Могилевский даже вспотел от таких вопросов и неприветливого тона высокого партийного чиновника.
— Он, как и я, врач по специальности. Но мы не общаемся.
— Как вы отнеслись к решению коммунистов института об исключении вас из партии?
«Вот оно! — промелькнуло у Могилевского. — До этого он просто сбивал меня с толку вопросами о родственниках, незаметно двигаясь к самому главному».
Григорий Моисеевич вытащил платок, вытер пот со лба.
— Собственно, Мне скрывать нечего. Я был очень расстроен случившимся, раскаялся, признал свои ошибки и заверяю, что никогда их не повторю.
— Партия вам доверяет. И это доверие требуется оправдывать. НКВД отзывается о вас как о вполне благонадежном человеке. — Произнеся эти слова, партийный чиновник даже с некоторым удивлением посмотрел на посетителя, словно с такой анкетой Могилёвскому прямая дорога на тюремные нары. — Вы сумели проявить себя с положительной стороны.
— Спасибо, — облизнув пересохшие от волнения губы, пробормотал Григорий Моисеевич.
— А теперь попрошу вас снова зайти в НКВД к товарищу Алехину. Он проинформирует о дальнейших планах в отношении вас. Пропуск в учреждение заказан.
Могилевский почти бегом отправился на соседнюю Лубянку. Его заинтриговала последняя фраза — «о дальнейших планах в отношении вас». Конечно, он никуда уходить не собирался. В институте хоть и донимал его секретарь парткома, но работа была не слишком натужная: сиди сочиняй бумажки, составляй отчеты, пиши справки. При этом совсем неплохо платили — гораздо больше, чем в ВИЭМе. Опять же раз в год бесплатная путевка на черноморский курорт, пайки…
Кроме того, Григорий Моисеевич начал уже собирать материал для диссертации по организационно- плановому обеспечению курортов. Профессор Сергеев согласился быть научным руководителем его работы. Они уже оговорили содержание реферата, и Могилевский начал уже его писать, договорившись, что осенью состоится защита. А защищаться можно прямо в институте, здесь есть свой ученый совет. Так что никуда ходить не надо. А после защиты диссертации Сергеев обещал пристроить его читать лекции. В разрезе политпросвета это даже выгодно, если у тебя имеется научное звание или ученая степень. Платят неплохо, и некоторые даже нигде не работают, а предпочитают ездить по предприятиям и читать лекции.
Алехин действительно его ждал и снова вышел из-за стола. Улыбаясь, пожал руку, поздравив с благополучным прохождением всех проверок, пригласил садиться. Поднял трубку и попросил принести чаю с лимоном и бубликами. И сразу же без всяких околичностей сделал Могилевскому предложение перейти на работу в НКВД. Григорий Моисеевич сразу потускнел. Наркомат внутренних дел — учреждение слишком серьезное. К тому же военное. А значит, тут и дисциплина, и все такое прочее. Это тебе не Народный комиссариат здравоохранения. А уж задачи у этих заведений и вовсе противоположные. Прикинув, завздыхал Могилевский и стал отговариваться:
— Большое спасибо за доверие. Не знаю только вот, справлюсь ли с новым делом. Нельзя ли отсрочить годик-другой. Очень хотелось бы завершить работу над диссертацией. Осенью планируется моя защита…
— Почему же — нельзя? В принципе все можно, — неожиданно переменив тон, сухо ответил ему Алехин. — Я, кажется, говорил вам во время нашей первой встречи о существующих сегодня в органах трудностях с кадрами. Надеюсь, партийную газету «Правда» регулярно читаете?
— Да-да… Конечно. Ежедневно прочитываю.
— Значит, необходимой информацией располагаете. Смотрите, сколько вокруг нас оказалось замаскировавшихся врагов народа. Вот мы и очищаемся сейчас от всякого рода контрреволюционных элементов, заговорщиков, троцкистов, от людей с запятнанным прошлым. Партии нужны проверенные и преданные люди. Разве вы себя таковым не считаете?
В словах собеседника Могилевский ощутил недвусмысленную угрозу своему благополучию. Это было похоже на скрытую угрозу. «Вступать с карательными органами в какие-либо игры опасно, — подумал Григорий Моисеевич. — Придется соглашаться».
— Да нет, это я так — слишком неожиданная перемена.
— Так вы согласны или нет?
— Не знаю, справлюсь ли. — Могилевский начал давать задний ход. — Я ведь никогда в органах не служил.
— Ну это уже совсем другой разговор. Теперь давайте выясним еще кое-что. — Алехин заглянул в бумагу, лежавшую у него на столе. — Есть еще один интересующий меня вопросик.
— Спрашивайте, расскажу все как есть.
— НКВД располагает информацией о ваших прошлых исследованиях по воздействию на организм человека отравляющих веществ. Насколько эти сведения соответствуют действительности?
— Я занимался проблемами противодействия возможному применению нашим потенциальным противником отравляющего вещества иприт. Но это все было, когда я работал в токсикологической лаборатории, — на всякий случай оговорился Могилевский, еще не понимая, куда клонит его собеседник и чем может обернуться этот разговор.
— Это мне известно, — перебил его Алехин. — Но ведь вы не располагали лабораторными данными о воздействии отравляющих веществ на людей. Значит, ваши исследования вряд ли можно считать научно и практически обоснованными.
— Вы совершенно правы, — согласился окончательно сбитый с толку Григорий Моисеевич. — Исследования действительно не имеют завершенности.
— Но избранное вами направление исследований представляет интерес, — с добродушной улыбкой заметил Алехин.
— Вот-вот. Вы совершенно правильно поняли сложность решения проблемы. Действительно, где найдешь такую лабораторию, в которой проводятся эксперименты на живом человеке?! — обрадованно заговорил Могилевский, почувствовав, что подвоха от собеседника на этот раз опасаться не стоит, и с жаром продолжил: — И все же я готов, товарищ Алехин, доказать, что изучал действие отравляющих веществ непосредственно на человеке.
— На живом? — воскликнул Алехин, вопросительно изогнув густые брови, проявив искренний интерес к такому неожиданному заявлению. Но, как старый чекист, он тут же взял себя в руки и выказал завидное хладнокровие, не позволив захлестнуть себя эмоциями. — Позвольте полюбопытствовать, — мягко спросил он, — кого вы брали в качестве испытуемых? Добровольцев?
— Нет. Я испытывал действие иприта и средства его нейтрализации лично на себе! — вдохновенно проговорил Могилевский.
С этими словами он расстегнул рукав рубашки и обнажил перед изумленным собеседником еще не зажившую обширную рану с покрывшимися красноватой коркой краями. В глазах видавшего виды чекиста Могилевский сразу же вырос на несколько порядков. Комиссар удовлетворенно кивнул, и Григорий Моисеевич начал застегивать пуговицы.
— Жертвовать собой даже ради науки вряд ли целесообразно. Вы должны находиться всегда в строю и в полной боевой готовности. Думаю, если мы с вами договоримся, то обоюдными усилиями сумеем далеко продвинуться вперед в разработке научных и практических проблем по ядам без экспериментирования над собой. Для таких целей существуют другие возможности. Вы очень скоро сможете в этом убедиться лично! Ну что, Григорий Моисеевич, поступаете к нам на службу?
— Если вы считаете, что я подхожу вам, то что же, я не против, — вздохнул Могилевский. Деваться ему и впрямь некуда. Теперь он посвящен в нечто такое, о чем никому постороннему не дано знать. — Оказанное доверие оправдаю. Приложу к этому все силы. Вам, товарищ Алехин, не придется сожалеть о своем выборе! Только вот, товарищ комиссар, есть одна неувязка. Как бы она не помешала…
— Вы о чем?
— Да о партийном взыскании. Сам не знаю, как получилось. Хотел полюбопытствовать для общего дела, ради науки, а товарищи расценили вон как…
— Кто расценил? Интеллигентишки из ВИЭМа? — брезгливо поморщился Алехин. — Но мы же вас знаем лучше их, а потому органы подошли к оценке инцидента совершенно с иной точки зрения, чем они. Ваше поведение воспринято как вполне естественное проявление бдительности. Разве не так? Или вы
