своеобразной — коллективное письмо, а точнее, рапорт было велено положить в папку и сдать в архив. Руководитель лаборатории продолжал заниматься своим делом, будто ничего не произошло. Он оставался главным «колольщиком» в отработанной системе ликвидации неугодных лиц. А потому все продолжалось по-старому, только вне стен лаборатории, подальше от любопытных глаз.
В принципе особой нужды изобретать новые средства тихого уничтожения людей в то время уже не было. За несколько лет интенсивной разработки спецтехники удалось создать настоящие шедевры орудий убийства, изобрести безотказные ядохимикаты для их начинки. Производство орудий убийства наладили и вне стен лаборатории, на специальных химических предприятиях и в таком количестве, что ядами уже снабжали спецслужбы стран всего социалистического лагеря.
Григорий Моисеевич, не ожидавший такого предательского удара в спину, а письмо подписала большая часть сотрудников, не знал, как ему действовать и вести себя дальше: то ли уйти самому, не дожидаясь новых писем и пасквилей, то ли поменять тактику, искать пути сближения с некоторыми идейными противниками, переманить их на свою сторону. Он впервые растерялся и был подавлен, ибо служить и прислуживать, угождать Могилевский умел и мог это делать блестяще, а вот бороться, суметь переломить ситуацию — такими способностями он не обладал.
Именно в этот трудный для него момент генерал Судоплатов снова обратился к его услугам, и Могилевский сразу же ожил. Павел Анатольевич объявил о новом поручении руководства и предложил токсикологу принять участие в очередной операции.
— Опять националист, — объяснил он суть дела начальнику лаборатории. — И снова украинский. И не в Закарпатье, а в Саратове. Отсидел свое, но ничему, видать, не научился… Хочу посоветоваться, поедем в прежнем составе или кого-то требуется заменить? Понимаешь, некоторые уже роптать начинают. Нервы у людей сдают, что ли?
— Если вы намекаете на моих подчиненных, так эти, скорее всего, из зависти на меня доносы пишут.
— А сам-то ты как — в форме?
— Может, моего ассистента прихватим, Ефима Хилова? Правда, он тоже под меня копает. Вот и перетянем его на нашу сторону.
— Только не этого. У меня есть информация, что странноватый он какой-то стал. Пьет много, болтает… От него что, жена сбежала?
— Пропала куда-то баба, — кивнул Могилевский. — Не погрешу, если скажу — настоящая красавица. Действительно исчезла. Он уже и в розыск подал, но пока безрезультатно. Переживает мужик. Оттого пьет и мечется.
— Чего переживать, радоваться надо, — усмехнулся Судоплатов. — Новую давно бы нашел. После войны вон сколько вдов осталось.
— Он однолюб.
— Тем более такого брать не надо. Человек в подобном состоянии себя плохо контролирует. А в нашем деле требуются четкость, быстрота, аккуратность и надежность.
— Зачем тогда расширять круг лиц? Что, разве сами не справимся?
— Вот это от тебя и хотел услышать, — похвалил генерал. — Другого не могло и быть! Поедем втроем. Лебедева с собой возьмем, моего сотрудника. В прошлый раз он проявил себя неплохо. Если будет необходимость, подключим местных оперативников. И потом, в окружении объекта у нас уже есть свой человек. Так что обойдемся.
— Когда выезжаем?
— Завтра утром. Дома объяснись так, чтобы не волновались, не искали, не спрашивали, когда вернешься.
В Саратове несколько дней пришлось пожить в гостинице. Ожидали, пока Лебедев с помощью местных чекистов подготовит соответствующую обстановку. Шумский — именно под такой фамилией представили будущего «пациента» Могилевскому, — по данным людей Судоплатова, на Украине пользовался репутацией известного борца за самостийность и отделение от СССР. К его мнению прислушивались все националисты, с ним вынуждены были считаться и некоторые тамошние руководители. Это уж совершенно не вписывалось в общепринятые рамки, в верхах вызрело решение убрать Шуйского.
Задача несколько усложнялась тем, что саратовские сотрудники госбезопасности поначалу попытались справиться с ним самостоятельно. Но сработали топорно — засветились, привлекли к себе внимание, чем только насторожили будущую жертву. Близкие к Шумскому люди усилили его негласную охрану. Пробиться к нему стало непросто. Тем не менее предусмотрительный Судоплатов и на такой случай имел отличный вариант: под видом опытного санитара в окружение Шуйского заблаговременно внедрили сотрудника органов госбезопасности. Тот сумел войти в доверие к Шумскому и его телохранителям, уговорил «националиста» съездить в Москву показаться столичным врачам по поводу своей застарелой болезни. Обещал связать с лучшими специалистами. Удалось это, правда, не сразу. Близкие больного долго совещались, выдержит ли он нелегкую дорогу, да и помогут ли ему московские знаменитости. Они даже не могли себе представить, что своими сомнениями невольно готовят своего рода алиби террористам: случись что в пути, при таком состоянии Шуйского его смерть проще всего списать на ослабленность организма. Именно на этом и строился расчет Судоплатова с Могилевским.
Шумского привезли на автомобиле почти к самому перрону, занесли в вагон. Прощаясь, кто-то из сопровождавших бодро произнес:
— Теперь увидимся уже на родной украинской земле. Здоровым. До зустричи.
В чем-то он оказался прав. Шумского действительно вскоре привезли на родную Украину — мертвым, в закрытом гробу.
Все произошло в двухместном купе курьерского поезда. Глухой ночью сопровождавший Шумского сотрудник (человек из группы Судоплатова) открыл своим ключом дверь. В купе вошли Лебедев и Могилевский. К делу приступили без лишних разговоров. Сотрудник и Лебедев зажали перепуганному пассажиру рот, перевернули на живот. Инвалид серьезного сопротивления не оказал. Могилевский прямо через одежду сделал укол курарина. Спокойно, глядя на светившиеся часы, зафиксировал действие яда. Через пару минут, прощупав пульс Шумского, сказал Лебедеву:
— Можно докладывать генералу Судоплатову. Если не поверит, пускай убедится сам. Пациент готов.
Судоплатов проверять не стал.
Утром безжизненное тело обнаружил проводник вагона. Он постучал в дверь, намереваясь предложить пассажиру чаю. Но она оказалась запертой. Он открыл и увидел безжизненный труп, застывший в спокойной позе под одеялом. Проводник позвал из соседнего купе двух сопровождавших Шумского земляков. Никаких следов ночного посещения купе посторонними лицами они не заметили.
И снова недельная отсидка дома. Все обошлось. Может быть, и высказывались какие-то версии о насильственной смерти Шумского в близких к нему кругах, но на официальную оценку операции они повлиять, естественно, не могли. Итоги ее подвели, как всегда, без широкой огласки.
Но все тайное рано или поздно становится явным. Так или иначе, слухи о подозрительных отлучках начальника, каждый раз накануне запасавшегося набором ядов и инструментария для их применения, а также о его загадочных деяниях стали постоянным предметом разговоров среди сотрудников лаборатории и даже за ее пределами. Снова по инстанциям пошли коллективные жалобы. Много жалоб. Начальника откровенно выживали. Оставить такое без внимания было невозможно. В лаборатории приступила к работе специальная комиссия.
Сразу же выяснилось, что секретные научные отчеты, опасные яды и другие сильнодействующие токсичные вещества, оперативные приборы и прочие орудия умерщвления Могилевский держал у себя в служебном кабинете в обычном книжном шкафу. Теми хитроумными сейфами, которые когда-то Григорий Моисеевич демонстрировал Лапшину, уже давно никто не пользовался. А в соответствии с приказом очередного начальника отдела Железова (на нем, кстати, имелась роспись Могилевского об ознакомлении) все это он должен был сделать еще несколько месяцев назад. Вот и думай после этого о порядках в засекреченном ведомстве, где, по нашим представлениям, не то что мышь — муха без доклада не могла пролететь из кабинета в кабинет. А тут столь вопиющие нарушения на протяжении нескольких лет.
