малюсенькие роли. Потом, когда резко сдала память, сам стал отказывался сниматься, понимая, что может подвести. Говорил: «Ничего не помню. Всё пропил, а что не пропил – разбил в автокатастрофах…» Словом, в прямом и переносном смыслах оказался «за кадром». Записывал пластинки, занимался дубляжем в кино (самые известные ленты – «Человек дождя», «Список Шиндлера», «Гарри Поттер», «Властелин дождя»), озвучивал роли на радио, там ведь читка текста хотя бы шла по бумажке… Но когда ему как-то предложили озвучить короткий, 15-минутный документальный фильм, разволновался так, что не смог взять себя в руки, стал сбиваться, путать слова. Прервал работу и ушел.
Отмахивался от сочувственных взглядов, уверяя всех: «У меня есть друзья для приятного досуга, достаточно работы, чтобы этот досуг обеспечить, хватает здоровья, чтобы работу выполнять – а что еще надо?.. Может быть, я не гонюсь за славой, потому что в актерской профессии с детства…»
Раскол МХАТа Всеволод Абдулов воспринял как творческую и человеческую трагедию. В самый разгар репетиций спектакля «Последние дни» о Пушкине распрощался со сценой. Он должен был играть Вяземского… Роль друга поэта для него была очень близка и дорога. Был такой душевный подъем. Абдулов перечитывал Пушкина, все, что написано о нем. Именно тогда он обратил внимание, что «наиболее «красочные» мемуары вышли из-под пера людей, едва знакомых с Александром Сергеевичем. По- настоящему же близкие ему люди были немногословны… Поэтому я предпочитаю молчать…». В последний момент, когда до выпуска оставалось совсем немного времени, Ефремов вдруг заявил, что не видит Абдулова в роли Вяземского: лицо, мол, не подходит…
Уйдя из МХАТа, Абдулов какое-то время выступал в роли главного героя, читая со сцены воспоминания Сергея Образцова в спектакле Театра кукол «Великий пересмешник». Действие разворачивалось в старом московском доме, точно в таком же, в каком прожил всю жизнь он сам. Ему было легко играть героя. А потом вдруг принялся озвучивать всякую ерунду – от компьютерных игр до голливудских блокбастеров: надо было на что-то жить… Доведенный до отчаяния скромными доходами, признался одному знакомому, что хочет продать легендарную квартиру в центре и уехать за город, коротать дни в тишине, покое и относительном достатке.
Алкоголь был роком семьи Абдуловых. Осип Наумович без рюмочки коньячку день не начинал. Он был другом знаменитого водочного короля Смирнова, и они вместе частенько гудели в белокаменной. Гуляли, рассказывают, талантливо. У Абдулова-старшего не выдержали сосуды головного мозга. Увы, сын унаследовал слабости отца.
Излюбленным местом Абдулова был «Елисей», знаменитый старинный гастроном на Тверской, где в закутке специально для него стоял стульчик. А приятелей хватало с головой…
Но судьба смилостивилась и послала ему ангела-хранителя в образе Ольги Свиридовой. Она пришла в дом Абдулова по просьбе одного из друзей помочь Всеволоду по хозяйству, побыть чем-то вроде горничной. Рассказывала: «Я с детьми и мамой сидела на бобах… В первый же день постирала рубашки… А уже вечером перестала быть горничной. Стала просто любимой женщиной, которую он стал представлять своим знакомым так: «Олька, моя тринадцатая жена». И добавлял: «Меня любят. Первый раз в жизни…»
Она говорила: «Если бы Сева не встретился со мной, то, возможно, этих последних двух лет жизни у него просто не было бы. Сева привык ничего не есть, раз в три дня отварит пельмени, заправит их уксусом и посыплет перцем – готова закуска. Собутыльники быстро находились… Как же, сам Петюня Соловьев из «Места встречи» ими не брезгует!.. Юля раз в три месяца позвонит: «Как папа себя чувствует?», привезет мне подарок – за то, что за папой ухаживаю – обстирываю его, кормлю, – и снова исчезнет».
Ольга «огнем и мечом» отваживала с глаз долой сиюминутных приятелей из «Елисея». Она считала, что Всеволод умер оттого, что кишечник просто высох из-за отсутствия пищи. На брелоке с ключами носил каменную черепашку – символ долголетия. Амулет подарил он ей за несколько дней до своей смерти.
Всеволод Осипович Абдулов умер 27 июля 2002 года, не дотянув пяти месяцев до своего шестидесятилетия. Как всегда, 25 июля в маленьком уютном ресторанчике собрались друзья помянуть Владимира Высоцкого. Всеволоду стало плохо. Одни говорят, оторвался тромб… Дочь Юлия утверждает, что у отца была гангрена кишечника: «В тот вечер, когда ему стало плохо, я вызвала «Скорую». Непонятно было: не то что-то с сердцем, не то какие-то боли в животе. А в принципе было похоже на симптомы инфаркта. Предложили ехать в больницу на Соколиную гору. Но он, улыбаясь из последних сил, стал врачей выпроваживать: «Все в порядке, извините!» И когда я спросила: «Папа, что ты делаешь?» – он ответил: «Нет, нет, я не могу, у меня завтра работа…» Но отца все-таки отвезли. Сначала в больницу в Текстильщики, потом перевели в 15-ю, на Вешняковской улице… Знаю, что он умел терпеть любую боль. Но тут, видно, было невмоготу. И он, извиняясь сквозь зубы, стонал. Как был сильным человеком, так им и остался. Стискивал зубы до последней минуты. Когда мы приехали в больницу, оказалось, спасти его уже невозможно. Через час его не стало».
На Введенском кладбище на похороны собрались самые близкие друзья. Говорили теплые слова, вспоминали о том, что ключевыми для Абдулова были понятия «благородство», «честь», «доброта». Даже Эдуард Володарский, с которым Абдулов был на ножах в последние годы, сказал: «Редко, когда бог помещает талант в адекватную ему человеческую оболочку. С Севой было счастливое исключение».
…Когда 29 декабря 2002 года друзья собрались отметить день рождения Всеволода Осиповича, в дверь осиротевшей квартиры позвонили: «Вам телеграмма, правительственная! Распишитесь…» Кто-то наскоро поставил автограф на квитанции и прочел вслух: «Уважаемый Всеволод Осипович! Примите самые сердечные поздравления с шестидесятилетним юбилеем. Доброго вам здоровья и радости, успехов и удачи в исполнении задуманного». Это была телеграмма Министерства культуры России. Чиновники запоздали: «задуманное» Абдулов уже исполнил. Он обещал пережить Высоцкого на три дня. Он и умер через три дня после похорон друга, с отсрочкой на 22 года.
Все эти годы Всеволода Осиповича не оставляли докучать предложениями написать воспоминания о Высоцком. Он отнекивался. Хотя говорил: «Часто бывали такие ситуации, когда я участвовал в событиях, по следам которых были потом написаны Володины песни. Я был их равноправным участником, только мне это и в голову не приходило. Потом уже, по сочиненным строкам, я это узнавал, одну деталь, вторую. Только от этих бытовых мелочей, которые я тоже видел, Володя отталкивался и шел в космос, а я оставался на земле…»
Дочь вспоминала: «Попытку он все-таки сделал. Отец вставал утром, пил кофе, в белой рубашке садился за стол у себя в кабинете. Мы с бабушкой закрывали две двери, отделявшие эту комнату от коридора. Бросались как тигры к телефону, боясь, что звонки его отвлекут. Шепотом говорили: «Сева работает». Это начиналось где-то в 10 утра, а к часу дня раздавались страшные ругательства, отец вышибал ногой дверь и до вечера уходил из дома в полном отчаянии. В его кабинете на полу мы находили скомканные листы девственно чистой бумаги. Так продолжалось несколько дней…» Потом он покачал головой: «Если начну, то многих задену…»
На одном из случайно уцелевших листов было написано лишь одно слово – «Знакомство». Все воспоминания остались с Абдуловым…
«ВЫСОЦКИЙ БЫЛ МОИМ МЛАДШИМ УЧИТЕЛЕМ»
Юрий Карякин
…Едва Юрий Петрович приостановил репетицию и объявил перерыв, Высоцкий легко спрыгнул со сцены и предложил Карякину: «Пойдем, Юр, перекурим». Он был еще взвинченный бесконечными повторами ключевого диалога с Раскольниковым – Сашей Трофимовым и язвительными придирками Любимова.
Покурив во внутреннем дворике театра, они вышли на Садовое кольцо. Поначалу Юрий Федорович никак не решался прервать затянувшееся молчание, искоса поглядывая на отрешенного Высоцкого. Но не удержался:
– Володь, убей, не понимаю, как ты настолько быстро врос в Свидригайлова?..
– Да просто в каждом, кого бы ты ни играл, нужно найти его самое больное место, ощутить его боль. Все остальное – над этим. Со Свидригайловым точно так же, – после паузы сказал Высоцкий. – …Помню, в школе, как-то во время переменки, у нас зашел спор: что слабо сделать, что не слабо… Кто-то сдуру ляпнул: «А слабо воткнуть кому-нибудь перышко в глаз?..» Подозвал пацана-младшеклассника, взял перо – раз! – и воткнул… Как будто в меня воткнули, понимаешь… Почувствовал боль – всё… Ну ладно, идем на плаху, что ли? Там Петрович уже, наверное, лютует…
Вернувшись в зрительный зал, Карякин на правах автора инсценировки занял свое место неподалеку от рабочего столика Любимова в проходе. На сцене роковой Свидригайлов искушал своими гнусными
