Мамая все же удалось вызволить. Родионов, когда ему как фининспектору Наркомата, показывали хранилище, обратил внимание на старика, сопровождавшего его, и комиссара банка Бочкова. Именно этот старик, хранитель, распоряжался ключами от хитрых замков и нажимал кнопки с цифрами.
И они, Родионов и Яким, отправились к старику, адрес которого быстро нашелся в кабинете главбуха.
Сначала им не хотели открывать. Экономка этого Краузе, старая карга, долго спрашивала из-за двери, кто они такие, да зачем стучатся в такую рань. Яким хотел уже снести двери к чертовой матери, когда на требование Родионова, назвавшего себя фининспектором Крутовым, им, наконец, открыли.
– Что вам надобно в такую-то рань? – спросила старушенция, загораживая им дорогу.
Савелий Николаевич официальным тоном ответил, что он послан комиссаром банка товарищем Бочковым за Густавом Густавовичем, коему немедленно следует явиться в банк.
– Ась? – спросила старуха.
Время поджимало, и вместо объяснения старой и глухой карге, зачем они здесь, Родионов с Якимом просто оттолкнули старушенцию и направились в спальню.
Краузе уже проснулся и встретил их сидящим на кровати в ночной рубашке и старорежимном колпаке.
– В чем дело? – спросил он, с тревогой поглядывая то на Родионова, то на Якима.
– Собирайтесь, Густав Густавович, – строго приказал Савелий Николаевич, нахмурившись. – Чрезвычайные обстоятельства и лично комиссар товарищ Бочков требуют вашего немедленного прибытия в банк.
– Я никуда не пойду, – пискнул старикан, опасливо отодвигаясь от Родионова.
– Это почему же, товарищ? – спросил его тот, наступая.
– Потому! – взвизгнул хранитель и предпринял попытку ретироваться из спальни, но Яким быстро перехватил его.
– Ты куда, папаша? – угрожающе прошипел он. – Сказано тебе: идти, значит надо идти.
– Вы что, не узнали меня, Густав Густавович? – вымучил из себя улыбку Родионов. – Это же я, фининспектор Крутов.
– Знаю я, какой вы фининспектор, – надевая на себя брюки и сорочку, произнес старик. – Никакой вы не фининспектор Крутов, а вор, налетчик и рецидивист. Я об этом еще тогда, в хранилище догадался, когда вы пытались высмотреть цифровой код электрического замка. Ишь, чего удумали, банк ограбить.
– Значит, поэтому вы у кодового замка шифры сменили? – раздраженно спросил медвежатник.
Старик молча пожевал губами.
– Ну, все, идем, – заторопился Родионов и, взяв Краузе под локоток, потащил его к дверям.
– Вы куда? – спросила экономка, когда вся троица вышла из хозяйской спальни.
Яким предусмотрительно ткнул старика кулаком под ребра.
– В банк, куда же еще, – ответил ворчливо старик, сморщившись от боли и с опаской поглядывая на Якима.
Они прошли по коридору, как добрые старые друзья. Густав Густавович шел посередине, и его уважительно, как это могло показаться со стороны, поддерживали под руки Савелий Николаевич и Яким.
Экономка, семеня перед ними, распахнула входные двери, и трое мужчин вышли на занимающуюся рассветом пустынную улицу.
– А вы вернетесь, Густав Густавович? – вдруг спросила старушка.
– Вернется, – ответил за хранителя Родионов.
Оказалось, что хранилище самостоятельно закрывается через полтора часа, после того как его открыли. Потому что срабатывает специальный часовой потаенный механизм, о котором знали только комиссар банка и главный бухгалтер.
Нет, не хотел бы тогда оказаться на месте Мамая Яким.
В общем, Мамай был вызволен. Но было потеряно драгоценное время. Эх, если бы у них в запасе был бы еще часок!..
– Все, к поезду! – скомандовал Родионов и принял у Ленчика ящик. – Яким, ставь локомотив под пары.
Яким побежал к поезду. Когда в вагон погрузили последний ящик, поезд уже стоял на парах.
– Ну что, ребятушки, поздравляю вас с успехом! – крикнул подельникам Савелий. – Встретимся в Москве! За старшего остается Мамай.
Родионов пожал каждому руку и ушел. Больше Яким его никогда не видел. А потом…
Потом началось самое занимательное.
По одноколейке они доехали до протоки Булак. Здесь рельсы кончались. И здесь их терпеливо поджидали мужики-возчики. Золото стали перегружать на подводы. Когда из вагона выносили последние ящики, со стороны вокзала послышались ружейные выстрелы. Мамай с Ленчиком переглянулись.
– Да не пужайтесь вы, – сказал один из возчиков. – То учения идут.
– Учения? – переспросил Ленчик и снова переглянулся с Мамаем.
– Точно, не сумлевайтесь. Мне это сам военком Межлаук сказывал, – ответил мужик.
Золото закидали пустыми мешками, дерюгой, забросали сеном и тронулись по тракту. Проехали дамбу, мост через Казанку, но при въезде в пригородную слободу уперлись в перекрытую рогатками улицу. За рогатками фабричные под присмотром плюгавого человека с козлиной бородкой, в кожаных галифе и френче строили баррикаду из ящиков и бревен.
– Куда прешь! – гаркнул один из фабричных. – Давай, поворачивай оглобли!
– Куды ж поворачивать? – прокричал в ответ возчик первой подводы.
– Назад поворачивай, дубина!
– А пошто назад-то? Нам вперед надоть.
– Ты что, русского языка не понимаешь?! – заорал что есть мочи фабричный, снимая с плеча винтовку. – Так я тебе щас вмиг объясню, что надоть, а что не надоть.
– Сыворащиваем опратны, – произнес громко Мамай, сидевший на второй подводе.
Ленчик, повернувшись к вознице, который говорил об учениях, зло посмотрел на него и смачно сплюнул.
Повернули назад. Проехали мост через Казанку, дамбу и вновь оказались у начала тракта.
– Ну, и куда теперь? – спросил Ленчик.
– Паехали на Кизищескую дампу, – после почти минутного раздумья произнес Мамай. – Пыраетем Козьей слапатой, Кизищеской слапатой и сывернем патом наливэ. Щерез верысту выйтем на Нижекаротскую даругэ.
Поезд из восьми подвод двинулся нижней дорогой к крепости, от которой начиналась Кизическая дамба. Когда крепостные стены остались уже по правую руку, навстречу попались идущие вразброд солдаты.
– Поворачивайте назад, мужики, – хмуро сказал им бородатый красноармеец с перебинтованной выше локтя рукой. – Каппелевцы уже в Козьей слободе, а чехи взяли Суконку и прут на вокзал. – Их патрули через полчаса будут возле крепости.
Все! На Нижегородский тракт, который бы вывел их так или иначе на Московскую дорогу, путь был отрезан.
– Куды ж теперя податься-то? – спросил передний возница.
– Сказывают, Оренбургский тракт покуда чист, туда и ехайте, – ответил бородатый и, буркнув еще что- то, чего Яким не разобрал, понуро побрел дальше вместе с остальными красноармейцами.
– Что будем делать? – спросил Мамая Ленчик.
– Паетем на Ореныпуркский тыракыт, – жестко отрезал Мамай.
Повернули в сторону Оренбургского тракта. Покуда ехали, их то и дело обгоняли беженцы с котомками, покидающие город. Лица их были хмурые и запыленные.
Проехали обширное кладбище за покосившейся оградой. За ним дорога пошла вдоль берега большого озера. Близ поворота на сельцо Борисково попался им конный красноармейский разъезд. Яким с Серегой напряглись было, да и Мамай сунул руку в карман полосатого деревенского пиджака, где лежал пристрелянный «наган», однако красноармейцы лишь покосились в сторону подвод – им было не до
