бы он, что уготовил ему этот неожиданный собеседник.
— Не положено.
— Извините. Скажите, а меня правда не расстреляют?
— Не бойтесь, не расстреляют. Я возьму вас к себе…
— Спасибо вам!
На сей раз проведение эксперимента планировалось следующим образом. Заключенного переведут в другое помещение, предложат ему сытный обед, дадут полстакана водки. Он проведет еще несколько часов в камере, потом — ужин. С водкой и сигаретами. Яд подмешают в закуску.
От предвкушения расправы над этим красавцем Хилов впервые испытал нечто наподобие самого настоящего удовольствия. Ассистент уже злорадно представлял в своем воображении, как этот недавний офицерик — мечта многих баб — завтра вечером сядет за стол, начнет пить водку и с аппетитом жрать все, что ему подадут, а потом, по истечении получаса, начнет истошно орать от боли.
Обаятельное лицо перекосится в отвратительной гримасе, тело начнет дергаться, корчиться в судорогах, и он в страшных муках испустит дух. Его даже не положат в гроб, а просто сбросят в могилу. Красивое лицо почернеет, станет отвратительным, грустные глаза потухнут, и в них будут копошиться жирные желтые черви.
«Получится, красавчик, еще с тебя польза. И для науки и для практики», — злобно прошипел Хилов, отправляясь на доклад к Могилевскому о выборе подходящего клиента и его готовности к проведению эксперимента.
Перед самым его началом начальник лаборатории вызвал к себе Хилова и Муромцева. К удовлетворению Человека в фартуке, ему предоставили возможность ассистировать. Он должен был проконтролировать весь процесс, начиная с составления меню, организации кормления «пациента» и до финальной развязки. Ему же поручалось подмешать яд в закуску таким образом, чтобы при еде не ощущалось никакого привкуса, с чем ассистент справился.
Муромцев отвечал за рецепт изготовления токсина — он составлялся под его руководством. Ему же поручалось фиксировать ход и результаты эксперимента. Спустя годы профессор Муромцев на допросах будет отрицать свое присутствие на испытаниях ядов на людях и утверждать, что он не знал, для каких конкретно целей разрабатывались яды. Могли ведь они предназначаться для уничтожения фашистов! Но показания других свидетелей и самого Могилевского на сей счет с утверждениями профессора расходятся.
К моменту начала вечернего, заключительного, этапа эксперимента в лабораторию пришел комендант НКВД Блохин. Он тоже решил посмотреть новое снадобье в действии. До сих пор оно испытывалось только на животных.
Испытываемый яд, согласно задуманной легенде, предназначался для использования в ресторанной или столовой пище, а потому трапезу решили провести не, как всегда, в камере, а непосредственно в лаборатории. Тем более действие зелья должно начаться не сразу вслед за приемом пищи, а через некоторый промежуток времени.
На стол поставили две металлические миски с супом, тарелки с тушеной капустой, отварные макароны и даже мясные котлеты. Смертельная доза препарата теоретически была рассчитана, но, как свидетельствовали прошлые случаи практического использования почти идентичного токсина (оказывается, такие уже существовали), он срабатывал всегда по-разному. То признаки отравления начинали проявляться слишком рано, уже в процессе приема пищи, то не замечались сутки и даже двое. Причем далеко не всегда отравление приводило к смерти. Так что на сей раз к составлению рецептуры подошли особенно тщательно. Учли все.
Для придания большей естественности обстановке Хилов стянул с себя столь дорогой его сердцу замызганный фартук и предстал перед «пациентом» в белоснежном халате, чем больше всех удивил своих коллег. Ему отводилась роль компаньона испытуемого клиента.
В назначенное время заключенного Нечаева вызвали из камеры «с вещами». Тот поначалу было сник, но, увидев стоявшего возле охранника своего вчерашнего собеседника, несколько приободрился. Поднятию настроения способствовало и выражение торжества ассистента, его улыбчивость. Блохин, Могилевский и Муромцев остались за стеклянной дверью и из помещения, где проводилась «тайная вечеря», не были видны. Перед ними стояла бутылка водки. Они неторопливо разливали ее по лафитничкам и так же неспешно опоражнивали их, закусывая солеными огурчиками и чесночной конской колбаской. Если потребуется их вмешательство, то по знаку Хилова они должны были сразу же появиться в экспериментальной комнате. Как видим, Человеку в фартуке в предстоящем действе отводилась вовсе не второстепенная роль. А находиться в центре внимания, и тем более дирижировать, ему особенно нравилось.
— Проходите сюда, садитесь, осваивайтесь, — произнес он подчеркнуто вежливо, в отличие от вчерашнего бесцеремонного общения с заключенным в камере, указав ему на стул.
— Спасибо, — скромно ответил тот, заметив положительную перемену в тональности разговора представителя неведомой ему медицинской организации.
— Дело, понимаете ли, состоит в том, что руководство нашей медчасти подбирает заключенных из числа наиболее интеллигентных для работы в качестве ассистентов и научных сотрудников, — приблизившись к Нечаеву, как бы конфиденциально поведал Ефим. — Вы по всем данным наиболее подходящая кандидатура. Как вы смотрите на такую должность?
Хилов заметил, как сразу же после этих его слов в глазах разжалованного лейтенанта вспыхнули искорки надежды. Еще недавно ему грозили расстрелом за измену, даже вынесли приговор, а теперь предлагают работу в лечебном заведении. Пускай в тюрьме, но зато это шанс остаться в живых.
— Я готов выполнять любую работу. Только должен предупредить сразу, что я не очень-то силен в практической медицине и плохо представляю свои обязанности. Да и наукой заниматься не приходилось. Не знаю, подойду ли вам. Но заверяю, что приложу все силы, чтобы справиться…
— У вас какое образование?
— Три курса медицинского института. Впрочем, вы это наверняка уже знаете по моим документам. Потому и вызвали меня как будущего медика. К сожалению, на первых курсах проходили в основном теорию, а война вообще не позволила продолжать учебу. Решил пойти добровольцем на фронт, взводом командовал…
— Да-да. Выбор остановили на вас, действительно исходя из вашей учебы в медицинском институте. Мы все учитываем. Вы осваивайтесь в обстановке, присаживайтесь к столу, — продолжал исполнять отведенную ему роль Хилов. — Давайте-ка вместе поужинаем, поговорим о предстоящем деле как коллеги по медицине.
Незатейливая тюремная еда, дополненная несколькими кусками конской колбасы, парой соленых огурцов и миской квашеной капусты для военного времени показалась арестанту Нечаеву царским угощением, самым настоящим ресторанным пиршеством. Не хватало только спиртного. Заключенный, привыкший к любым неожиданностям, лишних вопросов не задавал и принимал действительность такой, какая она есть. Он молча взял ложку и пододвинул к себе миску со щами, съел пару ложек.
— Постойте, — резко загремев отодвигаемой миской, встрепенулся Ефим. — Извините, совсем закрутился. У меня ведь есть немного выпивки. Давайте-ка по одной, пока нет никого посторонних. Как у вас с водкой, лейтенант?
— Нормально. Если можно, я не против. Даже не знаю, как вас благодарить, — растроганно говорил Нечаев.
Ассистент деловито встал, подошел к большому шкафу, достал оттуда бутылку с остатками водки. Прихватил два граненых стограммовых стаканчика. Вернулся к столу. Разлил спиртное поровну в оба стакана. Потом встал и первым произнес тост:
— За смерть фашизму.
Заключенный выпил первым и сразу же переключился на еду. Хилов последовал его примеру, но опорожнил свой стакан лишь наполовину.
— Мне много нельзя, — пояснил он, доливая из бутылки остатки водки в свой стакан. — Я буду по половинке. А ты можешь себе позволить еще. У меня есть…
Он убрал со стола пустую бутылку и принес другую, запечатанную сургучом. Деловито отковырял
