профессиональной певицы петь под караоке наравне с любителями равносильно смертному приговору. Да и вообще это изнурительное занятие.
— Так, а теперь споёмте-ка десятый номер. «Спутанные волосы».
Я уже при полном издыхании. И опять обливаюсь потом. Рубашка липнет к телу.
Единственное место, где я могу от души попеть для себя на досуге, это бары для геев. Выберешь, бывало, ту же песню, но только «спутанные волосы на ложе любви» для смеха заменишь на «помятую рожу на ложе любви». Посетители хихикают, но до самого конца относятся к тебе с галантным вниманием, как к профессиональной певице. Если отбросить в сторону неприятные моменты, например жужжание электрических бритв, которое часов в пять утра начинает доноситься из туалетной комнаты, или мрачноватые перебранки между геями, возникающие на почве усталости, мне нравится тамошняя атмосфера.
— А сейчас пусть споёт Накадзима-сан.
— Да, она у нас певица хоть куда.
Ну вот, пошло-поехало! Сделав над собой усилие, чтобы не заплакать, я слушаю пение бабулек. Одна из них до того разошлась, что заявила:
— Может, и мне выпустить свою пластинку?
— А почему бы и нет? Эх, быть бы вам помоложе!
Я — всего лишь самозванка, пудрящая людям мозги, хотя никакой пластинки у меня нет. Так откуда во мне эта злоба, чувство жалости к себе и нетерпимость? В конце концов я не выдерживаю и с силой размыкаю плотно сжатые губы.
— Я хотела вам кое-что сказать.
Серьёзность моего тона заставляет любительниц пения отвлечься от перелистывания сборника песен для караоке.
— Мне неловко поднимать эту тему…
— Какую тему? — жизнерадостно поинтересовалась одна из старушек.
Мне стало не по себе от жалких слов, которые я приготовилась произнести. И всё же, набравшись мужества, дрожащим голосом, чуть не плача, я сказала:
— Прошу вас заплатить мне за моё пение.
Как и следовало ожидать, старушки недоуменно переглянулись между собой.
— Меня мало кто знает как певицу, но я выступаю за деньги. Вы можете дать мне всего по сто иен. Больше я с вас не возьму.
Ну же, прошу вас.
Стоило мне выдавить из себя эти слова, как царившее в зале оживление исчезло без следа. Наступила мёртвая тишина. Я испортила всем настроение. Не надо было мне этого говорить. Но если бы я промолчала, какая-то частица моей души наверняка бы погибла. Так что, извините, я должна была высказаться. Взяла на себя такую смелость. Ради завтрашней Ринки Кадзуки.
— Ах, ну да…
— И впрямь нехорошо получилось.
— И то сказать, одни платят, чтобы попеть, другие поют, чтобы им заплатили. Тут различать надо.
Все дружно расхохотались. У меня чуточку отлегло от сердца.
Послышался прохладный звон высыпаемых на ладони монет. Это — мой гонорар. До сих пор я ещё ни разу ни у кого не выклянчивала чаевых. Ценою этого вынужденного унижения я хотела хоть немного отсрочить день полной гибели своей души.
Но после того, что произошло, какая-то частичка моей души явно погибла…
— Вот, пожалуйста. Так вас устроит?
Одна из старушек поднесла мне стоиеновую монетку, ловко ухватив её палочками для еды. В таком виде это действительно походило на подношение. Тускло серебрящаяся денежка, зажатая между двумя узенькими деревяшками. Пожалуй, это та самая сумма, на которую я вправе претендовать. Обычно я получаю куда больше, чем того заслуживаю.
Ссыпав монетки в карман, я поблагодарила своих слушательниц. Мой сегодняшний заработок составил тысячу шестьсот иен. На эти деньги можно купить пару таби[27]. Проедать чаевые не хочется.
Судя по всему, этот небольшой инцидент остался незамеченным хозяйкой. «Луковка» без устали хлопотала за стойкой, то отвечая на телефонные звонки, то готовя для посетительниц кофе.
Наконец последовал звонок от вернувшегося с рыбалки Дайки: он велел передать мне, чтобы я приходила в «нашу» сусичную.
— Надевать свой прежний наряд вам едва ли захочется, — сказала хозяйка. — Исподнее кимоно тоже изрядно пропотело. Может, примете душ? Я могу одолжить вам своё платье.
И вот я опять принимаю душ в чужой ванной. Сквозь матовое стекло дверцы виднеется силуэт похожей на луковицу головы хозяйки.
— Как температура воды? Нормальная?
Я невольно прыскаю. Странный вопрос для человека, моющегося под душем.
Чудачка она всё-таки!
Мокрая после душа, я открываю дверь в предбанник. Хозяйки там уже нет, но в плетёной корзинке для белья лежит аккуратно сложенное белое в голубой горошек платье. Рядом с ним — пакет с трусиками из близлежащего магазинчика. А вот лифчика нет. Но, как выяснилось, «Луковка» и тут всё предусмотрела: с внутренней стороны к платью пришиты чашечки. Воротник-хомутик переходит в две полоски ткани, которые завязываются сзади на шее бантом, а спина остаётся голой. В сочетании с широкой юбкой-клёш получается дизайн в духе семидесятых годов. Чтобы не выбиваться из стиля, я решила зачесать волосы кверху.
— Ну, я пошла.
Сунув ноги в босоножки, выхожу из дома. Чаевые вместе с деревянными палочками я положила в целлофановый пакет и прихватила с собой, сама не знаю для чего. Сусичная под названием «Хиродзуси» находится в пятнадцати минутах ходьбы отсюда. Пока я шла по улице, цокая каблучками, мне страшно захотелось пить, и я купила в автомате баночку сока. Этот сок, купленный на деньги от своих песен, был удивительно приятен на вкус и в то же время горек.
По дороге я набрела на какой-то пустырь, огороженный верёвкой. Поднырнув под неё, я проникла на запретную территорию. Снующие в душном и влажном вечернем воздухе комары нещадно впивались мне в кожу. Я быстро воткнула в поросшую мискантом землю деревянные палочки, после чего трижды хлопнула в ладоши и молитвенно склонила голову. Эти палочки — знак на могилке, в которой похоронена только что погибшая частица моей души.
Я вошла в сусичную, расчёсывая комариный укус под коленкой.
— Что это на тебе? Ты же простудишься! — буркнул Дайки.
Это были первые слова, которыми он встретил меня. Сняв с себя пиджак, Дайки набросил его мне на плечи. Из красотки, щеголяющей в кокетливом платьице, я тотчас превратилась в деревенское пугало. Обнажённый до пояса Дайки отправил в рот очередную порцию суси и похвастался:
— Улов нынче выдался отменный.
Молоденькие рабочие из бригады Дайки с выкрашенными в каштановый цвет волосами принялись наперебой приветствовать меня, так что я даже смутилась. Интересно, почему эти работяги все, как на подбор, такие щёголи? У одного волосы забраны сзади в хвост и серёжка в ухе, на другом — пижонского вида майка с выхваченным ножницами воротом и обрезанными рукавами. И всё этим красавчикам к лицу. Ну прямо эстрадные кумиры.
Oh, love! — невольно улыбнулась я.
Когда восемь пригожих юношей, каждый из которых хорош на свой лад, маячат у тебя перед глазами, словно виноградная гроздь, невольно хочется отщипнуть хотя бы одну ягодку. Но, как ни странно, эта братия придерживается строгих моральных принципов. Как-то, притворившись изрядно подвыпившей, я в шутку стала кокетничать с одним из них, но он решительно пресёк мои поползновения.
— Нет, тут я пас, — сказал он. — Когда-то, пацаном, я нюхал всякую дрянь вроде паров едкого растворителя. Хиросэ-сан вытащил меня из этой ямы, можно сказать, спас мне жизнь. Понимаете, есть
