поразительное чутьё на такие вещи. Я даже почувствовала к ней определённую симпатию.
— Вот, угощайтесь. — Дэвид принёс из кухни тарелку, на которой лежало нарезанное яблоко. Кожица с каждой дольки была срезана, и только с одной стороны оставались два уголка, напоминающие заячьи уши.
Ухмыльнувшись, Кэндзиро взял дольку.
— Дэттян, я вижу, ты совсем ополоумел от безделья. Это ещё что такое? Кому нужны твои кулинарные изыски!? — Запихнув дольку яблока в рот Дэвиду, он вдобавок дал ему пинка.
— Ты чего! Я хотел как посимпатичнее, — пробормотал Дэвид с набитым ртом и с хрустом сжевал яблоко.
Мой мобильник молчит. Наверное, Уайлд отправился со своими ребятами выпить. Висящие на стене часы показывают половину восьмого. У меня совсем нет сил собираться домой. Может, остаться здесь до девяти? Кахо заказывает по телефону пиццу. Одежда моя запачкана, в волосах песок. Неприятно. Я решила принять душ.
В ванной меня ожидал сюрприз, из-за которого я чуть не бухнулась в обморок. Сняв платье, я увидела на себе похабнейшего вида бельё, какого у меня сроду не было. Чёрные стринги, не прикрывающие ягодиц. Это при том, что я ношу исподнее исключительно белого или розового цвета. Как же они могли оказаться на мне? Кто-то их на меня надел! Но кто?
Пока я пыталась отрегулировать напор воды, в голове у меня проносились самые разные варианты. Неужели, увидев, что я без сознания, Кэндзиро решил воспользоваться моей беспомощностью? Нет, на такую низость он не способен. Его низость проявляется в иных сферах. Дурачок Дэвид, естественно, вне подозрений.
Остаётся Кахо. Это наверняка её рук дело.
Тряхнув, как львица, мокрыми волосами, я повязала на голове тюрбан и фурией выскочила из ванной. Кахо как раз проходила мимо, неся на вытянутых руках коробку с доставленной пиццей.
— Ой, ты меня напугала.
— А ну-ка пойди сюда! — Втащив её в ванную, я откинула полы халата. — Что это значит?!
Взглянув на чёрные трусики из французского кружева, она произнесла извиняющимся тоном:
— Прости, но других у меня не нашлось.
— Что?!
Вот тут-то я и узнала, что в момент падения со мной случился грех. Я залилась краской. Что за абсурд! Выходит, пьянящее ощущение прогретого солнцем луга и собственной горячей крови возникло всего лишь из-за того, что я описалась.
К счастью, усмехнулась Кахо, Кэндзиро был настолько озабочен бегством от полиции, что ничего не заметил.
Теперь я уже не посмею враждебно относиться к ней.
И строить из себя образец добродетели тоже не смогу.
Здорово она меня окоротила.
Я потупила очи долу.
— Кстати, твоё бельё уже должно высохнуть. — Она указала подбородком на угол, где стояла стиральная машина, и удалилась вместе с пиццей. Над машиной висела сушилка, в которой, перепутавшись между собой, находились мои причиндалы. Открыв дверцу, я вытащила оттуда чисто выстиранные белые трусики с бантиками по бокам, те самые, которые были на мне с утра. Они ещё хранили жар сушилки, и я потрясла ими в воздухе. Как будто это был белый флаг, выброшенный перед неприятелем.
Из гостиной доносился благодушный голос Кэндзиро. Я заглянула в дальнюю комнату. Там в целлофановых пакетах из чистки висели его многочисленные костюмы, знакомые мне по нашим совместным выступлениям, — в них он исполнял свой коронный номер «Любовь — это чудо». Рядом красовались платья Кахо. Все стены были сплошь увешаны одеждой. Но если бы сюда проник грабитель, он наверняка испытал бы большое разочарование: слишком уж немыслимого дизайна были все эти туалеты. Живя в окружении подобных монстров, недолго утратить реальные представления о самых обыденных вещах.
— Нет, ты молодец, что решила завязать со своими песнями и вернуться в Ниси-Кавагути. Я просто в восторге от этой идеи.
— О чём ты говоришь, Кэн? Ведь это ты вынудил меня отказаться от карьеры певицы. Зачем же передёргивать? — возразила Кахо, наливая чай и по обыкновению отведя глаза. Дэвид, похоже, ушёл.
— Кстати, на следующей неделе должны пригнать мой «Бенц». Только вот куда мне на нём ездить? Работы-то по-прежнему нет. Печально!
«Бенц»? Когда это он успел обзавестись автомобилем? — удивилась я. Стоя в коридоре, я украдкой наблюдала сценку из их совместной жизни.
— Не волнуйся, я найду какую-нибудь работу.
— Только имей в виду, никаких выступлений. На эстраде будет звучать только дуэт «Кэндзиро энд Дэвид».
— Хорошо. На время я забываю про сцену.
— Что значит «на время»? Ты что, шутишь? Вчера в постели ты обещала, что с этим покончено
— Эх, дура я, дура. Слушаю тебя и даже рассердиться не могу. Видимо…
— Что «видимо»?
Кахо всем телом подалась к нему и, глядя Кэнд-зиро прямо в глаза, с улыбкой ответила:
— Люблю я тебя, вот что.
Ай, опять мимо. Я даже щёлкнула языком от досады. Ну кто же так делает! Вот тут как раз следовало отвести взгляд. Ты вечно делаешь всё наоборот. Признаваясь мужчине в любви, не нужно поедать его глазами. Он явно воспримет это как посягательство на свою свободу. Эх ты, недотёпа!
Такие вот беззвучные сигналы я посылала Кахо.
Как и следовало ожидать, Кэндзиро поднялся и включил телевизор. Кахо поспешно бросила ему вдогонку:
— Послушай, как хорошо, что у тебя скоро будет «Бенц». Ведь это твоя заветная мечта.
— Ага. Даже подержанный, «Бенц» остаётся «Бенцем». Как говорится, хоть и тухлый, а всё-таки окунь.
«Бенц», «Бенц», «Бенц»… Можно подумать, что в нашей эстрадной среде не подозревают о существовании автомобилей других марок. Каждый норовит окружить себя бездной престижных вещей заграничного производства, не понимая, что в таком количестве они попросту обесцениваются.
— Ну, а на уплату кредита я попытаюсь заработать в Ниси-Кавагути.
— Правда?
— Постараюсь. Только ты уж не забудь меня отблагодарить.
— Ой, опять заладила. Ты меня совсем достала.
Интересно, какой смысл она вкладывает в слово «отблагодарить»?
— Благодарность есть благодарность. Так что не заставляй меня больше давать тебе в постели всякие обещания. Например, отказаться от пения.
— Хватит, надоело. Вот зануда! И нечего мне указывать.
Кэндзиро повалился на циновку, нашарил под низким столиком пульт дистанционного управления и переключил канал.
По телевизору выступал всё тот же знаменитый певец. Сделав серьёзное лицо, Кэндзиро впился глазами в экран. Глаза у него стали круглыми, совсем как у младенца при виде новой игрушки.
— Знаешь, Кахо, — сказал он, — у Хироси Ицуки…
— Знаю, знаю, — отозвалась та, не глядя на него. — Извини, но я сейчас ем пиццу.
