— Нет, не сумеют.
— Но почему? — удивился чиновник.
— Для каждого вида существует минимальная численность замкнутой популяции. Любая меньшая популяция обречена на гибель — ей не хватит гибкости, чтобы приспосабливаться к естественным вариациям внешних условий. И дело тут даже не в количестве особей, а в богатстве генофонда, в его разнообразии. Простейший пример. Вымирают какие-нибудь орлы или там воробьи, и осталось их, скажем, всего десять штук. Вы бросаетесь на спасение, оберегаете птиц от всех неприятностей, доводите их численность до многих тысяч. И все равно огромная эта стая состоит из десятка генетически различных особей — только многократно повторенных. Генофонд ее хрупок и неустойчив. И в какой-нибудь злополучный день все ваши птицы погибнут. Случайная болезнь, которая убьет одну из них, убьет и всех остальных. И не обязательно болезнь — причин может быть сколько угодно.
Если оборотни и сохранились, то в очень малых количествах, иначе все бы о них знали. Корда придерживается иного мнения, но это у него так, заскок. А существование нескольких особей не значит ровно ничего — как раса, как народ они погибли.
Чиновник хотел возразить, но не успел.
— Вас просят, — поклонился Васли появившийся на пороге Корда. — Не сомневаюсь, что решение Комитета доставит вам радость.
Только зная Корду как облупленного, можно было понять смысл этой преувеличенной галантности: минуту назад заведующий оперативным отделом потерпел одно из очень редких в его жизни поражений.
Васли коротко кивнул чиновнику и удалился; Корда проводил денебца задумчивым взглядом.
— Вот уж не думал, — заметил чиновник, — что вы интересуетесь оборотнями.
— Собственно говоря, я только ими и интересуюсь, — пожал плечами Корда и тут же осекся. — Ну, в том, конечно, смысле, что они — единственное мое хобби.
Запоздалая поправка звучала жалко, неубедительно. Внезапно все прошлое предстало в совершенно новом свете. Тысячи мелких, случайных замечаний Корды, сотни пропущенных собраний, десятки странных изменений политики — все эти малопонятные обстоятельства выстраивались в стройную, логичную систему. Чиновник изо всех сил старался, чтобы неожиданное откровение не отразилось на его лице.
— Так в чем там дело? — поинтересовался Корда. — Какая у тебя такая сверхсрочная необходимость?
— Мне нужен флаер. Я жду несколько недель, а Каменный дом ни мычит ни телится. Если вы на них немного нажмете, я сверну это дело буквально за сутки. Я знаю, где искать Грегорьяна.
— Знаешь?
Несколько секунд Корда молчал, пристально изучая лицо чиновника.
— Хорошо, — кивнул он, берясь за клавиатуру, — будет тебе флаер. Завтра утром, у Тауэр-Хилла.
— Спасибо.
Корда явно хотел сказать что-то еще, но мялся в необычной для себя нерешительности. Он смотрел то на чиновника, то куда-то в сторону и наконец удивленно спросил:
— А что это ты уставился на мои ноги?
— Ноги? — в свою очередь удивился чиновник. — Да нет, ничего такого, я просто задумался.
Он действительно задумался. Задумался о том, что многие люди пользуются предметами роскоши, доставленными из других звездных систем. Автоматические транспортники ползут от звезды к звезде с выматывающей душу медлительностью, но зато строго по расписанию. И не только отец Грегорьяна предпочитает чужеземные сапоги.
Красные кожаные сапоги.
Чиновник дезактивировал двойника и выключил терминал. Сквозь открытую наружную дверь в холл публичного дома лился жемчужно-серый предзакатный свет. Тишина — как в гробу. Вышибала сидит на ободранном колченогом стуле и то ли спит с открытыми глазами, то ли осоловело смотрит на дождь. Туннели, ведущие в глубь склона, кажутся черными дырами.
Прикрыли лавочку, окончательно.
Страх, смешанный с облегчением, быстро прошел — чиновник сообразил, что еще слишком рано, что женщины просто не вышли еще на работу.
— Извините, пожалуйста…
Толстенький коротышка с курчавыми, сильно поредевшими волосами, смехотворно непохожий на классического вышибалу, поднял голову и окинул чиновника тусклым, безразличным взглядом.
— … Я хотел бы увидеть одну женщину, которая здесь работает… — Чиновник с ужасом сообразил, что не знает настоящих имен этих женщин — только клички, подслушанные из пьяных солдатских разговоров, — Хрюха, Коза, Кобыла… — Такую высокую, с короткой стрижкой.
— Посмотри в закусочной, наверное, она там.
— Спасибо.
Чиновник ждал Кобылу, затаившись рядом с закусочной, в темном, неизвестно куда ведущем проеме, из которого успели уже выломить дверь. Печальный призрак, безгласный и невидимый, с завистью взирающий на мир живых. Стоять снаружи, у всех на виду, он не решался.
Чиновник уже знал, как ведут себя люди, вышедшие из закусочной. Они останавливались под козырьком входной двери, переминались с ноги на ногу и только затем, набравшись духу, опрометью бросались под проливной дождь. Чу вышла не одна, а с добычей, с очередным лопоухим юнцом.
— Это ж со смеху лопнуть, как вы гордитесь этими своими довесками. Тоже мне невидаль. Ну есть у тебя пенис, так ведь у меня-то он тоже есть.
Парень неуверенно хихикнул.
— Ты что, не веришь? Я ведь на полном серьезе. Хочешь поспорим? — Чу вытащила пачку денег. — Ну что ты головой-то качаешь? Не верил, не верил, а теперь вдруг поверил? Давай так, я дам тебе шанс отыграться. Удвоим ставку и поспорим, что мой больше твоего.
После недолгих колебаний солдатик широко ухмыльнулся, буркнул «О'кей!» и начал расстегивать брюки,
— Да ты что, совсем рехнулся? — завопила Чу, хватая парня за руку. — Здесь же люди ходят! Нет уж, красавчик, компаративным анализом мы займемся в приватной обстановке.
Она неумолимо поволокла добычу в логово.
Чиновник, слышавший из своего укрытия каждое слово пикантной беседы, искренне веселился. Чу успела уже похвастаться своим трофеем. Орган, отрезанный у Вейлера, прошел через руки опытного таксидермиста и выглядел на удивление живо.
— Послушай, а зачем тебе такая штука? — спросил чиновник, когда Чу со смехом открыла продолговатый, обтянутый бархатом футляр.
— Это будет приманка.
Она описала членом несколько петель, словно ребенок — игрушечным самолетом, а затем любовно чмокнула воздух перед его кончиком.
— Хочешь верь, хочешь нет, но лучше всего молоденькие петушки идут на большой болт.
Задержавшись под тем же навесом, Кобыла начала поднимать капюшон плаща. Чиновник вышел из темноты и осторожно кашлянул.
— Я хотел бы воспользоваться твоими услугами. Только не здесь. Я поселился на корабельном кладбище.
Кобыла окинула его оценивающим взглядом и пожала плечами:
— Хорошо. Но время, истраченное на дорогу, тоже пойдет в счет. И я не смогу проторчать у тебя до утра. — Она слегка подергала чиновника за татуированный палец. — Сегодня ночью в церкви служат панихиду.
— Хорошо, — согласился чиновник.
— Это — последняя служба перед эвакуацией, и я не хочу ее пропустить. Будут отпевать всех, кто когда-либо умер в Клей-Бэнке. Мне тоже есть кого помянуть. Так пошли, куда там? — Кобыла взяла его под руку.
Некрасивое лицо, кожа обветренная, задубевшая, как старое дерево. Чиновник легко мог представить
