М. С. Малинина, В. И. Казакова, Г. Н. Орла и И. Я. Максименко.
Сталин тут же отдал командующему Западным фронтом распоряжение откомандировать этих товарищей. Он пожелал мне успеха на новой должности, велел не задерживаться долго в Генеральном штабе, а быстрее отправляться на место, потому что обстановка под Воронежем сложилась весьма серьезная…
В марте Верховный Главнокомандующий пригласил меня к аппарату ВЧ и в общих чертах ориентировал относительно планируемой крупной операции и той роли, которую предстояло играть в ней 1 -му Белорусскому фронту. Затем Сталин поинтересовался моим мнением. При разработке операций он и раньше прибегал к таким вот беседам с командующими фронтами. Для нас — сужу по себе — это имело большое значение.
Уже был вечер. Только мы собрались в столовой поужинать, дежурный офицер доложил, что Ставка вызывает меня к ВЧ. У аппарата был Верховный Главнокомандующий. Он сказал, что я назначаюсь командующим войсками 2-го Белорусского фронта. Это было столь неожиданно, что я сгоряча тут же спросил:
— За что такая немилость, что меня с главного направления переводят на второстепенный участок?
Сталин ответил, что я ошибаюсь: тот участок, на который меня переводят, входит в общее западное направление, на котором будут действовать войска трех фронтов — 2-го Белорусского, 1-го Белорусского и 1-го Украинского; успех этой решающей операции будет зависеть от тесного взаимодействия этих фронтов, поэтому на подбор командующих Ставка обратила особое внимание.
Касаясь моего перевода, Сталин сказал, что на 1-й Белорусский назначен Г. К. Жуков.
— Как вы смотрите на эту кандидатуру?
Я ответил, что кандидатура вполне достойная, что, по-моему, Верховный Главнокомандующий выбирает себе заместителя из числа наиболее способных и достойных генералов, каким и является Жуков. Сталин сказал, что доволен таким ответом, и затем в теплом тоне сообщил, что на 2-й Белорусский фронт возлагается очень ответственная задача, фронт будет усилен дополнительными соединениями и средствами.
— Если не продвинетесь вы и Конев, то никуда не продвинется и Жуков, — заключил Верховный Главнокомандующий.
Заканчивая разговор, Сталин заявил, что не будет возражать, если я возьму с собой на новое место тех работников штаба и управления, с которыми сработался за долгое время войны. Поблагодарив за заботу, я сказал, что надеюсь и на новом месте встретить способных сотрудников и хороших товарищей. Сталин ответил коротко:
— Вот за это благодарю!
Этот разговор по ВЧ происходил примерно 12 ноября, а на другой день я выехал к месту нового назначения» [154, с. 90, 124, 248, 266–287].
После Сталинградской битвы И. В. Сталин называл К. К. Рокоссовского, как и Бориса Михайловича Шапошникова, только по имени и отчеству — Константин Константинович.
Длительное время была в ходу легенда, будто после войны Сталин пытался избавиться от Рокоссовского как от человека, имевшего огромный авторитет в стране и армии. А поэтому-де направил его в 1949 году в Польшу. Но известна беседа перед этим Сталина с Рокоссовским. Обращаясь к Константину Константиновичу с большой личной просьбой, Сталин говорил:
— Обстановка такова, что нужно, чтобы вы возглавили армию народной Польши. Все советские звания остаются за вами, а там вы станете министром обороны, заместителем Председателя Совета Министров, членом Политбюро и Маршалом Польши. Я бы очень хотел, Константин Константинович, чтобы вы согласились, иначе мы можем потерять Польшу. Наладите дело — вернетесь на свое место. Ваш кабинет в Москве всегда будет вашим!
Семь лет К. К. Рокоссовский возглавлял армию народной Польши как министр национальной обороны Польской Народной Республики и Главнокомандующий Войска Польского. Ему было присвоено звание Маршала Польши. Он стал членом Политбюро и заместителем предсовмина ПНР. А когда в 1956 году вернулся в Советский Союз, был назначен заместителем министра обороны СССР.
После выступления с докладом о культе личности на XX партсъезде Н. С. Хрущев сначала через второго секретаря ЦК КПСС Ф. Р. Козлова, а затем лично попросил К. К. Рокоссовского написать что-нибудь почернее о Сталине, упомянуть, что сидел в тюрьме. На это Константин Константинович без дипломатии ответил:
— Никита Сергеевич, товарищ Сталин для меня святой!
На другой день, когда маршал К. К. Рокоссовский приехал в Министерство обороны СССР в его кабинете заместителя министра, в его кресле сидел маршал К. С. Москаленко, передавший ему решение о снятии с должности. Так обращался с неугодными Н. С. Хрущев. Но и К. С. Москаленко мстил Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину, называвшему его подчас «генерал паника».
Большое уважение И. В. Сталин испытывал к Б. М. Шапошникову, называл его только по имени и отчеству. Он был знаком с его фундаментальным трехтомным трудом «Мозг армии», другими работами. 7 мая 1940 года Б. М. Шапошникову было присвоено высшее воинское звание — Маршал Советского Союза. Также менее чем за год до начала Великой Отечественной войны он назначается заместителем народного комиссара обороны страны.
На следующий день после начала войны, 23 июня 1941 года, Б. М. Шапошников постановлением Совнаркома СССР и ЦК партии включается в состав организованного при Ставке института постоянных советников. 30 июля 1941 года по предложению Сталина был назначен начальником Генерального штаба, членом Ставки Верховного Главнокомандования.
Зная дело Генштаба до тонкостей, Б. М. Шапошников быстро провел ряд организационных мероприятий, способствовавших улучшению работы этого главного рабочего органа Ставки Верховного Главнокомандования. Б. М. Шапошников непосредственно участвовал в разработке в 1941 году плана Смоленского сражения, контрнаступления и общего наступления Красной Армии зимой 1941/42 года.
Маршал А. М. Василевский, долго работавший вместе с Борисом Михайловичем, писал уже после войны: «Во время поездок с Шапошниковым в Кремль я имел возможность воочию убедиться, каким высоким уважением пользовался Борис Михайлович у Сталина. Работая в непосредственном контакте с Верховным Главнокомандующим, Шапошников представлял подготовленную Генштабом информацию, высказывал аргументированные предложения, на основе которых Ставка давала затем директивы. Сталин всегда с большим вниманием прислушивался к рекомендациям и мнению Бориса Михайловича. Это, конечно, отнюдь не означало, что Верховный Главнокомандующий всякий раз соглашался с ними. Как мне думается, Сталин особенно ценил Шапошникова за то, что тот никогда не приспосабливал свое суждение по решаемому вопросу к мнению, которое уже складывалось в Ставке. Он умел с достоинством отстаивать свои суждения, если был убежден в их правильности.
Но Сталин знал и другое: если решение принято, Шапошников будет проводить его в жизнь со всей присущей ему энергией вне зависимости от того, совпало оно с его собственной точкой зрения или нет. Личный авторитет Шапошникова, безусловно, благотворно сказывался на процессе превращения Генерального штаба в надежный рабочий орган Ставки Верховного Главнокомандования. По мере того как разворачивались события, Сталин все больше стал придерживаться правила — принимать всякое ответственное решение по военному вопросу лишь после предварительного доклада начальника Генерального штаба» [140, с. 62–63].
За годы войны Сталин вместе с Шапошниковым подписал множество оперативных документов командующим фронтами и армиями.
Маршал Шапошников был крупнейшим военным теоретиком. Он всемерно способствовал становлению и развитию советского Генерального штаба как главного органа управления Вооруженными силами. Подчеркивая большую роль Генерального штаба, Шапошников писал: «Если «