Это была кузня Фомы Кускова, портрет которого уже не первый год висел на доске почета, что стояла на центральной заводской аллее недалеко от памятника погибшим в годы войны рабочим и служащим завода. Кусок, как его все звали в детстве, в брезентовом переднике на голом торсе, держал в больших клещах раскаленный прут и, поворачивая его то так, то этак, плющил конец прута ударами пневматического молота.
– Здорово, – крикнул ему Степан и выразительно похлопал себя по оттопыренным карманам. – Дело имеется!
Кусок кивнул, что одновременно значило и приветствие и просьбу подождать, покуда он закончит дело.
Степан присел на замасленное автомобильное сиденье, что стояло в закуте вместо стула, и стал наблюдать за работой Куска. Тот работал, как заведенный. Повернет прут одной стороной, нажмет на педаль машины – молот с шипением опускается и ударяет по пруту, еще повернее прут, снова нажмет на педаль – бах! – и от прута в разные стороны летят искры и окалина. Вскоре конец прута приобрел форму крюка, сплющенного на конце. Кусок одобрительно кивнул сам себе, бросил прут в бочку с водой и положил клещи на верстак. После чего подошел к Степану, снял очки, похожие на мотоциклетные, и с наслаждением закурил.
– Что у тебя?
Они знали друг друга много лет. Вместе росли, вместе учились в ремесленном училище, а потом работали на заводе, вместе уходили на фронт. Только Степан пришел домой в сорок втором после тяжелого ранения и получил инвалидность, а Кусок дотопал до самого Берлина без единой царапины и вернулся на завод.
– Вот, – сказал Степан и вытащил из карманов две поллитры.
Фома Кусков быстро спрятал бутылки в тумбочку под верстаком и выпустил изо рта дым:
– Чего надо-то?
– Слышал, что в Кабане футболист утонул? – спросил Степан.
Кусок утвердительно кивнул.
– Слышал. И что?
– Не нашли. Искать надо, – сказал Степан.
– Сам, небось, всплывет, – ответил Кусок.
– Так это когда еще будет. Искать велено.
Фома понимающе кивнул.
– Так что, стало быть, – Степан поднял на приятеля глаза, – пару «кошек» надо. А то сетями уже пробовали – никак. Илу слишком много.
– Хорошо, – сказал Кусок.
– К вечеру сделаешь?
– Да, – сказал Кусок.
– Только закали.
– Зачем?
– Чтобы крюки не разогнулись.
– Ладно.
– Так я зайду?
– Не надо, сам вынесу. Будешь? – Кивнул Кусок в сторону тумбочки, куда он только что спрятал бутылки.
– Нет, пойду, – ответил Степан. – Значит, договорились?
Выпить, конечно, хотелось, но сначала дело, а уж потом водка. Такое было у него правило.
Когда Степан вернулся, на озере было полно народу. На берегу стояло несколько «Побед» и «Эмок» и толклось, переговариваясь и попыхивая папиросами, большое начальство в галстуках и шляпах.
– Что это за столпотворение? – спросил Степан хромого сторожа.
– Итэ, он оказалсэ сыном какуго-то балшого щалавика. – ответил старик и покачал головой.
– Кто? – не понял сразу Степан.
– Та утопыленник, – сказал старик и покачал головой. – Теперь не будет ат них пакою, пока не найдуты.
Вскоре привезли из речпорта водолазное снаряжение и компрессор. Утопленник оказался сынком секретаря республиканского комитета коммунистической партии Грузии, тот позвонил первому секретарю Татарского обкома партии, вот и закрутилось.
Участковый Коноваленко гонял с берега народ, но его никто не слушал.
Тем временем на водолаза надели снаряжение и уже прикручивали болты на шлеме и манишке из органического стекла.
– Что тут за сыр-бор?
Степан вздрогнул и обернулся. Позади него стоял завмаг Филипчук и смотрел на водолаза.
– Так, утопленника ищут, – ответил Степан. – Здравствуйте.
– Здравствуйте.
Они пожали друг другу руки.
– Разве его не нашли?
Вопрос прозвучал до того фальшиво, что Степан удивленно поднял брови.
– Нет. А вы разве не знали?
– Да откуда? Все работа, работа…
Заработал компрессор, и водолаз ступил в воду. Шел он довольно долго, пока его железная макушка не скрылась под водой.
– Найдет он его, как вы думаете? – спросил Филипчук с какой-то непонятной тревогой.
– Думаю, нет, – ответил Степан. – Он уже поднял столько мути. Что он в ней разглядит?
– А как надо искать, чтобы найти? – спросил Филипчук.
– Поставить несколько лодок в ряд, и «кошками». По самому дну, – ответил Степан.
Водолаза не было видно минут сорок. Потом показался шлем, манжета, часть скафандра, залепленная темнозеленой слизью. Когда он вышел на берег и с него сняли шлем, он только отрицательно мотнул головой.
– Не нашел, – произнес за спиной Степана Филипчук и как-то облегченно вздохнул.
Степан снова удивленно вскинул брови и оглянулся. Но увидел только удаляющуюся спину.
Кусок заявился в шестом часу.
– Вот, забирай, – сказал он и протянул Степану мешок с «кошками». – Мешок только верни.
Степан опрокинул мешок. Две «кошки» с петлями на концах вывалились на пол. Степан присел и потрогал у одной жало. Острое!
– Ну как, принимаешь работу?
– Принимаю, – поднялся с корточек Степан, возвращая мешок Куску. – Зайдешь? Может, по чуть-чуть?
– Нет, домой пойду, – отказался Фома. – Устал сегодня что-то.
– Ладно. Спасибо тебе.
– Не за что.
Кусок ушел, а Степан принялся ладить к «кошкам» веревки. Самые прочные, что у него были.
Ночь опять выдалась светлой. Клава пошипела немного: мол, тебе что, дня мало или больше всех надо? Потом угомонилась, легла спать и засопела. А Степан пошел на озеро, тихонько, чтобы не потревожить сон хромого старика-сторожа, спустил на воду лодку и поплыл к мосту. Чуть поодаль от того места, где он увидел ящик, выбросил обе «кошки», дождался, покуда они опустятся на дно через толщу ила, и медленно погреб к берегу. «Кошки» волоклись по дну, время от времени цепляясь за что-то, но когда Степан начинал подтягивать их, срывались. Так продолжалось часа полтора, пока одна из «кошек» не зацепилась за что-то действительно тяжелое. Степан с большим усилием подтащил «кошку» к лодке, но вот поднять ее на поверхность не смог. Тогда он решил волочить «кошку» и то, за что она зацепилась, к берегу по дну. Он отплывал метра на два-три, потом подтягивал к лодке «кошку», снова отплывал… Когда днище лодки
