а под ней – деревенское кладбище. Убогое, как и все вокруг, – с почерневшими деревянными крестами да неказистыми холмиками в облупленных оградах.
– Куда? – спросил Макс, сидевший за рулем.
– К воротам, – подсказал со своего места старик, чуток приподнявшись.
Всю дорогу он ехал молчком и, сидя у окна, лишь поглядывал на быстро менявшуюся панораму. Он выглядел несколько уныло и без конца ерзал на сиденье, будто сидел не на мягком кресле, а на кусте кактуса. Взбодрился он уже в деревне, едва увидев кладбищенскую ограду, – оно и понятно, конец дороги!
– Показывай, – сказал Варяг, когда старик выбрался из машины.
– А тут недалеко, – кивнул тот в угол кладбища, – сразу за той могилкой, что с ангелочками… Мы тогда так и не поняли, почему их здесь похоронили. Ведь родственники в Москве есть. Однако кто же спорить-то станет? – Старик уверенно пошел по узкой дорожке между оградок.
– Верно.
– А кладбище-то разрослось. – И, скорбно вздохнув, добавил: – Людишки-то умирают.
Старику наскучило одиночество, и сейчас его прорвало. Он просто не мог наговориться и очень радовался, что сумел овладеть вниманием своих спутников. Рассуждал о прожитой жизни, вспоминал «учебку» СМЕРШа и совсем некстати, забывая о том, что идет по кладбищу, мелко хихикал. Старик выглядел презабавно. Трудно было поверить, что этот заплесневелый грибок в молодости обладал огромной властью.
– Вот здесь они и лежат, – показал он рукой на невзрачные, запущенные могилы в углу кладбища. Ни вздоха, ни печали – лишь констатация факта.
Варяг подошел к первой могиле. Захоронение бедненькое, только холмик, обрамленный растрескавшимся цементным бордюром, да невысокая стела из жести с проржавленной звездой на вершине. Присев, Владислав прочитал подпорченную временем надпись: «Федот Никифорович Крепких». Год рождения и дата кончины стерты окончательно. Памятник выглядел так, как будто шагнул в современность из цивилизации шумеров.
Следующая могилка была такая же убогая. Видно, это национальная черта россиян – не любить мертвых. Закопали в яму, да и позабыли. Всмотревшись в надписи, Варяг не без труда все-таки прочитал дату смерти «…сентябрь… 1943 года».
Третья могила поросла бурьяном, изрядно провалилась, вокруг валялись куски цемента – некогда они были бордюром могилы.
Варяг сделал шаг к следующей могиле, четвертой. А это еще что? С креста на него смотрела фотография молодой женщины. И померла она не в былинные времена, а каких-то четыре года назад.
– А где же могила Голицына? – развернувшись, Владислав посмотрел на старика. – Здесь похоронена какая-то женщина.
Подошел Гурий Валерьевич, недоуменно фыркнув, признал:
– И верно, баба схоронена! А только одно я тебе скажу, здесь он был! Я сам гроб опускал. Еще и землицы горсточку бросил, как по православному обычаю положено.
– А могилу не могли, скажем, затоптать? – предположил Владислав. – Ведь столько лет прошло.
– Господь с тобой! – воскликнул старик. – Наступить – грех! А уж затоптать…
– А может, его перезахоронили?
– Да кому это надобно?
– Вот что, – повернулся Варяг к Максу, – наверняка здесь есть какой-нибудь сторож, разыщи его и приведи сюда.
– Сделаю, – мгновенно отреагировал Макс и едва ли не бегом заторопился к кладбищенской сторожке.
Минут через десять он привел сухонького старика с небольшой реденькой бороденкой, в старом, поношенном костюме, при галстуке, завязанном крупным узлом. Типичный деревенский интеллигент, какие еще встречаются в глубоких провинциях. Лицо с отпечатком интеллекта. Некогда он работал сельским учителем, а уже выйдя на пенсию, решил устроиться сторожем на кладбище: мертвецы – это не толпы бесшабашных подростков, с ними как-то поспокойнее.
К его облику никак не шел темно-синий галстук, завязанный на редкость безукоризненно, чувствовалось, что вывязывала узел рука мастера. Другой на его месте ослабил бы галстук да расстегнул ворот, чтобы вдохнуть полной грудью, но старик, видно, придерживался иного мнения и предпочитал испытывать неудобства. На воротнике рубашки виднелось свежее пятнышко грязи. Мелочь! Покойники на такие вещи внимания не обращают.
Вежливо ответив на его приветствие, Варяг спросил:
– На этом месте должно быть захоронение Петра Михайловича Голицына.
Старик, внимательно всмотревшись в гостя, хмыкнул:
– А вы, собственно, кто ему будете?
– Родственник… Племянник по материнской линии, – без улыбки ответил Варяг.
– А-а, – удовлетворенно протянул сторож. – А то тут тоже года два назад трое родственников к нему приходили, правда, по линии отца. – И уже тише, как бы рассуждая сам с собой: – Странно все это, тут до живых никому дела нет, а тут вдруг покойник понадобился.
Только сейчас, при ближайшем рассмотрении, стало заметно, что старик слегка пьян, – выдавали глаза, темные пуговки, сверкавшие будто бы от слез. Пил не с горя, а для веселья, чтобы мир крестов и могил не выглядел таким удручающим.
– Поклонились могилке-то? Ну, эти самые родственники…
– А чего ей кланяться-то, если покойника там нет, – усмехнулся сторож.
Брови Варяга изумленно вскинулись:
– Интересная получается история! Куда же он подевался?
– Хрен его знает, куда он запропастился, – боднул воздух бороденкой сторож и, понизив голос, добавил: – А только без лукавого здесь не обошлось.
– С чего это ты взял?
Взгляд Владислава остановился на ботинках старика, перепачканных глиной. Такое впечатление, что он совмещал должность сторожа и могильщика.
– В сорок третьем это было, осенью, как сейчас помню… Я тогда пацаном еще был. А только после похорон, на сороковой день, могила была разрыта, а пустой гроб рядом с ямой стоял. Вот так-то!
– Ну а дальше-то чего? – с интересом спросил Варяг.
– А ничего! – пожал плечами сторож. – Гроб мы сожгли.
– Зачем?
– Так положено. Чтобы нечисть всякая не заводилась. А яму засыпали. Потом в этом месте уже не хоронили, уж больно страшно, – понизил голос старик. – Вот только когда малость все позабылось, вот тогда мы Дуняшу здесь и погребли, – неторопливо и уж как-то очень картинно перекрестился он. – Угорела, сердешная, царствие ей небесное.
– Как так угорела?
– В гараже угорела, зимой, с дачником одним. Они того… для похабного дела в гараже заперлись. Холодно было, вот он двигатель-то и завел. От выхлопных газов угорели. Ему-то что, он мужик, – махнул рукой старик, – спрос не велик, – а она баба, – протянул он со значением, – да еще с двоими ребятишками. Как гараж-то отперли, так она в растопырку и лежит, а мужик на ней. В общем, срамота одна… хотя и жаль бабу, что там говорить! Я ее еще девчонкой знавал, красивая была. За ней парней половина села бегала, а она никому не давала. А потом по глупости за какого-то пьянчужку выскочила… Так вот, когда ее хоронили, родители Семена, мужа ее, даже на похороны невестки идти не пожелали. Вот так оно бывает. Если бы не это дело, может, она и в другом месте была бы похоронена, а так вот здесь. В общем, своим покоем она эту землицу от скверны избавила.
– Невеселую ты историю нам рассказал.
Сторож только скривился:
– Мы, чай, не на танцульках. Веселиться ни к чему. Что было, то и рассказал, – и по-деловому поинтересовался: – Вопросы будут еще, молодые люди? Я хоть и сторож, но временем своим дорожу. Дела,
