые стекла очков создавали любопытный оптический эффект – глаза Елизарова выглядели значительно больше, чем у рядовых граждан, и у его собеседников невольно возникало ощущение, что этот человек знает подноготную каждого.
– На заводе я работаю, – ответил мужчина. – Платят мало, но я как-то свыкся. Вокруг все сикось-накось, а у нас какой-никакой, но порядок.
Небольшая голова Елизарова одобрительно наклонилась.
– Порядок, да. Без него никуда. – Прямо перед ним неровной стопкой лежало несколько фотографий. Елизаров поднял их и небрежно раздвинул пальцами, как если бы это была колода карт, после чего аккуратно положил их перед собеседником. – Не узнаете ли вы среди этих людей кого-нибудь из тех, кто привлек ваше внимание той ночью?
Свидетель нерешительно взял фотографии и принялся перебирать их по одной. По мере того, как снимки переходили из его рук на стол, на его лбу собирались виноватые морщины. Надо же, как нехорошо получается: на машине подвезли, обходительно так разговаривают, а он не в состоянии помочь столь милым людям.
Полковник Елизаров рассеянно улыбался, фиксируя малейшее движение пальцев свидетеля, мельчайшую капельку пота на его верхней губе.
Час назад Елизаров встречался еще с двумя свидетелями, молодой парой, возвращавшейся в тот вечер с дискотеки. В интересах дела полковник расспрашивал молодых людей по отдельности, и они, нисколько не колеблясь, узнали на фотографии майора Чертанова.
На этот раз пачка снимков получилась несколько толще. Вместе с прочими изображениями людей, не имевших ни малейшего отношения к делу, Елизаров приобщил пару портретов малоизвестных артистов. И свидетель застопорился именно на них, болезненно морща лоб и пытаясь вспомнить, где же он мог видеть эти физиономии. Не отыскав в ячейках памяти ответа, он не без досады отложил снимки. В его руках осталась последняя фотография.
– Вот он! – выкрикнул свидетель. – Здесь он выглядит как будто немного моложе, худее, что ли… Но я его все равно узнал. Он преступник?
– Совсем не обязательно, – строго сказал Елизаров. – Мы здесь привыкли оперировать фактами и уликами. Но вам, конечно, большое спасибо за помощь… Вот ваш пропуск, до свидания.
Елизаров любил наблюдать за тем, как посетители покидают его кабинет. Некоторые виновато семенили к двери, как будто несли на плечах груз своих прегрешений. Другие просто пятились, заискивающе глядя в лицо. Третьи, к которым принадлежал нынешний свидетель, шли к выходу с чувством выполненного долга.
Дождавшись, когда дверь захлопнется, Михаил Михайлович взял телефонную трубку. Он уже давно усвоил, что большая руководящая должность, кроме обязательного спектра профессиональных качеств, требует еще и дипломатического чутья. Так уж сложилось в милиции, что ключевые посты, как правило, занимают люди с хорошими физическими данными, чей рост может с успехом поспорить с водонапорной башней, а людям его комплекции требуются незаурядные способности, чтобы шагать вровень с ними. Одним умом здесь не обойтись, тут необходима дипломатия.
Вместе с тем его должность – не сладкий пряник, а черствый сухарь, о который пообломали зубы множество недоброжелателей. Невозможно ведь для всех быть добреньким, кому-то приходится и холку намыливать. С этими мыслями Елизаров набрал нужную комбинацию цифр.
– Да, – раздался глуховатый голос Крылова.
– Геннадий Васильевич? – жизнерадостно поинтересовался Елизаров. – Узнал?
– Да разве тебя забудешь? – искренне удивился Крылов. – У тебя ко мне дело?
– Не дело, а так, пустячок.
– Слушаю, – тон Геннадия Васильевича сделался настороженным.
– Майор Чертанов у тебя ведь работает?
– Да, в моем отделе. А что?
– Не хочу тебя расстраивать, но мне кажется, он попал в неприятную историю.
– Вот как?
Крылов нахмурился. Сердечный тон собеседника означал, что материалов у него значительно прибавилось с того момента, как Чертанов был «задержан» ищейкой на месте преступления.
– Я об убийстве на Рязанском проспекте.
– Это я уже понял. Что дальше?
– Тут выяснилось, что незадолго до убийства майор Чертанов действительно приходил к покойному, хотя он усиленно отрицает этот факт… Сам понимаешь, я не утверждаю, что именно он убийца, но совсем не исключаю, что твой подчиненный был последним, кто видел Сдобина живым.
– А может, майор просто на кого-то похож? – не раздражаясь и не повышая голоса, произнес полковник Крылов. Он давно научился сохранять если не полнейшее спокойствие, то хотя бы его видимость.
– Мне тоже хотелось бы так думать, – закручинился Елизаров, – но он опознан десятком свидетелей. А потом здесь есть еще один нюанс. В комнате убитого повсюду его «пальчики». Даже там, где, казалось бы, их быть не должно.
– Например?
– На пустых бутылках из-под вина и водки, которые стоят в чулане. Не хочу тебя огорчать, Геннадий Васильевич, но у меня создается убеждение, что Чертанов бывал в этой квартире неоднократно. Даже более того, он был собутыльником покойного. Так что его поведение представляется мне, мягко говоря, странным. – Елизаров вздохнул, давая понять, как сильно расстраивает его сложившаяся ситуация.
Крылов засопел в трубку, изображая праведное негодование, а потом заговорил:
– Даже не знаю, что сказать, Михал Михалыч. Твой тезка, конечно, мужик взрывоопасный, этого у него не отнимешь, но в моем отделе он – лучший. Если тебя интересует мое мнение, то я не думаю, что Чертанов может быть замешан в убийстве.
Елизаров недоверчиво улыбнулся. Полковник Крылов прекрасно понимал, что, окажись его сотрудник причастным к убийству, то в этом случае рикошетом стукнет и по его репутации. А за себя Крылов постоять умел. Что ж, нужно быть готовым к бою. Очень часто в драке побеждает не тот, кто состоит из горы мышц, а человек небольшого росточка, но зато очень юркий и быстрый, с отменной реакцией. Елизаров считал себя именно таковым.
– Хотелось бы верить, – сказал он. – Но для начала Чертанову придется ответить на парочку вопросов, тогда и примем окончательное решение.
– Хорошо, я скажу ему… зайти к тебе завтра.
– Не жалеешь ты своего коллегу, Геннадий Васильевич. Ты хочешь, чтобы я мучился бессонницей от неразрешенных вопросов? Давай сделаем так. Сейчас на моих часах… половина первого. Пускай будет у меня через часик, максимум через полтора.
– Будь по-твоему, Михал Михалыч, – бодро произнес Крылов.
– Твоими бы устами да мед пить, – пробормотал Елизаров, когда положил трубку.
Чертанов уверенно переступил порог кабинета Елизарова, поздоровался и, услышав тусклый ответ, не стушевался, а терпеливо застыл у входа, дожидаясь, пока полковник предложит
