подозревали, что аукцион перенесут.
– Ладно, посмотрим, что там выгорит у Андрюши, – бросил Баринов.
Приватизационный конкурс открылся ровно в пятнадцать часов. Огромный зал был заполнен всего лишь на четверть. Кроме участников аукциона здесь присутствовали несколько корреспондентов местных газет и съемочная группа из Москвы-снимать им разрешили только начало мероприятия.
Мероприятие заняло час с небольшим. Создавалось впечатление, что конкурс проводится по заранее сверстанному и всем известному сценарию. Мало кто из присутствующих в зале догадывался, что так оно и было. Контрольный пакет акций – сорок два процента – купил концерн «Петротранс», двадцать пять процентов досталось банку «Петропромстрой», остальные мелкие пакеты разошлись по неизвестным фирмам…
В интервью питерской телекомпании новый фактический хозяин «Балтийского торгового флота» Андрей Гаврилов кратко изложил программу действий по спасению обанкротившегося флота и выразил соболезнования по поводу трагической гибели бывшего генерального директора Ивана Борисовича Абрамова.
– Завтра состоятся похороны Ивана Борисовича, – печально глядя в объектив телекамеры, заявил Гаврилов. – На панихиде я обязательно выступлю. Но уже сейчас я знаю, что скажу над гробом Ивана Борисовича. Я поклянусь найти убийц. И не только исполнителей, но и заказчиков этого гнусного преступления.
Мы не позволим превратить наш город в криминальную столицу России!
Глава 33
Внезапно и спешно проведенная приватизация «Балтийского торгового флота» стала для московских воров в законе не просто досадной потерей крайне выгодного бизнеса, но и тяжким моральным ударом. Еще никогда они не проигрывали так позорно. К тому же у москвичей были серьезные коммерческие обязательства перед крупными иногородними авторитетами. И за эти обязательства тоже надлежало нести ответ.
Варяг наутро приехал к Михалычу, и они вдвоем стали кумекать, как действовать дальше.
– Мне предстоит нехилый разбор с Шотой, Закиром, Кайзером и Тимой, – заметил Михалыч со вздохом. – Я же их бабки вложил на три недели под хороший процент. Кто смог предположить, что произойдет такой облом. Сто миллионов с лишком мне вернут только к концу месяца. А люди наверняка будут требовать назад свои деньги. И что я им отвечу?
Варяг развел руками.
– Будешь вертеться как уж на сковородке. Бабки надо возвращать. Это факт. Но думаю, и Барон нам должен. Надо его штрафануть.
– Сержант? – с полуслова понял Михалыч.
– Нет, Сержанта я попросил выполнить для меня кое-какое задание. Его я трогать сейчас не хочу, – ответил Варяг. – Да и негоже классного снайпера выпускать на такого хромоногого кабана, как Барон. Бароном займется Слон.
На том и порешили.
Днем к Михалычу заявился Шота. Вор был одет в белоснежный костюм, который изящно дополняла бордовая бабочка – эдакий грузинский денди.
В этот раз Шота явился не один: за его спиной стоял двухметровый неулыбчивый детина с рваными ушами и перебитым носом. Из этого тандема следовало сделать вывод – Шота не доверял! Иной раз он бросал быстрые взгляды на своего молчаливого спутника, как бы спрашивая: «А готов ли ты, бичо, медведем прогуляться по этим хоромам?» Перебитый нос красноречиво свидетельствовал, что «бичо» способен на подвиги.
– Я тебя уважаю, Михалыч, дарагой мой, – лилейным голосом начал Шота, – патаму хачу, чтобы ты мэня тоже уважал.
– Шота, хоть однажды я тебе дал повод усомниться в нашей дружбе? – очень серьезно спросил Михалыч.
Краем глаза он посмотрел на верзилу, который не смел присесть в присутствии авторитетов. То, что Михалыч разрешил появиться в своем доме Шоте с телохранителем, свидетельствовало о его уважении к гостю, и старый грузин должен был оценить подобный жест по Достоинству. Против обыкновения гостей даже не проверили на наличие оружия: когда один из охранников Михалыча потребовал у верзилы расстегнуть пиджак, Михалыч сделал недовольное лицо и заметил, что гостей не обыскивают.
– Ну что ты, дарагой, до последнего врэмени подобного нэ наблюдалось.
– А может быть, кто-то пробил макли и ты перестал доверять своему старинному другу?
– Только нэ надо шлифовать мне уши, уважаемый Михалыч, мы же с тобой нэ мальчики. Ты сказал мнэ, что дело верное, и я повэрил, вложился в твою компанию авансом, а тэперь оказалось, что все это туфта! Как мне объяснить все это людям, которые мэня паслушали? Они же придут ко мне и скажут: «Шота, генацвале, давай наши деньги». А что я им отвечу? Что они у Михалыча? Так им совершенно нет дела до какого-то Михалыча, потому что они вели разговор со мной. Разве я нэ прав? Что ты ответишь мне, уважаемый Михалыч?
– Мне бы не хотелось ссориться, батоно Шота. Слишком много нас связывает. Ты можешь обождать немного?
Шота выглядел слегка смущенным – весь его вид красноречиво свидетельствовал о том, что он очень сожалеет – всегда неприятно досаждать старинному другу.
– Я могу обождать нэделю…
– Ты ведь понимаешь, что сумма очень большая, а сейчас у нас нет свободных денег. Дай мне десять дней! – попросил Михалыч.
Шота отрицательно покачал головой:
