Савелий с легкой печалью в голосе проговорил:
– Лизанька, дорогая, ты меня просто недооцениваешь… или очень мало знаешь меня, и это несмотря на нашу продолжительную связь. Конечно, я очень ценю удачу и без нее невозможно было бы заниматься моим ремеслом, но на Бога я надеюсь не меньше, и поэтому перед тем, как выпотрошить очередной банк, я ставлю во-от такую свечу в храме Христа Спасителя. И, как видишь, помогает!
– Опять ты за свое, Савелий! Я устала от такой жизни. Я устала за тебя переживать. Мне нужен покой, я хочу быть только с тобой. А наше счастье такое хрупкое, и я очень опасаюсь, что оно может быть разрушено. И тогда я тебя потеряю навсегда.
– Лапушка, – ласково и в то же самое время очень жестко проговорил Савелий. – Нам хорошо с тобой, и это главное! А остальное не в счет. В своей жизни я ничего не хочу менять. Пойми меня правильно, я привык к тому, что имею. А если что-то поменяется, значит, я буду не тот, которого ты знаешь и к которому ты привыкла. Если я начну жить по-другому, следовательно, я должен буду оставить старика Парамона. Забыть всех своих друзей с Хитровки, которым многим обязан, а на такие жертвы я пойти не смогу.
– А если я тебя об этом очень попрошу. – В глазах Елизаветы застыли слезы.
– Ты шикарная женщина, лучшая из тех, которых я когда-либо встречал. Но пойми, на это я не могу пойти даже ради тебя. Послушай меня, девочка, – очень серьезно продолжал Савелий. – Ты подумай хорошо, может быть, тебе со мной действительно не по пути. Я все пойму, и не нужно ничего объяснять. Ты эффектная, красивая, ты можешь найти себе подходящего супруга – богатого, знатного. Будешь жить в роскоши. А кто я? Человек, который вырос на Хитровке. И все! Что я могу? Обманывать, мошенничать, воровать. Эти качества высоко ценятся в нашем мире, но не являются добродетелью в том свете, откуда явилась ты. – Савелий старался не смотреть на соблазнительное женское тело. Достаточно отвлечься на минуту – и мысли примут совершенно иное направление. – Ты права: неизвестно, как сложится моя судьба, – через год, через месяц или даже через час меня могут этапировать в Сибирь. Не делай круглых глаз, моя радость, в нашей жизни случается и не такое. Обреют мою буйную голову, наденут арестантский картуз, нацепят на горло ошейник и поведут, словно пса, по большому тракту. – Глаза Савелия зло сверкнули. – Вот такая наша доля хитрованская. А ведь еще и ты можешь крепко запачкаться. Не боишься? Россия-то, она большая, глухих уголков на всех арестантов хватит. Извини меня, но ты сама вывела меня на этот разговор, и мне нужна не только страстная женщина, но еще и соучастница, которой я сумел бы доверять. До сегодняшнего дня мы были с тобой неплохой парой и очень подходили друг другу. Но я вижу, что внутри тебя начинает что-то ломаться, и мне это очень не нравится. – Как бы нечаянно пальцы Савелия сжались, причинив Елизавете боль. – Я, конечно, тебя не тороплю, но для раздумий у тебя не очень много времени… Когда мы поднимемся с этой кровати, ты должна определиться раз и навсегда, с кем ты. Если же нет… Мне очень жаль, и сегодняшняя наша встреча будет последней в этой жизни.
Савелий убрал руку с ее бедра, тем самым как бы давая понять, что пора Елизавете делать выбор.
Лиза улыбнулась, прижала голову к груди Савелия и произнесла:
– Савельюшка, я с тобой навсегда!
– Это самое приятное, что я услышал от тебя в этом месяце! – отозвался Савелий на улыбку девушки.
Часть IV
ГЛАВНЫЙ ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ
Глава 28
Медвежатник был личностью необыкновенной – это следовало признать. Он уже успел ограбить около двух десятков банков и за все это время не знал осечек. Он действовал как хорошо отлаженная машина и всегда был нацелен на победу. Причем он взламывал банки, которые прежде считались неприступными. В его работе угадывалась некая бравада. Именно от избытка самоуверенности медвежатник вскрыл Сельский кредитный банк, который располагался практически в тридцати метрах от департамента полиции. Он словно бы бросал вызов всей системе, и у полиции действительно не находилось сил, чтобы поднять брошенную им перчатку.
Безусловно, медвежатник обладал неплохими организаторскими способностями. Прежде чем наведаться в банк с ворохом отмычек, он предварительно получал о нем максимальную информацию через внедренных в штат людей. Причем он всегда безошибочно разведывал самые слабые места в охране. Не исключалась и такая возможность – он проникал в банк под видом клиента, имеющего солидный счет. Глупо было бы считать, что он держал деньги в банке под своей фамилией. Скорее всего, он имел дюжину фальшивых документов, которые обеспечивали ему весьма солидное прикрытие.
Аристов еще раз просмотрел списки вкладчиков в ограбленных банках, пытаясь выявить одинаковые фамилии, и сердито отбросил их в сторону. Абсолютно никакой закономерности!
Во всех ограблениях чувствовался изыск, даже некоторая щеголеватость. А она присуща человеку образованному и с завидной фантазией.
Трудно представить, что сложнейшие английские замки вскрывает какой-нибудь самородок с Хитровки, читающий по слогам. Здесь нужна культура. И очень неплохие мозги. Не исключено, что он является завсегдатаем светских салонов, где выуживает полезную информацию.
Просматривая списки вкладчиков, генерал Аристов неожиданно обнаружил, что среди клиентов трех ограбленных банков – Волжско-Камского, Сельского кредитного и Строительного – присутствует одна и та же фамилия. Причем вклады сделаны незадолго до ограбления. Этот человек представлялся германским подданным и носил титул барона. Но интуиция подсказывала Аристову, что стоит поглубже ковырнуть титулованного отпрыска славных рыцарей, как на свет божий явится обыкновенное расейское мурло с уголовными наклонностями.
Раз в неделю Аристов встречался с Алексеем Ксенофонтовичем на конспиративной квартире. Но Сиваков рассказывал всякую нелепицу, глотал дармовую водку и жаловался на то, что казенных денег у него не хватает даже на питейные заведения.
В этот раз было примерно то же самое.
– Ты бы, братец, пил поменьше, – сделал замечание Аристов, однако жалованье обещал увеличить на целую полтину. – Да еще на баб тратишь немало. Не по чину потребляешь. Твоя девка гривенник стоит, а ты, братец, на них по двадцать пять рублей выкладываешь. Или ты думаешь, что у оперных певичек и шансонеток под платьем что-то особенное находится? Уверяю тебя, братец, ошибаешься. У них то же самое, что и у всех остальных, – очень серьезно заявил Аристов. – Проверено. Да-с.
Алексей Ксенофонтович был мужчина малосговорчивый и на каждый предмет имел свое мнение.
– Так ведь хотелось бы не просто с девкой удовольствие получить. Купчихи и дворянки – дамы утонченные, к ним особый подход требуется.
– А ты, братец, оказывается, еще и неисправимый романтик, – улыбался Аристов на откровения коренного хитрованца. Даже голос его при этом малость потеплел. Весь его вид как бы кричал: «Кто бы мог подумать, что в этом безобразном тельце может скрываться такая изысканная душа». – Признаюсь тебе, в чем-то мы даже с тобой похожи. Только мой романтизм закончился сразу после того, как я познал первые полсотни женщин. Ха-ха-ха!
– Ваше высокоблагородие, так ведь не женат я еще. А там кто знает, может быть, и судьба по-иному повернется.
– Что же ты предлагаешь, братец? – сдержанно произнес Аристов, закинув ногу на ногу. Он любил комфорт так же страстно, как и красивых женщин, а поэтому даже конспиративную квартиру обставил с таким шиком, как будто принимал в ней не хитрованца, желавшего устроить свою личную судьбу за счет казенных денег, а дам из высшего общества, надумавших скоротать единственный вечерок вдали от строгих глаз мужа с приятным и милым собеседником. Впрочем, при необходимости господин Аристов мог переоборудовать квартиру во вполне привлекательную спальную комнату. – Чтобы я, кроме причитающихся тебе денег, ввел еще одну дополнительную графу на расходы? И как же мне ее назвать, сударь? На утехи для моего агента? Так, что ли?
– Вам виднее, ваше сиятельство, – очень честно посмотрел в глаза Аристову платный агент.
– А ты наглец! – Фраза прозвучала, скорее всего, как похвала. – Ладно, подумаем. А теперь расскажи мне о Парамоне.
Алексей Ксенофонтович уже успел пропитаться значимостью своего ремесла и даже считал, что московская уголовная полиция без его усердия не сумела бы выловить даже и половину преступников. При
