— Ах это! — Она обняла меня. — Это то самое исключение, которое лишь подтверждает правило.
Так, то за одним, то за другим, проходило лето. Делия начала приманивать трицератопсов все ближе и ближе к дому с помощью капусты, черешков сельдерея и тому подобного. Больше всего они полюбили капусту. В итоге получилось так, что вечерами мы кормили трицератопсов прямо с нашего заднего крыльца. Ближе к закату они начинали собираться, в надежде на капусту, но готовые довольствоваться почти чем угодно.
Из-за них пострадал задний двор, но что с того?.. Делия немного расстроилась, когда они добрались до сада, но я потратил денек и соорудил вокруг него крепкий забор, и она высадила все заново. Она делала подкормку, разводя их навоз в воде, и воздействие этого удобрения на растения было ошеломляющим. Розы цвели, как никогда раньше, а в августе созрели потрясающие помидоры.
Я упомянул об этом в разговоре с Дэйвом Дженкинсом из «Дома и сада», и он призадумался.
— Я уверен, что на этом можно сделать деньги, — сказал он. — Я бы купил у тебя весь их навоз, который ты сможешь собрать.
— Извини, — сказал я ему. — Я в отпуске.
Я до сих пор так и не смог убедить Делию определиться с поездкой. Нельзя сказать, что я не пытался, я как раз однажды вечером рассказывал ей об отеле «Атлантис» на Райском острове, когда она вдруг сказала:
— Нет, только посмотри!
Я бросил читать о купаниях с дельфинами и специально построенных развалинах подводного города и подошел вместе с ней к двери. Машина Эверетта, новенькая, которую он купил на выплаченную компанией Греты страховку, стояла у ее двери. Свет горел только в одном окне, в кухне, потом погас и он.
Мы поняли, что эти двое сумели преодолеть все имеющиеся трудности.
Однако часом позже мы услышали, как хлопнула дверь, а потом взвизгнул автомобиль Эверетта, слишком быстро взявший с места. Затем кто-то забарабанил в нашу входную дверь. Это оказалась Грета. Когда Делия впустила ее, она, к моему изумлению, разразилась слезами. Вот уж не думал, что Эверетт способен на такое.
Я приготовил кофе, а Делия дала Грете салфетки и сумела успокоить ее настолько, что та была уже в состоянии рассказать нам, за что она выставила Эверетта из дому. Дело было не в том, что он сделал, а в том, что он ей сказал.
— Знаете,
— Мне кажется, знаем, — ответила Делия.
— О временных…
— …петлях. Да, дорогуша. Грета замерла:
— Как, и вы тоже? Почему вы мне ничего не сказали? Почему вы никому ничего не сказали?
— Я собирался, — признался я. — Но потом представил, что могут натворить люди, зная, что их поступки не будут иметь никакого значения. Многие вели бы себя достаточно благоразумно. Но вот некоторые, как мне кажется, наворотили бы дел. И мне не хотелось чувствовать себя виноватым.
Она немного помолчала.
— Расскажете мне еще раз об этих временных петлях, — попросила она наконец. — Эв пытался, но я была слишком расстроена, чтобы слушать.
— Ну, я и сам до конца не понимаю. Но как он объяснил мне, в институте собираются разрешить возникшую проблему, вернувшись обратно к моменту, когда произошел разрыв, и просто предотвратить его. Когда они это сделают, все, происшедшее с момента разрыва до того мига, когда они вернутся во времени, чтобы залатать его, окажется отделенным от главного временного потока. Оно просто каким-то образом отделится й исчезнет в «никуда»: никогда не было, никогда не произойдет.
— А что будет с нами?
— Мы просто вернемся к тому, чем занимались, когда произошел разрыв. Ничего страшного.
— И мы ни о чем не вспомним.
— Как же можно помнить то, чего никогда не было?
— Значит, Эв и я…
— Да, моя дорогая, — мягко произнесла Делия.
— Сколько у нас времени?
— Если повезет, то до конца лета, — ответила Делия. — Вопрос в том, как ты используешь его.
— Какая разница, — бросила Грета с горечью, — если все равно все это закончится?
— В конце концов все всегда заканчивается. Но после всего сказанного и сделанного значение имеет только непосредственно сам процесс, верно?
Разговор продолжался еще какое-то время. Хотя суть его свелась приблизительно к этому.
В результате Грета достала свой сотовый телефон и позвонила Эверетту. Его номер, как я успел заметить, был у нее на кнопке «быстрого набора». Самым официальным тоном Грета отчеканила:
— Чтоб сейчас же был здесь, — после чего, не дожидаясь ответа, со щелчком захлопнула телефон.
Она не произнесла больше ни слова, пока машина Эверетта не затормозила у ее двери. Тогда она вышла и встала перед ним. Положила руки ему на бедра. Притянула к себе и поцеловала. А потом взяла его за руку и повела обратно в дом.
Они не удосужились выключить свет.
Я еще некоторое время смотрел на затихший дом. Затем заметил, что Делии рядом нет, и отправился ее искать. Она оказалась на заднем крыльце.
— Смотри, — шепотом произнесла она.
Висела полная луна, и в ее свете были видны трицератопсы, которые устраивались на ночевку у нас на заднем дворе. Делии все-таки удалось их прикормить. Луна заливала их тела серебристым светом, делая неразличимым узор на «воротниках». Взрослые трицы образовали вокруг детенышей подобие круга. Один за другим они закрывали глаза и засыпали.
Хотите верьте, хотите нет, но самый большой самец храпел.
Меня вдруг осенило, что у нас осталось мало времени. Скоро мы проснемся поутру, и будет конец весны — все точно так же, как и до появления динозавров.
— Мы никогда не поедем ни в Лондон, ни в Париж, ни в Рим, ни в Маракеш, — с тоской сказал я. — И даже в «Диснейуорлд».
Не отводя взгляда от спящих динозавров, Делия обняла меня за талию.
— Ну почему ты так упорно стремишься куда-то уехать? — спросила она. — Мы и здесь неплохо проводим время, разве нет?
— Я просто хочу сделать тебя счастливой.
— Боже, ты болван! Ты и так уже сделал это много лет назад. Мы так и стояли на закате лета наших дней. Ни с того ни с
сего нам вдруг предоставили отпуск от нашей обыденной жизни, и вот теперь он подходил к концу. Пессимист сказал бы, Что мы просто дожидаемся забвения. Но мы с Делией видели это в ином свете. Жизнь странная штука. Иногда она тяжелая, а бывают моменты, когда она приносит такую боль, что сердце вот- вот разорвется. Но иногда она полна неожиданностей и красоты. Иногда она являет тебе чудеса вроде трицератопсов, спящих в лунном свете.
