В самом центре лестничной площадки, головой к ступеням, лежала молодая женщина. В правой руке она сжимала небольшую кожаную сумочку, из которой неряшливо выглядывала салфетка.
Смотреть на убитых всегда больно. К подобному зрелищу просто невозможно привыкнуть, но вдвойне горько, если жертва – женщина. Она лежала на боку, скрестив ноги, как будто знала, что после смерти станет объектом изучения многих мужчин, и стыдилась своей нелепой позы. Даже юбка на ней, по- весеннему короткая, не задралась, как это частенько происходит в подобных случаях, а аккуратно прикрывала бедра.
Женщину можно было бы назвать красивой, если бы не аккуратная дырочка в правом виске. Золотистые волосы слиплись от выступившей крови, отчего прическа выглядела неестественно всклокоченной.
– Когда ее застрелили? – спросил Михаил. Он разжал ладонь, и острый тигриный клык, упав на дно кармана, глухо стукнулся о пригоршню мелочи.
– Три часа назад, – сказал Шибанов. – Убийца поджидал ее на лестничной площадке. Попытался вырвать сумочку. Она не отдавала. Вот, смотри, даже сейчас крепко держит… А когда она упала, подонок открыл сумку и беспрепятственно вытащил содержимое.
– Выстрел кто-нибудь слышал?
– Нет. Скорее всего, убийца использовал глушитель.
Михаил присел на корточки и с минуту разглядывал лицо женщины, на котором запечатлелся предсмертный ужас.
– Куда же она торопилась в такую рань? – пробормотал он, распрямляясь.
Шибанов только пожал плечами:
– Непонятно. Ни одно учреждение так рано не начинает работу, а убийца точно знал, когда жертва появится, и поджидал ее.
– Гильзу нашли?
Шибанов утвердительно кивнул:
– Нашли. Пока сказать трудно, от какого она пистолета… Но предварительно эксперты сказали, что использовался патрон от «парабеллума», девять на девятнадцать. Он подходит и к «радому», и к «беретте», и к «вальтеру». Как и в тех случаях, о которых я рассказывал тебе по дороге…
– Понятно.
Откуда-то сверху раздавались веселые мужские голоса, и Михаил готов был поспорить, что через пару минут он услышит взрыв здорового жеребячьего ржания.
– Кто там? – спросил он, кивнув головой в направлении голосов.
– Судмедэксперты, – безнадежно махнул рукой Шибанов, как будто бы сумел прочитать мысли Михаила. – Анекдоты травят, пока мы тут возимся.
Михаил понимающе кивнул. Как это ни странно, но самым жизнерадостным народом, с которым его когда-либо сводила профессия, были патологоанатомы. Создавалось впечатление, что они периодически подпитывались энергией у трупов. Покойницкий юмор – это про них сказано.
– Соседей еще не опрашивали? – осведомился Михаил.
– Не успели… А потом, лучше тебя это все равно никто не сделает.
– Спасибо, что не забываете придержать для меня черную работу, – ехидно поблагодарил Михаил. – Ладно, давай поглядим, кто с ней жил рядом.
Он подошел к ближайшей двери и позвонил коротко, совсем не по-милицейски, но уже через секунду дверь открылась, и на пороге, неумело изображая скорбь, возникла бодрая старушенция лет семидесяти. Наверняка она давно наблюдала за оперативниками в дверной глазок и, изнывая от нетерпения, ожидала, когда они наконец соизволят вспомнить о ее существовании.
– Здравствуйте, – сдержанно произнес Михаил, – мы из милиции. – Развернутое удостоверение было поднесено к любопытному носу старушенции.
Как правило, свидетели делятся на две группы. Первые, едва взглянув на удостоверение, пропускают сотрудников в комнату, всем своим видом показывая, что про более дорогих гостей и мечтать не смели. Вторые скрупулезно изучают протянутое удостоверение, вчитываясь в каждую букву, как будто подозревают стражей в десяти смертных и тысяче дополнительных грехах.
Старушка относилась ко второй категории.
Ее глаза, словно сканер, скопировали написанное, и коротенький текст навсегда упрятался в одной из ячеек ее памяти.
– Что ж, прошу вас, – она неохотно отступила в сторону, пропуская мужчин в квартиру.
– Спасибо, – поощрил ее Михаил за великодушие. – Вы, конечно, знаете о трагедии, случившейся с вашей соседкой?
Старушка как будто ожидала именно этого вопроса. Картинно всплеснув руками, она воскликнула:
– Конечно! Это такой ужас, такой ужас!.. Очень славная была девушка, всегда скажет «здравствуйте», «до свидания». Не то что некоторые… А вы проходите, молодые люди. У меня, правда, не прибрано, но подошвы все равно об половичок вытрите. – Зоркие старушечьи глаза проследили, тщательно ли выполнят просьбу нечищеные ботинки Михаила. – Можете на диванчик сесть, он у меня хоть и старенький, но очень прочный. Сейчас такой мебели и не делают.
Чертанов с Шибановым осторожно присели на краешек разрекламированного дивана, опасаясь, что он рассыплется в труху. Но, вопреки ожиданию, диван оказался и впрямь прочным. Эдакий реликт, шагнувший из позапрошлого столетия в современность.
– Вы давно знаете свою соседку? – полюбопытствовал Шибанов.
– Люду-то?.. Она живет… Простите, она прожила в нашем доме три года.
– Вы случайно не знаете, чем она занималась, где работала?
– Насколько мне известно, – жеманно сказала старушка, – постоянно Люда нигде не работала. Хотя кто знает эту современную молодежь – вроде бездельничают, а деньги водятся всегда. Что-то продают, что-то меняют, так и живут. Вот и Люда занималась чем-то в этом роде. – В тоне старушенции смешались нотки зависти и осуждения.
– А почему вы так решили? – спросил Михаил.
– Молодой человек, слава богу, я не первый год живу на этом свете, и научилась разбираться в людях. Во-первых, Люда очень хорошо одевалась. Едва ли не каждую неделю меняла наряды…
– А может быть, у нее имелся, – Михаил слегка запнулся, стараясь подобрать слово поделикатнее, – какой-нибудь состоятельный… друг?
– Ну-у, я отлично понимаю, о чем вы говорите, молодой человек, – седая голова старушенции слегка качнулась. – Я не хочу сказать, что Люда проживала монашкой, но богатых покровителей у нее не было. За все это время я видела у нее только четырех визитеров. Но они явно не «новые русские», – тонкие бледные губы пренебрежительно растянулись, – обыкновенные мужчины. Заурядные, я бы сказала.
– Итак, у покойницы был узкий круг общения?
– Именно так, молодые люди. Люда была очень осторожна и, прежде чем кого-то впустить в квартиру, обязательно поинтересуется, кто там… В наше время по-другому нельзя.
– Жильцы этого дома у нее бывали?
– Чаще всего к ней заходила соседка с верхнего этажа, ровесница Людочки. Чаевничали подолгу, болтали. У нас, женщин, тем для разговоров всегда предостаточно.
– В какой квартире проживает эта соседка? – спросил Михаил, увлекая Шибанова к выходу.
– Моя дверь вот так, – рубанула старуха рукой пространство, – а ее напротив будет.
Вторая соседка относилась к первой категории свидетелей – она мгновенно впустила оперов в коридор, как только рассмотрела в проеме дверей удостоверение с позолоченным тиснением. Едва ответив на приветствие, проводила в комнату, томно пряча накрашенные глаза под густыми ресницами. Взгляд у нее был блудливый, кошачий, такое впечатление, что в каждом шкафу она прячет по парочке темпераментных любовников.
– Простите, как вас зовут? – осведомился Шибанов.
– Венера. – Так и чудилось недосказанное: «Милосская».
– Венера, мы знаем, что вы были дружны с вашей покойной соседкой, Людой, – произнес Михаил, устроившись в низеньком кресле. Оно оказалось необычайно мягким, глубоким, и майор не без досады заподозрил, что нужно будет сделать некоторое усилие над собой, чтобы не поддаться сонливости в таком
