нибудь бутафория из папье-маше, а многопудовая монолитная глыба. Вот ведь незадача!
После схватки с демонической тварью мозги работали как-то заторможенно, а может быть, незатейливая простота «тюремной камеры» угнетала юношу и не способствовала творческому процессу. Вокруг гладкие стены, абсолютно лишенные каких-либо архитектурных изысков, к примеру резьбы или, на худой конец, настенной росписи. Последней надеждой был постамент. Вполне вероятно, что под грудами драгоценностей находится рычаг скрытого механизма, с помощью которого можно будет сдвинуть каменный блок и освободить проход.
И тут юноша вспомнил об амулете, найденном в глубине заброшенного рудника. Сунул руку за ворот кольчуги, извлек на свет божий заветный кругляш на массивной золотой цепочке и, зажав его в руке, от всего сердца мысленно пожелал покинуть как можно быстрее неуютные каменные стены. Однако чудесного озарения не последовало, медальон как был холодным куском металла, таковым и продолжал оставаться: то ли магия гномов здесь не действовала, то ли из пирамиды на самом деле не было выхода. Не успокоившись, Глан озвучил свое обращение к амулету, даже несколько раз обошел помещение по периметру и поводил им над постаментом – а вдруг что-нибудь да откроется.
Не прокатило. Чудесное творение гномьей магии не смогло обнаружить какого-либо потаенного лаза или рычага, приводящего в действие запорное устройство. Похоже, никаких иных входов и выходов, кроме того, по которому Глан проник внутрь крипты, попросту не существовало. Имейся таковой, амулет непременно обнаружил бы его и подсказал своему владельцу, что следует предпринять.
Глан никогда не был натурой слабонервной, но от осознания абсолютной безвыходности своего положения его сначала пробил озноб, затем бросило в жар. Как-то уж очень резко поплохело: закружилась голова, а съеденная еще совсем недавно вкусная похлебка настойчиво попросилась на выход. Ноженьки подкосились, благо туша павшего демона оказалась аккурат под пятой точкой. Присел, жестковато, конечно, но все-таки лучше, чем на каменном полу. Извлек из заплечного мешка пузырек универсального стимулятора, плеснул в кружку немного воды из фляги, затем накапал туда же с дюжину капель зелья. Вода забурлила и окрасилась в ярко-зеленый цвет. Зная не понаслышке об отвратительном вкусе данного средства, Глан зажмурился и залпом влил в себя содержимое кружки. Первоначальные ощущения были крайне неприятного свойства: Глану будто кол в горло вогнали – ни вздохнуть, ни охнуть. Понемногу стало отпускать. Внизу живота появилось ощущение благостного тепла. Тонкими ручейками оно заструилось по жилам и начало разливаться по всему организму. Затем, будто прорвало, теплая волна захлестнула всего его с головой, и как результат – абсолютное умиротворение: во всем теле образовалась несказанная легкость, в голове прояснилось, мысли упорядочились, появилась возможность абстрагироваться и хорошенько обмозговать крайне неприятную ситуацию, в которую ему «повезло» вляпаться.
Итак, он заперт внутри пирамиды. От свободы его отделяет в худшем случае половина дюжины саженей прочного камня, поскольку длина коридора, ведущего внутрь крипты, как раз и равна примерно шести саженям. Даже в том случае, если каменный блок окажется немного меньше, ему все равно не удастся пробить его изнутри. Вполне вероятно, Шуршак попытается с помощью магии устранить преграду. Но где гарантия, что камень не защищен от механических и магических воздействий каким-нибудь мощным заклятием, наподобие тех, которыми гномы защищают свои постройки?
«Но-но! – осадил поток шальных мыслей Глан. – Не следует преждевременно впадать в панику. Подожду пару часиков, а заодно инвентаризацию имущества произведу. Маги хоть и предупреждали настоятельно, чтобы я ненароком не присвоил себе чего-нибудь из находящегося в хранилище добра, пару безделушек на память прихватить – святое дело».
Подумал и тут же подивился самому себе. Тут впору отчаянное безрассудство учинить, к примеру, попытаться пробить стену собственной головой, а его эвон какие мысли посещают: прихватить что-нибудь на память, чтобы, находясь в уютной теплой обстановке, за кружечкой пивка похваляться перед товарищами по братству своими подвигами. И так ему вдруг захотелось этого самого пива и теплой дружеской обстановки, да чтобы как можно дальше от этого проклятого места, хоть волком вой от тоски и безысходности. Несмотря на принятую только что дозу стимулятора, тревожные мысли вновь замельтешили в голове, будто муравьи в растревоженном муравейнике.
Глан собирался приготовить вторую порцию зелья, но в черепушке вдруг само собой наступило прояснение, и он с ужасом осознал, что никто не сможет его отсюда вытащить. На мгновение перед внутренним взором возникло яркое видение: формик изо всех сил поливает запечатавший проход блок огнем, холодом и мощными водяными струями, но треклятый камень ни в какую не желает поддаваться этим его воистину титаническим потугам.
Затем последовало легкое помутнение рассудка, и в следующий момент Глан обнаружил себя стоящим в двух шагах от накрепко замурованного входа в пирамиду с вытянутыми вперед руками. Еще мгновение – и, к несказанному удивлению Охотника, из его ладоней вырвались два толстых непроницаемо черных жгута то ли энергии, то ли какой-то неведомой субстанции. Будто пара ветвистых молний, они заплясали на поверхности перегораживавшего выход монолита и, удивительное дело – неподатливый камень стал на глазах бесследно истаивать, подобно куску сухого льда, извлеченного из холодильного ящика уличным торговцем мороженым на потеху окрестной детворы.
Вот это да! Юноша буквально обалдел от радости и принялся водить руками, пытаясь ускорить уничтожение преграды, казавшейся еще совсем недавно нерушимой. Вообще-то и без его помощи черные жгуты хлестали куда нужно, планомерно убирая с дороги камень. Охотнику оставалось лишь спокойно без дерготни топать по освобождающемуся проходу и держать руки ладонями вперед. В какой-то момент ему показалось, что интенсивность истекающих из ладоней потоков заметно поубавилась. Глан готов был запаниковать, но очень скоро все вернулось на круги своя, и он успокоился. Не просто успокоился, а проникся твердой убежденностью, что черные жгуты будут хлестать до тех пор, пока каменный блок полностью не исчезнет, и путь к свободе не освободится.
Именно так и произошло. Сначала появилось небольшое пятнышко света, затем отверстие размером с кулак. Как только последний кусок монолита полностью истаял, губительные для камня потоки черной субстанции исчезли, будто их и не было.
Получив возможность дышать воздухом свободы, Глан первым делом хорошенько осмотрел свои руки, чтобы убедиться в том, что с ними ничего не случилось. Все вроде бы нормально: не обожжены, ничем не испачканы – руки как руки. Хотел подвергнуть себя самому тщательному осмотру, дабы определить, что же все-таки послужило причиной тому, что, не имея особого магического дара, он в одночасье получил возможность манипулировать магическими потоками такой мощи, что не всякому мастеру-магу по плечу, но тут в голове у него прозвучал до боли знакомый и такой родной «голос» его верного Шуршака:
«Я удивлен (потрясен, озадачен, сражен наповал) твоим внезапным появлением, Глан!»
Сам формик стоял в десяти шагах от входа в своей традиционной позе мыслителя – на четырех задних конечностях, воздев переднюю пару к небесам.
– Если ты думаешь, что сам я не удивлен, не потрясен и не сражен наповал, ты глубоко заблуждаешься, – не удержался от легкой язвинки Охотник, но тут же оттаял и едва не бросился на шею своему другу. – Шур, словами невозможно выразить, насколько я счастлив. Признаться, думал: все, каюк одному юному Одинокому Барсу. А ведь я даже потомства не оставил… впрочем, вполне вероятно, что оставил, но мне-то об этом ничего не известно. Вот помирал бы и терзался в душевных муках.
«Странные вы существа (создания, творения) – люди, – завел свою обычную пластинку муравей- переросток. – Вроде бы все закончилось благополучно, нет же, дай вам застращать (запугать, измыслить плохое) себя тем, что не случилось, но могло бы случиться…»
– А ты не мешай! – криво усмехнулся Глан. – Может быть, нам от этого удовольствие несказанное. Это вы, муравьи, самые что ни на есть приземленные прагматики, чурающиеся сослагательного наклонения, а нам, человекам разумным, подай возможность помечтать, да так, чтобы кровушка в жилушках леденела и власы на головах дыбом стояли. Иначе жизнь пресна и скучна. Ладно, что-то заболтались мы с тобой не по теме. Погнали внутрь хранилища! Там добра, мне одному не утащить при всем моем желании».
«Кстати, мне хотелось бы услышать рассказ (повествование, быль, хронику) твоего счастливого избавления из заточения (плена, темницы, узилища)».
– Потом, Шур, сейчас нет времени. Вернемся в лагерь, вот тогда и запытаешь меня своими мудрыми вопросами, только, пожалуйста, не до смерти – я и сам особенно не в курсах, что тут со мной случилось.
