– Да, отберите, пожалуйста, самые лучшие. Семь штук.
– Как вам будет угодно, – слегка поклонился старик.
Склонившись, цветочник стал выбирать подходящие экземпляры. Елизавета любила именно этот цвет. Не кричащие ярко-красные, не дерзкие с фиолетовым отливом, а именно такие, застенчивые, трогательные, будто бы наполненные невысказанной грустью. Вчера она обратила внимание на отсутствие кольца, и Савелию пришлось признаться, что оно нечаянно слетело с его руки. Елизавета сделала вид, что ничего не произошло, но обиду затаила. И теперь ему предстояло загладить вину.
– Пожалуйста, – протянул букет старик.
– Спасибо, – Савелий отдал деньги.
Суммы хватило бы еще на один букет, и старый цветочник был несказанно рад.
– У вас отличный вкус, – вдруг услышал Савелий за спиной чей-то голос.
Родионов резко обернулся и увидел того самого человека, с которым пару раз сталкивался на улицах. Выходит, что предчувствие не обманывало его.
– Вы разбираетесь в цветах? – спросил Родионов, разглядывая незнакомца.
Тонкие черты лица. Далеко не разбойничий вид. Аристократичен. Правда, слегка толстоват, но это не особенно его портит. Люди такого облика – частые гости в светских салонах.
– О да, конечно! – чуть напыщеннее, чем следовало бы, произнес мужчина. – Особенно в парижских.
– А разве есть разница между парижскими цветами и какими-то другими?
– Сразу видно, молодой человек, что вы недавно в Париже. А разница между тем очень большая. – Он говорил тоном профессора, читающего лекцию неподготовленной аудитории. – Все дело в том, что каждый цветок имеет в Париже свой смысл.
– Вот как? – делано удивился Савелий, подыгрывая незнакомцу. Он еще не определился, как следует себя вести. Но все-таки приятно было ощущать в правом кармане пиджака тяжесть «браунинга».
Неторопливо они двигались вдоль галереи, перекладины которой оплетали многочисленные кусты роз.
– Особенно это касается роз. Вы заметили, что розы полны страсти, даже самые целомудренные из них. Что поделаешь, они всего лишь дети своего города и напоминают Париж. Хризантема выражает глубокую печаль. Омела – вечное обновление. Поэтому ее дарят на Рождество. А вот ландыш – это символ нежности и безмолвного излияния. Фиалка – знак скромности и обаяния. Но если вы хотите сказать даме сердца о своих жгучих чувствах, то в этом случае ей лучше преподнести гвоздику. Это, молодой человек, целая наука! Вот так-то. А что касается розы... то она – царица из цариц. Трудно отыскать народ, который не поклонялся бы ей. Давайте присядем, у меня к вам имеется очень серьезный разговор.
– Я тороплюсь...
– О, нет, – взмахнул руками незнакомец. – Я не задержу вас надолго. Давайте устроимся вот на этой скамье. Здесь особенно уютно.
– Ну, если ненадолго, – пожал плечами Савелий.
Сели почти одновременно. Аромат от роз был сладко пряным, пьянил.
– Итак, что вы мне хотели сообщить?
– Можно мне быть с вами откровенным? – серьезно спросил незнакомец.
Савелий усмехнулся:
– Разумеется.
– Тогда хочу представиться... Тимофей Степанович Барановский. Фабрикант. И очень состоятельный человек. Но дело не в этом. Я бы хотел, чтобы вы украли для меня одну картину...
В груди у Родионова похолодело:
– Это шутка?
– Один из главных моих недостатков заключается в том, что я совсем не умею шутить. Только, пожалуйста, не надо притворяться, я знаю о вас очень много. Эта информация стоила мне очень дорого. Но я не собираюсь об этом распространяться. Ну, разумеется, если вы, конечно, не откажете в моей скромной просьбе.
Савелий натянуто улыбнулся и негромко произнес:
– Что-то везет мне в последнее время на шантажистов.
– Что вы сказали?
– Я говорю, если вы такой состоятельный человек, так почему бы вам просто не купить эту картину. Разве я не прав?
– Хм... Сразу видно, что вы никогда не сталкивались с подобными вещами. Деньги у меня действительно есть, но все дело в том, что эта картина не продается... ни за какие деньги!
Вокруг во множестве летали шмели и пчелы. Их басовитое гудение раздражало Савелия, казалось, что они только тем и заняты, что выискивают подходящее местечко для того, чтобы юркнуть за шиворот.
– Понятно... И у кого же вы предлагаете мне выкрасть картину?
Барановский сделал паузу, а потом произнес:
– Из замка графа д'Артуа.
Савелий невольно расхохотался:
– Вы шутите! Этот замок охраняют куда крепче, чем любой банк. Там сигнализация, охрана, огромный штат прислуги...
– Все это действительно так, но картину невозможно украсть только на первый взгляд, – мягко успокоил Барановский. – Граф очень тщеславен и честолюбив, любит показывать полотна своим многочисленным гостям. Разумеется, не все его картины шедевры, среди них есть и откровенные подделки. Словом, в замок можно проникнуть под вполне благовидным предлогом.
Савелий вновь усмехнулся:
– И как я, по-вашему, буду красть эту картину? Возьму ее под мышку и уйду? Так, что ли?
Барановский неопределенно пожал плечами:
– Дело ваше. Напрягите фантазию. Насколько мне известно, отсутствием фантазии вы не страдаете. Кстати, вы случайно не слышали такую фамилию – Винченцо Перуджи?
– Это случайно не тот итальянец, что украл из Лувра «Джоконду»? – спросил Родионов.
– Похвально, что вы осведомлены об этом. Он самый. В свое время эта история наделала немало шума. И знаете, что он ответил, когда у него спросили, как ему удалось украсть величайшую картину всех времен и народов из одного из самых охраняемых музеев мира?
– Просветите.
– Он ответил, что просто снял ее со стены. Возможно, вам придется проделать то же самое.
– Я знаю, что в то время, когда он ее снимал со стены, в Лувре шел ремонт.
– Хм, верно. Вы знакомы даже с деталями. Следовательно, вам нужно будет придумать нечто подобное.
– Я хочу знать, что за картину мне предстоит выкрасть?
– Андреа Мантенья, «Святой Лука».
– Вы можете хотя бы сказать, где она висит?
– На первом этаже, в холле. Она небольшая, всего лишь около метра в длину. Ее можно вырезать из рамы ножом. Само полотно прикреплено марлей к раме. – Барановский неожиданно поднялся. – Давайте поговорим пообстоятельнее на эту тему, скажем, послезавтра. Встретимся здесь в это же самое время. Розарий – чудеснейшее место в Париже, а какой здесь запах!
И, не оглядываясь, направился к выходу, приостанавливаясь у гроздей роз, причудливо свешивающихся вниз.
Савелий, держась на расстоянии, направился следом. У выхода его поджидал Мамай.
– Видишь того мужчину в темном костюме и с белой тростью? – Вижу.
– Постарайся проследить за тем, куда он направляется. Мне нужно знать о нем как можно больше, – приказал Савелий. – Встретимся здесь же часа через полтора.
– Хорошо, хозяин, – ответил Мамай и направился за Барановским.
Побродив по саду и около замка, Савелий не заметил, как пролетело время. Мамай уже вернулся и терпеливо поджидал его. Париж действовал на него благотворно, он уже не походил на дикого разбойника,
