званию.
– А ты язва, кто бы мог ожидать. С директрисой у меня все в порядке, ты не смотри, что с виду она такая могучая и непробиваемая, на самом деле она очень уязвимая.
– Ну, а в плане секса-то каково, с пониманием? – заулыбался Захар, решив отыграться сполна за свой недавний испуг.
– Все полные бабенки в сексе даже очень ничего, – со значением сказал Трошин. Лицо его выглядело серьезным. С такой физиономией пристало разговаривать скорее о коллизиях современной политики, чем о самом обыкновенном совокуплении. – Ну да ладно, не будем об этом. Здесь я у тебя не случайно. Полковник просил пройти мимо твоего дома, и, как видишь, удачно. Однако ты отличился, теперь тебя берегут, как особо важную персону. Что это за человек был?
– Не знаю, – честно признался Захар, – передал мне письмо от друга, он сейчас в Бутырке парится.
Зазвонил телефон, мелко и одновременно очень пронзительно.
– Обожди. – Кузьмич вытащил из кармана сотовый телефон и уверенно проговорил: – Слушаю.
Помятый и засаленный пиджачок никак не вязался с трубкой стоимостью почти в семьсот «зеленых». С минуту Трошин молчал, а потом произнес негромко, явно досадуя:
– Ах, вот как! – и снова умолк, лишь иной раз кивая в подтверждение слов неведомого абонента. – Хорошо. До связи. – Бережно опустив трубку в карман, Трошин произнес: – А твой собеседник-то шустрым оказался, мои ребята решили его немного попасти, а он юркнул в «Сааб» и скрылся на скорости. Ладно, что там у тебя, показывай!
– Письмо передали мне, – негромко ответил Захар.
Их взгляды встретились. Трошин почувствовал, что это тот самый момент, когда настаивать не стоит. Мягко улыбнувшись, он произнес:
– Мне чужих писем не надо. Если сочтешь нужным, расскажешь.
Захар поднял ножницы и быстро срезал несколько швов. Внутри картонки оказалась небольшая записка, сложенная вчетверо. Развернув ее, Захар принялся читать, мрачнея с каждой фразой: «…Захарушка, братишка мой. Вспоминаю тебя часто и особенно то время, когда мы были вместе. Помнишь наш интернат?.. Я его тоже не забыл. Хочу тебя предупредить: вокруг тебя тусуются какие-то серьезные люди, чем-то ты им не угодил. Будь осторожен, для них человека замочить – что пописать сходить. На днях один блатной, назвавшийся Глобусом, пытался узнать о тебе побольше. Пришлось поставить его на место. Разошлись врагами. И уже через пару часов меня перевели в пресс-хату, хотели пидора из меня сделать. Обломалось у них, зарезал трех человек… Но теперь могу и дальше называться человеком, и не стыдно людям в глаза смотреть. Не исключено, что виделись с тобой в последний раз. Если эти люди сумели меня определить в пресс-хату, то заказать где-нибудь в аквариуме будет и вовсе плевым делом. А сейчас лежу в лазарете, канаю под больного. Береги себя. Крепко жму руку, твой друган Тихоня».
Прочитав письмо, Захар с минуту сидел неподвижно. Потом достал зажигалку и зло крутанул колесико. Синее пламя с шипением вырвалось из миниатюрной горелки. Секунду Захар размышлял, а потом уверенно поднес бумагу к синему язычку. Пламя охотно приняло подарок – затрещало от удовольствия, облизывая бумагу со всех сторон и оставляя после себя только пепел.
– Вот так!.. Не обессудь, товарищ майор, показать не могу. Письмо личное.
Ефим Кузьмич добродушно улыбнулся:
– А мне-то что… твое письмо, тебе и решать. – Его взгляд скользнул по столу и остановился на стеклянной пепельнице, где догорал последний клочок бумаги. – А ты не прост, парень, ох как не прост. Ну да ладно… Тут такое дело… На службу завтра не выходишь, позвонишь утром, скажешь, что болен…
– Я пас, я выхожу из игры!..
– О чем ты, что-то я тебя не совсем понимаю? – поднял подбородок Трошин.
– Я больше в этом не участвую! И если нужно, то я подам заявление на увольнение!
Возникшая пауза была очень неприятной. И больше напоминала затишье перед раскатистой грозой, чем обыкновенное молчание.
– Ты что… серьезно? – нашелся наконец Трошин.
– Серьезнее не бывает, – глухо произнес Захар.
– Говорили мне, что ты с причудами, но чтобы такой финт выкинуть? Честно говоря, не ожидал. Да знаешь ли ты, что на корню всю свою судьбу рубишь, – не то пожалел, не то предупредил Ефим Кузьмич.
– Знаю. Но ничего не могу с собой поделать. Так надо.
Трошин нервно похлопал по карманам пиджака, после чего выудил полупустую пачку сигарет.
– Ну, ты, парень, даешь, – удивление его выглядело неподдельно искренним, – когда до конца осталось всего-то ничего, ты идешь на попятную. – Кузьмич нервно теребил сигарету в руках, не решаясь закурить. Верный признак того, что переживал он по-настоящему. – И это все из-за какого-то уголовника.
– Он мой друг.
– Дал бы мне хоть письмо, я бы тебе посоветовал, как себя вести. Ты даже не понимаешь, что ты говоришь. В эту операцию втянуто такое огромное количество людей, что ты даже представить себе не можешь! Ну, ты меня, парень, удивил. Дай зажигалку, свою я где-то оставил. – Захар щелкнул колесиком и поднес пламя к губам Трошина. Шумно пыхнув дымом, Кузьмич заговорил вновь: – Прямо детсад какой-то! Ты, видно, парень, забыл о том, что ты часть системы и твое желание или отказ здесь никого не интересуют. Раз ты ввязался в это дело, следовательно, ты уже винтик одной большой машины.
– Этот человек мне как брат.
– Все это слова, – равнодушно махнул рукой Кузьмич. – Ты в сравнении со мной молодой. И вот могу тебе сказать совершенно точно, поскольку сам прочувствовал такое на своей шкуре не однажды. Те друзья, которые сегодня клянутся тебе в вечной дружбе, уже завтра готовы продать тебя чуть ли не за пятак. Так что не всему следует верить, что говорят. Подожди день-другой, а потом сам увидишь, проблема рассосется сама собой.
– Я не могу ждать, – глухо произнес Захар, – его уже завтра могут убить. Я звоню полковнику Крылову!
Захар шумно отодвинул стул и, зацепив носком ботинка ноги Кузьмича, сделал два решительных шага к телефонному аппарату.
– А ты не боишься, что за такие шутки тебя могут просто убрать? – неожиданно тихо и одновременно зловеще произнес майор. – Вот так же, как и я, придет к тебе человек, которого ты очень хорошо знаешь. Только вместо бутылки водки в качестве угощения он приготовит тебе несколько граммов свинца в голову, – тон Трошина был жестким и уверенным.
Захар боялся повернуться: возможно, именно в эту минуту Кузьмич направляет ему в затылок ствол табельного оружия. И когда страх был преодолен окончательно, он медленно, опасаясь выдать нахлынувшие чувства даже нечаянным движением бровей, повернул голову. Трошин уже полностью освоился на чужом диване – сидел вполоборота, откинувшись на мягкую спинку, правая нога согнута и удобно возлежит на выпуклом сиденье.
– Я фаталист.
Трошин слегка улыбнулся. Он был слишком хитер и опытен для того, чтобы поддаться обману. Оба они думали об одном и том же.
– Что мне сказать… Звони!
Захар помнил телефон полковника Крылова на память. Странная причуда человеческой памяти, звонить к нему довелось всего лишь однажды, а номер настолько четко запечатлелся в его сознании, как будто бы он созванивался с полковником чуть ли не ежедневно в течение последнего года.
Ждать пришлось недолго, уже на третьем гудке призывная трель оборвалась, и он услышал хмурый голос:
– Слушаю.
– Здравия желаю, товарищ полковник… Это я… старший лейтенант Маркелов.
– И тебе желаю здоровья.
С такими интонациями уместно отправлять на вечную каторгу, а еще лучше на эшафот.
– Тут такое дело… товарищ полковник. Нам нужно встретиться.
– Ты что, сбрендил, что ли, лейтенант?
