он работает. Изображение, конечно, оставляло желать лучшего, но всё же догадаться, что происходит на экране, было возможно. Сердце у меня подскочило от радости.
Отлично!
По одному из каналов передавали эстрадную программу. В иное время я не стала бы смотреть эту ерунду, но сейчас, сама не знаю почему, с удовольствием уставилась в телевизор. Нелепые шутки и дешёвые остроты позволили мне скоротать время. Взглянув на часы, я подивилась тому, как быстро промелькнули два часа. Я погасила свет и легла в постель с ощущением покоя и умиротворения.
«Какое счастье, что здесь оказался телевизор», — подумала я, благословляя в душе неказистый ящик.
Кажется, я совсем уже доехала.
Сетуя на свою горькую долю, я незаметно погрузилась в сон.
Нынешние мои гастроли рассчитаны на пять дней. Это ужасно долго. Я беспокоюсь о покинутом Дайки. До сих пор я никогда не принимала предложений, если речь шла более чем о трёх днях, а на этот раз сгоряча согласилась. Поступая на работу в агентство, я предупредила директора: «В семье у меня есть больной. Уход за ним лежит на мне, поэтому я не могу надолго отлучаться из дома. Три дня — крайний срок».
Это — та самая предельная нагрузка, которую способна выдержать нервная система Дайки, в глубине души не одобряющего моих гастролей. Вернувшись домой после трёхдневной отлучки, я со временем кое-как ухитряюсь залечить его душевные раны. На сей раз, однако, моё отсутствие растянулось на целых пять дней.
Отработав последний концерт, я едва успела на поезд, уходивший в 9:30 вечера. Единственным моим желанием было как можно скорее очутиться дома, — от нетерпения у меня даже выступил на шее пот. За эти дни я смертельно устала. А в вагоне, как назло, не было ни единого свободного места. Всё забито — не только сидения, но и багажные полки. В проходе толпятся люди, высматривая, куда бы приткнуться. И я среди них. Кляня на чём свет стоит агентство, которое из жлобства не желает обеспечивать артистов билетами на нумерованные места, я по обыкновению устраиваюсь в закутке за задними сидениями и сажусь на корточки, прислонившись к стене. Однажды я решила сесть на пол, подстелив газету, но сразу же вскочила, потому что вокруг сновали тараканы.
Вряд ли кому-нибудь приходит в голову, что в поездах, курсирующих на скоростной линии «синкансэн», развелось такое количество тараканов. Эти, в общем-то, симпатичные существа живут в ожидании даров небесных, то бишь хлебных крошек от поедаемых пассажирами сэндвичей. Несмотря на гордое имя тараканов, они совсем маленькие, размером с кунжутное семечко. Когда смотришь себе под ноги, в поле зрения оказывается не меньше тридцати этих букашек. Тех из них, которые по неосторожности выползают в проход, ожидает печальная участь быть раздавленными существами высшего порядка под названием «человек». Отдельные смельчаки вскарабкиваются на обувь пассажиров, но, не обнаружив там ничего съестного, скатываются на пол. Наблюдая за ними сверху, ощущаешь себя всемогущим богом, как-то даже неловко становится.
Но вот поезд прибыл на Токийский вокзал. Там я сделала пересадку и в конце концов добралась до станции Хигаси-Кавагути. Я мчалась по тёмной дороге к дому так, словно оставила на зажжённой плите чайник.
При виде меня прохожие в недоумении оборачивались.
Ну какое им, спрашивается, дело? От досады к глазам подступают слёзы, из-за них свет уличных фонарей расплывается смутными пятнами.
Я бегу только потому, что хочу быть любимой — слепо, беззаветно. И себя я тоже хочу любить — слепо и беззаветно.
Нет, я не дам погибнуть своей душе. Ни за что! Никогда!
Радея о собственной душе, я только и знаю, что совершать всякие безрассудства.
Ничего не поделаешь — такова уж моя мелодия в этой жизни.
Действие седьмое
МУТНЫЙ ОСАДОК СНОВ
Представляешь, Ринка, оказывается, большой дебют Кэндзиро уже не за горами. Говорят, на той неделе его будут показывать по телеку.
— Да ты что? Не может быть! Неужели это правда, Кахо?
В первом этаже нашего дома в Хигаси-Кавагути помещается супермаркет. Приходя сюда за покупками, я часто встречаю Кахо.
После того как от неё сбежал Кэндзиро, она, чтобы не чувствовать себя совсем одинокой, перебралась в наш дом и теперь живёт в квартире над нами. Она уже больше не работает в сфере интимных услуг и преисполнена решимости вернуться на стезю пения. Однако выступать ей пока что негде, и она начала потихоньку проедать деньги, отложенные на свой дебют. Конечно, это тяжело — остаться одной, и я вполне разделяю её мысль о том, что друзья должны поддерживать друг друга в беде.
И всё же, как ни стыдно в этом сознаться, в последнее время Кахо внушает мне жуткую неприязнь. Я уже даже не помню, с чего всё началось. Но виновата во всём она. После разрыва с Кэндзиро Кахо изменилась до неузнаваемости. Порой с её толстых губ слетают такие высказывания, что впору затыкать уши. Как-то она меня попросила:
— Послушай, ты не могла бы принести парочку своих аранжировок? Я хочу с тобой проконсультироваться.
Естественно, я сразу сбегала за нотами. Она тут же подхватила их и помчалась к установленному в магазине копировальному аппарату.
— По… погоди! Ты куда?
— А что такого? Я хотела, чтобы ты продиктовала мне слова нескольких песен, так, чем писать, я лучше сниму для себя копии.
— Вот оно что!
Я сразу всё поняла.
Слова песен, которые она якобы хотела переписать под мою диктовку, — всего лишь предлог. На самом деле ей нужны мои аранжировки.
— Стой! — крикнула я и схватила её за руку.
Вокруг нас мигом собрались любопытные кумушки-покупательницы. Я отпустила руку Кахо.
— Как прикажешь всё это понимать? — спросила я, изо всех сил стукнув ладонями по татами.
Передо мной лежала стопка моих нотных записей. Я привела Кахо к себе в квартиру, где мы могли спокойно поговорить. Пора наконец с ней объясниться.
— Так ведь если бы я тебя по-честному попросила, ты бы не сделала для меня копий. Поэтому… Знаешь, мне тоже несладко приходится. Жить-то на что-то надо.
— В таком случае ты — воровка!
Аранжировка стоит больших денег, и для исполнителя без имени эта сумма оказывается совершенно запредельной. Но именно поэтому певец тщательно отбирает свой репертуар, и аранжировка делается в той тональности, которая максимально соответствует регистру и тембру его голоса. Можно сказать, аранжировка для певца — это всё.
Тем не менее существуют горе-исполнители, которые предпочитают пользоваться чужими нотами, а сэкономленные таким образом средства тратят на сценические наряды. Ориентируясь на этих плутов, иные алчные оркестранты самочинно снимают копии с нот, принадлежащих тому или иному певцу, и потом за небольшую мзду загоняют их другим исполнителям. Такая практика получила широкое распространение, поэтому неудивительно, что в глазах публики все безвестные певцы выглядят проходимцами.
— Но ведь все эти нотные записи достались тебе бесплатно. Не думай, Ринка, я всё знаю. Про старого развратника, который к тебе неровно дышит и поэтому ничего с тебя не берёт, хотя другие платят ему, как миленькие. Пользуясь этим, ты нахапала у него аранжировок почти на миллион иен, разве не так?
